Эсхатология

— О! А ты, почему еще жив?

— Похоже, что отправить меня на тот свет не столь уж и легкое дело, — все же нашел силы осклабиться Сандр.

— Не существует ничего невыполнимого! — отрезал Головоног. — Однако тебе и взаправду полагается быть мертвым.

— Почему же ты не вложишь клешни в мои затягивающиеся раны, дабы убедиться в обратном?

Удивительно, теперь он чувствовал себя гораздо лучше, немощь, эта незваная сиделка во взятом напрокат убогом траурном платье, убиралась прочь от постели больного, сворачивая душившее доселе пуховое одеяло слабости, унося с собой недошитый саван. Но Сандр почему-то не испытывал восторга, со стороны он казался себе раздувшейся пиявкой, присосавшейся к беспомощному телу вселенского великана. Толчки противоестественного насоса качающего энергию из-под земли отдавались гулким биением сердца в груди, и она, высосанная из осклизлой обители Смерти, эта энергетика растекалась бодрящим холодом по артериям и мышцам Сандра.

Внезапно его посетила мысль.

— Жрец! Дмитр, что с ним?

Невероятно, но в измочаленных, переломанных останках еще теплилась жизнь, дергаясь, окровавленный кусок мяса бывший Дмитром, настоятелем северных епархий попытался ползти.

Сандр опустился на колени, внутренне содрогнувшись, прикоснулся к умирающему, положил его голову себе на колени, он рад был поделиться хотя бы толикой буквально переполнявших его жизненных соков, но не знал как это сделать.

— Как такое могло произойти? Ты не можешь бросить меня одного теперь, я же не знаю дороги, не умею разговаривать с лесом, не найду пропитания в конце концов! О, жрец ответь мне, что делать?

Сандру было невдомек, слышит ли его несчастный, видит ли — один глаз его почти заплыл, другой, выдавленный, повис на ниточки, но вот Дмитр весь напрягся, открыл рот, Сандр нагнулся ниже, боясь не услышать шепот. Но тут его обдало потоком выкашлянной черной крови, и человек на руках Сандра испустил дух.

Сандр осторожно опустил голову упокоившегося на пол, медленно распрямился в полный рост. Он стянул с себя рубаху и вытерся, потом оттер кровь с лика Дмитра, и застыл в полной растерянности, комкая тряпку.

— Мы — жалкие рабы глумливого рока, — проговорил он. — Там, в лесу у костра, я был по-настоящему счастлив, самодостаточен, как никогда прежде. Даже с Некрой я не испытывал такого блаженства, законченности, умиротворения. Кто знает, проживи ты больше, может, опостылела мне неблагодарная борьба за ускользающую власть, призрачную славу, утих зуд бессмысленных походов, вся эта смолой кипящая мстительность?

— Мой единственный! — раздался звонкий певучий голосок. — Уж не послышалось мне сожаление о той вечности вне времени, что провели мы вместе, почему червь сомнений и уныния угнездился в светлом твоем сердечке, что дороже мне всех смарагдов и алмазов, драгоценностей и тронов мира?

— Некра! — воскликнул Сандр, дико озираясь. — Где ты?

— Я могу говорить с тобой через неостывших умерших, — слова доносились из глотки Дмитра. Нежный голосок возлюбленной, прежде струившийся из сахарных уст, которые он столь упоенно целовал, теперь порождало шевеление мертвой плоти, нет не друга, но, по крайней мере, хорошего знакомого, человека с которым он прошел через многие трудности, от насмешек к уважению, породнился духовно в последнее время. Зрелище это наполнило Сандра таким отвращением, что он отшатнулся, зажмурившись, чувствуя, как желудок подступает к горлу.

— Прекрати это! — простонал он.

— Но отчего же? Аль разлюбил ты меня, подумай хорошенько. Я отдала тебе все что имела и силы мои на исходе. Слушай и запоминай: вот идет твой новый провожатый, доверься его опыту и знаниям, — голос тускнел, отдалялся, в нем все больше сквозила усталость, и Сандр невольно подался вперед обуреваемый теперь стыдом. — Люблю…тебя, — слова стали совсем неразличимы, — милый…

Послышалась уверенная пружинистая поступь.

