Камин-аут (СИ)

Насобирали всяких безделушек в память об этой прогулке, пополнили запасы пива и, смертельно уставшие, сейчас поедем домой спать… Ах да, мы привезли с собой тюльпанов, – девушка опустила на стол бумажный пакет с цветами. – Мне понравилось, как ты выступал. Возьми эти цветы себе.

– Уверен, найдется человек, которому хотелось бы получить эти цветы. Лучше сбереги их, – вежливо выкрутился парень. – Забавная история. Ты здесь с тётей?

– Да, жизнь непредсказуема.

Японец понимающе рассмеялся.

– Извини, я не хотел тебе помешать, – он вздохнул, как ей показалось, с сожалением, – не ожидал увидеть здесь школьницу… учащую уроки. Ты выглядишь взрослой, для студентки старшей школы, – музыкант отмерил её рост, поднеся ладонь козырьком ко лбу. Одного роста – вот так, она не маленькая девочка. – Было приятно пообщаться, незнакомка. Заглядывай на огонек.

У него оказалось простое и очень живое лицо, Фрэя отвела взгляд и уткнулась в свои книжки. Парень еще какое-то время курил и наблюдал, как она читает.

«Не стоит вешаться ему на шею только потому, что он красивый японец», – уговаривала она себя, боковым зрением поглядывая на его руки и покусывая губу. Обручальное кольцо было на месте. «В девках» такие остаются недолго.

– Я возьму один, – японец протянул руку за тюльпаном. – На удачу.

Когда он ушел, она громко захлопнула тетрадь и шумно выпустила воздух.

*

В конце коридора за дверкой находилась лестничная клетка. Квартиры две по две располагались с обеих сторон, слева коридор немного загибал – к лифтам. Маленькое досадное обстоятельство: на десятом и одиннадцатом этажах часто гас свет в коридорах.

Квартира русских была прямо над квартирой Холовора. Пол в коридоре устилала коричневая ковровая дорожка. Из-за входной двери доносился уже привычный гомон.

– Ты действительно так хочешь с ними познакомиться? Надеюсь, они не станут заставлять нас глотать опостылевший уже чай.

Парень широко улыбнулся, как будто предвкушал жареного поросенка, как минимум.

– Я даже не знаю, о чем с ними разговаривать, – снова насупился мальчик, останавливаясь на каждом шагу, и дернул Эваллё на себя.

– Не переживай, мы же идем развлекаться, а ты слишком мрачен, Маю, нельзя же относиться к знакомству с новыми людьми с таким негативизмом.

Глаза Эваллё блестели даже в этой темноте.

– Они, как и мы, въехали незадолго до Нового года, и так же, как и мы, плохо ориентируются в новой среде. Подумай, Маю, человеку не всегда легко устроиться на новом месте, а тут появимся мы и предложим им свою помощь… К тому же, я не предлагаю тебе идти туда одному, я прошу тебя пойти туда со мной, – снисходительно произнес Эваллё, протягивая руку к звонку.

– Уговорил. Будешь мне должен.

– Конечно, – парень быстро облизал губы.

Согласился Маю только после того, как вспомнил, каково ему пришлось после переезда в Хямеенлинну, должно быть, брат рассчитывал как раз на это, ведь знал, как заманали его те перцы из драмкружка, а, не имея никого знакомых, приходилось рассчитывать только на компанию старшей сестры и её подружек.

Дверь открыли в момент. Всё тот же небритый мужик, и в который раз изумленно вытаращился на братьев.

– Он смотрит на нас так, будто мы – пугало огородное, – сквозь зубы проскрипел мальчик, выдавливая самый любезный оскал.

В квартире проживали двое русских: этот самый мужик и молодой парень, который немного говорил по-английски. Паренек носил круглые очки и был одет в вытертую растянутую майку, точно с барахолки, и облезлые широкие джинсы, размера на два-три больше чем нужно. Оба, вроде как приехали сюда, чтобы подзаработать. Как рассказывал мужик с помощью своего юного переводчика: «денег у нас куры не клевали».

