Эсхатология

И что-то в его интонациях заставило хозяина вновь вздрогнуть.

Он переоделся в отороченную мехом куртку, еще крепкую обувку и довольно сносные штаны из кожи, обладатель которой, по-видимому, когда-то разговаривал; в переметную сумку он сложил вяленое мясо, стараясь не думать, кому оно может принадлежать, и лепешки. Из оружия его внимание привлек занятный, усиленный бронзовыми полосками шест с золотым солнцем на одном конце и серебряным полумесяцем на другом — красивый, но бесполезный в бою, поэтому, вздохнув, Сандр выбрал простой короткий меч.

— А что делать, благородный господин, — скулил меж тем Головоног, — жизнь заставила! Увы, как нерентабельно стало содержать подобное заведение в наши дни, а у меня дети, целый выводок голодных проклятущих ртов. Одна нищета и беспокойство, а тут еще мерзкий колдун, это он меня подбивал морить путников!

— Как же, вали теперь все на покойника, — презрительно заметил Сандр.

— Так все и было, лопни мои глаза! Появился тут и давай…

— Довольно оправдываться! Разве Вета не защищает такое отребье как ты?

— Может оно и так, да не шибко-то разойдешься при этакой защите. Поприжал лихой промысел, что чуть не по нем, так вмиг велит порубить на куски, нет, там, где правит твердой рукой Вета даже камни роптать не смеют, сама природа лишена привычных оттенков, все безжизненно, одни древние погосты.

— А он, как я погляжу, не такой уж плохой парень ваш Вета, раз держит вас, не рожденных женщиной кровопийц, в узде.

— А то, как же, преотличный, — поддакнул Головоног.

— Как же мне разыскать его, не подскажешь?

— Нет ничего проще. Завсегда рад услужить милостивому господину! Следуйте же по высохшему руслу, что сразу за околицей оно и приведет в Мор. Там ориентиром послужат вам злые красные башни, не ошибетесь, верно говорю! Только молю, добрый господин, воздержитесь от всяких упоминаний о неловком недоразумении случившемся тут, да? — и Головоног вновь заскулил.

— Не беспокойся, презренный, Вета никогда не узнает о твоем вероломстве.

— Неужели?! О, милостивый господин! — Головоног вмиг преобразившись захлопал клешнями.

— Несомненно, ибо я сам свершу должное правосудие, — закончил Сандр, и одним движением разрубил хозяина пополам. Источая зловонную желтушную жидкость, Головоног свалился, клешни его еще несколько раз бессильно щелкнули и замерли.

Когда юноша был уже далеко, отворилась потайная дверца и на свет выбралась нерожденная самка. Неуклюже переваливаясь, она приблизилась к телу мужа и зашлась в безудержном вое. Подчелюстные мешки полные созревшими икринками скорбно колыхались, но некому было утешить будущую мать.

Решительной походкой он вышагивал там, где некогда струились глубокие мутные воды, зажатые в гранитные берега, петляя меж осклизлых развалин. Теперь же всякое движение отсутствовало, пыль, поднятая ногами, не оседала, а оставалась висеть в воздухе, облака слиплись сплошной пеленой, звука не было, а когда Сандр попытался крикнуть, голодное безмолвие мигом пожрало неосторожных пришельцев. Торчащие ребра мостов, фрагменты циклопических статуй, загадочные конструкции из свай и проволоки, воронки, покосившиеся механизмы из прошлых эпох, и над всем — молчание. Долго. Бесконечно.

Потом возникли они. Знаменуя близкую цель, отряд всадников на горбатых животных преградил дорогу. Их было много, отступать было поздно, деваться было некуда, но Сандр лишь приветствовал хоть какое-то разнообразие.

Надменный воин, шею которого украшало вытатуированное ожерелье из черепов, обличавшее в нем начальника, безразлично произнес в жестяной рупор.

— Приготовься погибнуть.

— Что вот так запросто, без объяснений и вызовов?

Но разбойники уже неслись во весь опор.

Смерть ощерилась надвигающейся стеной отточенной стали; здесь открываются врата в вечность, падают крупинки истекшего песка.

