Мой путь озарён рассветом (СИ)

>побрела в сторону хама Великого Трио

========== 26. Память ==========

— Где сейчас Марика, где моя безрассудная ученица? — шептал старик. Его тонкие иссушенные годами руки мелко дрожали, а глаза смотрели на Криса с самой настоящей мольбой. — Жива ли она?

— Жива, — коротко ответил Призрак.

Терзать старика неизвестностью было жестоко, и я поспешила пояснить:

— Она возглавила наш клан. Она здесь, в Валмиране.

— Марика? Моя Марика? — тихо и удивлённо спросил Старший Слышащий, отходя назад, и вдруг захохотал в голос. — Моя Марика! А говорила, власть её не привлекает, а я ведь знал, знал, что никуда ей не деться от своего предназначения! Она пришла в этот мир, чтобы править, чтобы вести за собой! А ты что же, её ученик?

Крис усмехнулся и кивнул в мою сторону, выдавая меня с головой.

— Не я. Она.

Цепкий взгляд Хоберина вцепился в меня. Я смущённо махнула рукой, и старик подскочил ко мне вплотную, едва ли не обнюхивая меня. Заметив, что я вжалась в стул, он махнул рукой и отошёл, бормоча себе под нос:

— Вот оно как. Внучка моих знаний, правнучка моего посоха! Отравлена.

— Что значит «отравлена»? — испугалась я.

— Твой посох, — начал отвечать Старший Слышащий, но его прервал вернувшийся с чаем Олли, немедленно заслуживший тычок под рёбра и бурный рассказ о Марике, любимой ученице его наставника.

— И хоть норов у неё тот ещё, бездельницей и лентяйкой, как ты, она никогда не была! — припечатал Хоберин в конце рассказа. — А теперь её ученицу пожирает Древо Жизни.

Эти слова прозвучали как-то особенно безысходно и печально. Так говорят об умерших детях, и это было весьма пугающе. С едва слышным потрескиванием горели свечи на стенах, тихо шуршал кончик свисающего со стула хвоста старика. Тишина не была абсолютной, но она давила.

— Что это значит? — спросила я испуганно, отставляя чашку с недопитым чаем в сторону.

Старик вздохнул и передвинул свой стул ближе ко мне.

— Ты была в мире духов, ты прикоснулась к нему, — проникновенно проговорил он, склоняясь ближе ко мне. — Ты пытаешься взять слишком много, а чем больше ты берёшь у него, тем больше оно берёт у тебя. Ты делаешь посох частью себя, но посох — это Древо, и оно ничего не даёт просто так. Оно может поглотить тебя целиком, но ты — ты лишь человек. Ты не сможешь принять в себя Древо, даже если оно позволяет тебе брать больше, чем другим.

— Но ведь она в самом деле может брать больше, у неё же два зверя, — попытался было возразить Олли, и несомненно получил бы по ушам, не находись Хоберин достаточно далеко от своего ученика.

— Не говори, если не знаешь, — проворчал Старший Слышащий и вновь обернулся ко мне. — Запомни, что я скажу тебе, девочка. Товар Древа — сила, а цена за него — тело. Сначала оно берёт у зверя, потом — у человека. Если один из твоих зверей однажды перестанет тебе подчиняться, ты должна немедленно прийти ко мне. Немедленно! От этого будет зависеть твоя жизнь.

Я испуганно кивнула. Значение седых волосков на лисьем хвосте приняло куда более мрачный оттенок, чем раньше, но рассказывать об этом было страшно. Я не хотела давать повода забрать у меня посох. Я не могла представить свою жизнь без него.

— Я расскажу Маттиасу Трирогу о тебе, — заверил меня заметивший мой испуг старик. — Он тоже…

Договорить Хоберин не успел: Крис, чьи уши тревожно вскинулись, услышав знакомое имя, перебил старика.

— Ты обещал, — недовольно напомнил он и спешно отшатнулся от мелькнувшего в воздухе посоха. Хоберин недовольно опустил оружие и проворчал:

— Что за молодёжь пошла, никакого уважения к старости и уму. Не бойся, мальчишка, я сдержу своё обещание. Её ни к чему не будут принуждать, но за ней стоит смотреть. Для её же блага. Ты же не хочешь однажды найти её мёртвой?

— Не хочет, — испуганно подтвердила я. — И я тоже не хочу.