Нельзя было понять, зачем двум богачам ехать в Нагасаки и устраиваться на заработки, да еще одеваться и питаться как невесть кто. Первой ассоциацией было – они беглые преступники, которые, награбив, сбежали на остров. Тогда здесь, в трехкомнатной квартире на одиннадцатом этаже, им самое место. В академии каких только историй он не наслушался, и такая уж была у него особенность, как и у многих других экс-актеров, – раздувать из мухи слона, и где нет ничего, разворачивать целую историю, чтобы восполнить скучающее существование за счет неумной фантазии. Ведь стоит сыграть в нескольких спектаклях, как весь окружающий мир начинает казаться задворками театра.

Первым делом, что сделал мужик, впустив их в свои апартаменты, так это расцеловал в обе щеки. Несмотря на панибратство и неаккуратность новый знакомец, которого, как, оказалось, звали Тома Сверчок, был человеком приятным и доброжелательным. Второго, тощего парнишку, покрытого, как сыпью, сотнями веснушек, звали Патриком. Оба вкалывали в порту, рабочий день у них начинался под гвалт чаек, утренний туман и проблески солнца над горизонтом. Работу им предложили бесперспективную, но парни и тут повели себя странно, раболепно кланяясь, долго благодарили за оказанную им честь.

Слушая их рассказ, Маю добро усмехался, всё-таки с каждой минутой эти люди начинали располагать к себе всё больше. Наверное, у Эваллё дар с первого взгляда понимать, чего стоит тот или иной человек.

Гостиную оставили девственно нетронутой, не став загромождать европейскими шкафами и массивными диванами. Поклеили невнятные обои с бледно-зеленоватыми деревцами и холмами. Обставленная на здешний манер гостиная создавала впечатление домашней чаёвни.

Патрик оказался инфантильным юнцом, излюбленной его привычкой было посасывать ноготь или играться с плюшевым медвежонком, но этот мальчуган поразил Маю своими тонкими чертами, услужливо-угодливыми манерами, сумасшедшей вежливостью и тихим поведением.

Быть может, этот Патрик какой-нибудь вельможа в изгнании, причем с шотландскими или ирландскими корнями, а Тома – богатенький дядюшка, который присматривает за племянником, пока его великосветские родители решают тайные дела государственной важности.

Тома и Патрик не расспрашивали парней, кто они, откуда и чем занимаются. Вместо этого мужик уговорил братьев послушать его игру на баяне. Патрик лишь взирал на братьев из-за стекол круглых очков в меру заинтересованно, в меру загадочно, и теребил свою игрушку. Медвежонка, наверняка, ему подарил богатенький дядюшка на тринадцатилетие или типа того. Его лицо терялось под пепельными невзрачными волосами и грязной мешковиной, в которую был обряжен этот паренек. Маю пришла еще одна мысль: а может этот пацан – сынок польских эмигрантов, сбежавших поздно ночью из своего дворца… а мужик – его верный слуга. Несчастных родителей, конечно, государственных деятелей, жестоко убили на глазах у пацана, а Патрик чудесным образом выжил, и слуга его чудесный, выжил, и теперь заботится о своем юном господине и прячет от цареубийц, а сам ребенок вынашивает коварный план мести. Ну что они – психи, ясно сразу. Маю так увлекся, что прослушал весь анекдот, который рассказал мужик.

Они с Эваллё сидели на маленьких ковриках, в окружении подушек. Старший брат всё время хохотал, обычно Эваллё не был до того смешливым и уж тем более, шумным, но совсем недавно Маю сам отметил, что брат стал больше улыбаться… и заразительно так смеялся, что смотреть на Эваллё без улыбки было невозможно.

– Попроси Тому спеть, – зашептал Маю на ухо, налегая брату на плечо.

Почесав щетину, мужик кивнул Патрику. Пацан отсел к стене и развернулся к гостям боком, но это не помешало ему продолжать пялиться на них с братом. Эваллё судорожно сглотнул – мальчик заметил, как поднялся-опустился его кадык – снова сглотнул и приоткрыл губы, его кожа блестела больше чем обычно. Может, на сегодня пора завязывать с горячительным?

– Ты в порядке? – снова зашептал Маю, незаметно касаясь губами уха.

– Это всё атмосфера этой комнаты. Русские люди замечательные, неправда ли? – дрожащим голосом отозвался парень.

Услышав последние слова Эваллё, сынок польских эмигрантов бросил на парня завороженный взгляд, и еще долго линовал его лицо восторженными глазами. Вот же пялит локаторы! Жаль было, на брата нельзя повесить табличку с надписью: «ВСЁ МОЁ! ОБЛОМАЙТЕСЬ, ЧЕРТИ!».