Уже приготовившись занять боевую стойку, Сандр услыхал тихую плывущую музыку. Он почувствовал, будто расползается, теряет форму, или точнее как будто мышцы выворачиваются наизнанку, превращая в нечто более приспособленное к данным условиям существования. И словно сильные размашистые крылья стремительно вознесли его над врагами, оставляя далеко внизу утыканную стрелами землю. Ниспадая, он сверху вниз бьет клювом, и вот уже первая жертва с раскроенным черепом валится из седла, открыв счет потерям. Тыльной стороной ладони Сандр разбивает зубы другому воину и, заканчивая обратное движение, подрубает ноги следующему скакуну. Человек и животное, кувыркаясь, летят по земле. Часть разбойников, запоздало натянув поводья, по инерции проносится мимо, но четверо прытких, спешившись, моментально окружают чужака. В сцепившемся клубке трудно понять, кто побеждает, пока стоять не остается лишь один. Это Сандр, и он смеется упоенный боем. Вот еще один бандит прыгнул ему на спину размахивая кривым мечом, но, встретив грудью взметнувшиеся шипы спинного гребня, лишь увеличивает груду, и предводитель принимает мудрое решение отступить. Сандр презрительно хохочет им вслед. Ему вторит чей-то тоненький писклявый голосок.

Обнаженный горбун сидит верхом на валуне, и радостно хлопая в ладоши, трясется от смеха.

— Жалкие-прежалкие трусы! Сброд, гнездящийся по обочинам тракта. То-то была потеха! Недурственное владение стилем и формой, то-то ты задал им жара: видать у тебя был хороший учитель.

— Ты еще кто? — подивился Сандр. Он еще не пришел в себя после произошедшего, с удивлением разглядывая свое вновь вполне обычное тело.

— Кто я? — заголосил карлик. — Кто я! Какая разница, а вот ты — без минуты покойник. Зачем ищешь здесь погибели, ступай прочь, говорю тебе, пока можешь.

— И что ты сделаешь мне, кроха, ведь у тебя нету ни оружия, ни доспех, ни даже порток срам прикрыть?

— А ты смотри!

Карлик напряг мускулы, глаза его закатились, засветились изнутри, над головой вспух горб, и вдруг прорвался дюжиной суставчатых паучьих конечностей. Порожденный старческой болезнью бога, раскачиваясь, поднялся над Сандром. Нависая таким образом, карлик победно ухмыльнулся и выпустил жвала, теперь он являлся частью внушительного невообразимого организма.

— Зря стараешься, я не убоюсь тебя! — сжав кулаки отважно воскликнул Сандр.

Бескрайняя ярость пылала в его жилах, но теперь она не затемняла рассудок, не колола левую сторону груди, там, где сердце, вместо этого он ощущал предельную четкость картинки, холодную сосредоточенность.

— Бойся не меня, но пославшего меня, — раздалось сверху, и нерожденный напал.

Но Сандру он почему-то предстал в виде переплетенных плоскостей, сверкающих там, где проносились жизненные токи, возжигая и сообщая меж собой различные органы. Он вытянул по направлению к ним руку, ставшую пучком змеящихся цепких щупалец, моментально прилепившихся к пульсирующим сгусткам энергий. И тут же его захлестнуло чувство близкое к сексуальному оргазму. Но оно длилось, разрастаясь, куда дольше, подпитывая, а не истощая. И плоскости начали чахнуть, сворачиваться, рассыпаясь в труху. В последний момент Сандру удалось диким напряжением воли оторваться от пьянящего источника. И сделать это было сложнее, чем сказать, тяжелее, чем отвергнуть кубок хладной воды в жаркий полдень, мучительнее, чем оторваться от стонущей женщины.

Выброшенный в плотный мир, он видит несчастного хвастуна свернувшегося в истощенный подрагивающий всхлипывающий комочек.

— Прекрати, прекрати это! — шепчет он.

— Я могу убить тебя прямо сейчас, — в словах юноши нет бахвальства. Нету и торжества. Лишь спокойная уверенность, констатация факта.

— Я знаю.…И пощади, пощады собрат, требуй чего угодно взамен!

— Послушания и служения, — жестко требует Сандр. — Иначе — смерть!

Тот согласен, и Сандр поднимает новоявленного спутника, поддерживает за плечи.

— Слабый всегда сопровождает сильного. Таков удел. Как твое имя, новорожденный счастливчик?

— Ваш покорный слуга не знает имени, о, великодушный господин.