Крис недовольно щурился. Он долго мерился взглядом со стариком и в конце концов нехотя опустил голову.

— Хорошо.

— Вот и договорились. — Хоберин хлопнул в ладоши, поднимаясь на ноги. — Олави Безродный, бестолочь этакая, где ты?

— Я тут, рядом, — немедленно отозвался Олли и привычно увернулся от учительского посоха.

— А почему ты рядом, если чашки не помыты, а?!

Олли не стал отвечать, только развёл руками.

— Ну, давай, проводи гостей, — сердито велел ему старик и направился было вглубь помещения, но вдруг спохватился и повернулся к нам. — Мы с вами ещё увидимся, — проговорил он, видимо, прощаясь таким образом, и добавил, обращаясь ко мне: — Захочешь послужить Валмиране своей силой — возвращайся.

Хоберин ушёл, и Олли, пробурчав пару не слишком лестных фраз в адрес наставника себе под нос, поманил нас за собой.

— Идём, покажу выход.

Мы покинули храм Кииры и вышли на тёмную улицу святого города.

— К вокзалу туда. — Олави Безродный указал направление. — Поезда отсюда в Карнаэль ходят часто, а там разберётесь. И не слушайте деда с его боязнью кииринов, он всегда был слишком осторожным, а потому всё интересное проходит мимо него. Ну, это же ежу понятно, если посох станет для тебя опасен и начнёт вредить, ты сразу заметишь. Это невозможно не заметить. Так что ничего не бойся и делай, что хочешь. Стань лучшей, и утри нос этому… Ладно, это уже моё личное. В общем, удачи вам!

Мы попрощались с Олли и двинулись в сторону станции. Приятно пахло свежестью и морской водой, стих шум разошедшихся по домам людей, и только со стороны храма Каранаи слышалось негромкое пение хора. Наверное, они воспевали луну, или что там ещё воспевают шиикары. Я вспомнила, как пел Питер на шиикарском празднике, и тяжело вздохнула.

— Что не так? — немедленно отозвался Крис.

— Кого мне послушать, Олли или Хоберина? — вместо ответа спросила я.

Призрак не спешил отвечать. У него явно было своё мнение на этот счёт, но он не был уверен, стоит ли говорить его мне. Я дёрнула Криса за рукав.

— Я так с ума сойду. Мне не хочется останавливаться на том, чего я достигла, но умирать тоже не хочется.

— Тогда не останавливайся. Или ты в самом деле сможешь не заметить, как тебя убивает собственный посох?

— Спасибо.

Теперь, когда Призрак высказал своё мнение, я поняла, что для себя давно уже всё решила. Я продолжила бы в любом случае, мне лишь не хотелось слушать постоянные предостережения.

Марика тоже сказала именно то, что я хотела услышать. Слышащая выслушала мой рассказ с лёгкой улыбкой на лице, поймала блуждавшего по подоконнику у распахнутого окна кота и, поглаживая того между ушами, принялась говорить, явно больше думая о том, что волновало её саму, чем о моей участи.

— Значит, старый упрямец ещё жив. — Она явно была этому приятно удивлена. — Когда я уходила, он обещал меня проклясть, а теперь — надо же! — я его любимая ученица. Ты наверняка заметила, старик чудаковат. Он всегда не любил и не умел рисковать, и мы всегда ругались с ним из-за этого. Не стоит отказываться от силы только потому, что в теории она может оказаться опасной для тебя. Не набив синяков, никогда не научишься падать.

Я долго и искренне смеялась, вспомнив, как учили падать меня. В словах Марики было не меньше смысла, чем в предупреждениях Хоберина, и я окончательно успокоилась. В конце концов не могу же я в самом деле начать умирать и не заметить этого?

— Хотела бы я встретить его теперь! — с благодушной улыбкой на лице говорила тем временем Марика. — Хоберин и в моей молодости казался таким древним, что дальше некуда. Пожалуй, настала пора узнать, какого это — старше старости. Да уж, мы когда-то шутили, что старик переживёт нас всех, и, похоже, он переживёт из одной лишь своей вредности.

Марика не часто рассказывала мне о своей молодости. Она больше любила болтать о путешествиях и приключениях, по возможности избегая упоминании самой себя, и чем более давние времена затрагивали рассказы, тем меньше в них появлялась сама рассказчица.