— Ха! Великолепный материал. Гляди, низвергнутый князь, данные трупы послужат нам авангардом будущей армии вторжения. Миру испражняющихся живых придет конец, Грезящий закроет свое проклятое око, и да будет над землей лишь безмолвный сумрак стелиться над шпилями дворцов из черепов, аромат топленого жира в свечах, да хладные объятия неувядающей красоты!

Сандр поднял глаза. Посреди обломков величественно возвышался Ром, он стал как-то выше, величественнее, от него реяло силой, позади, ссутулившись, застыл печальной тенью хозяина зомби. Мантия чернокнижника прямо лучилась мшистой плесенью, под мышкой он сжимал исполненный коварства гримуар.

— И ты намереваешься проделать все это, сотворить такое со смиренным жрецом, не причинившим в жизни вреда и сорняку?

Ром расхохотался, с ненавистью сверля безумными очами останки.

— Я окажу ему великую честь, из него выйдет прекрасный знаменосец, раз уж он столь дорог тебе. Я подарю ему жизнь вечную! — провозгласил он. — Я превращу этот филейный кусок смердящих благопристойностей в настоящий храм священных могильных червей.

— Вечную? — расхохотался Сандр, но был смех этот какой-то безрадостный, как если бы он насмехался над всей вселенной, ибо не хотел, чтобы обстоятельства в свою очередь насмехались над ним. — О, Дмитру очень бы понравилась подобная перспектива, учитывая то, в каком состоянии и чем ему пришлось бы заниматься.

Ром, истолковав по-своему причину смеха Сандра, также заулыбался в ответ.

— Вот уж удружил благодетель, низкий поклон! Может ты такой умный, что не только в курсе как разыскать Вету, но и расскажешь, чем не угодил пресловутый ловец удачи всем сразу, неужто ограбил пару-тройку особо почитаемых могил?

Головоног из своего угла с интересом прислушавшийся к разговору, теперь в страхе отпрянул, со всего размаха врезавшись в стену, словно ужаленный, при звуках произнесенного имени.

— Хозяин башни из красного кирпича! Чур, меня! Чур! Он поглощает жизни провинившихся. Он пьет их, как другие воду!

— Так чем же он сквернее тебя приятель, грабящий собственных гостей? Да какой ты мне приятель, вероломный предатель! Ничего супчик из галлюциногенных грибов получился, а? — Сандр обратил на хозяина горящий гневом взор. Тот затрясся.

Чернокнижник перестал скалить зубы и сделался серьезным.

— Вета делает гораздо худшие вещи, чем может представить мой уважаемый компаньон, — зловеще произнес он.

— Ну, так давай, просвети низвергнутого князя, — запальчиво выкрикнул Сандр.

Но Рому не суждено было ответить, ибо в следующее мгновение юноша оказался рядом, выхватил стилет, заткнутый за чешуйчатый пояс колдуна. При этом Сандр коснувшись рясы чернокнижника, испытал неприятное чувство, будто одежды живые и норовят ухватить его пальцы. Зрачки Рома распахнулись пониманием того, что сейчас должно свершиться, и тут стилет, чавкнув, вошел в его тщедушную шею под подбородок.

Подпиленным деревом прямо как стоял, колдун рухнул на спину, от удара об доски зеленая мантия его разлетелась тучей жирных жужжащих мух, устремившихся в разные стороны. Под ней оказался скелет, розовая плоть сохранилась только на голове, кистях рук и ступнях. Марк плавно осел на пол; оттуда донесся тихий вздох облегчения.

— Мне ненавистно то, чем ты занимаешься, мне глубоко противен ты сам и я уже начинаю сомневаться в непорочности своей любви. Пусть я лишился непобедимой армии, но сохранил то, что мне дорого: самоуважение и добрую память. Ты сдох, мразь, и более не осквернишь живых, ни побеспокоишь мертвых. А я, я сам всего добьюсь! Или погибну.

— Теперь показывай, где прячешь награбленное, — обратился Сандр к дрожавшему хозяину вертепа.

И Головоног, продемонстрировав синюшные ягодицы, беспрекословно затрусил в каморку, где было навалено всевозможное барахло, и хотя среди прочего имелась пара интересных вещичек, большинство представляло собой никчемный хлам, имевший ценность только для неотесанного грубого скопидома, коим по существу и являлся хозяин.

— И ради вот этого ты убивал? Губил доверившиеся тебе души?! — поразился Сандр.