Ренегат (СИ)

— По-моему тебе надо лечиться. — выдаю я, дослушав.

— Скажу больше: когда есть те, кто хочет быть обманут, всегда найдутся те, кто будет обманывать. Одно притягивает другое. А целенаправленное внушение, тщательная обработка каждого человека — единственный способ спастись. — как бы невзначай добавляет Аарон Селестайн и призадумывается. — Я знаю, ты понимаешь это, как никто другой. Ведь мы похожи.

— Нет. — отрицаю я. — Не похожи.

Но Аарон Селестайн как будто меня не слышит и настаивает на своем.

— Порознь — слабые. — молвит она. — Сильные — всегда единое целое, как ты с Люком. Ты держишься его, а он не может без тебя…

— Хватит! — прошу я, чувствуя легкое головокружение. Наверно, жидкость, которою ввел мне Фрэнк, начинает действовать. — Вы обманываете всех, и, прежде всего, саму себя! Вы не замечаете, что люди страдают, гибнут… Вы — нелюди! Все здесь! У вас нет ничего человеческого! Как оправдаете сотни невинных жертв?

Лицо Аарон Селестайн смягчается. Похоже, ей понравился мой вопрос. Она кладет руки на колени, скрестив длинные тонкие пальцы, и самодовольно улыбается.

— В некотором роде единство нации не так важно, когда она не чиста и кишит различными уродами. — просто говорит она. — Ты ведь знаешь, что происходит с животным, когда у него полно глистов. Организм истощается. Вскоре брюхо лопается от расплодившихся паразитов. В конце концов, животное подыхает. То же самое происходит с государством. «Старый» мир был переполнен паразитами, и от них не избавлялись. Они жалели слабых, а ведь всякие уроды плодились больше всех. Тупоголовые выродки производили таких же тупоголовых выродков, отравляя этим второсортным шлаком и отходами всю нацию. Некоторые не могли ни писать, ни читать, но умели плодиться. Разве это не отвратительно?! Слабоумные и необузданные… — нажимает Селестайн. — Впрочем, именно такие были нужны власти. Не умеющие самостоятельно думать… Что они могли решать? Ничего. Разве они могли за что-то бороться? Сочинять и отстаивать свои идеи? Нет! — тянет Селестайн. — Зато они с радостью делали то, что им говорили. Служили отличным пушечным мясом и обогащали тех, кто был ненамного, но умнее этих безмозглых болванов. — изрекает Аарон Селестайн так, как будто смакует каждое слово. — «Старый» мир заслужил наказания. Я не сомневаюсь. А знаешь, что отвратительней? В «старом» мире не избавлялись от инвалидов. От этих мерзких, вызывающих жалость и отвращение, существ.

— Но вы решили все исправить? — разочаровано бросаю я, вспомнив о программе «Элиминация», и о мальчике за Дугой, и о выродках на охоте. На миг мне искренне становиться их жаль, они не виноваты в том, что с ними сделали.

— Конечно! — кивает Аарон Селестайн. — Это недопустимо! Разводить у себя домашних существ, чтобы было о ком заботиться, кого ругать, наказывать, кого жалеть и с кем полноценного себя сравнивать, наслаждаясь своим якобы совершенством. Жалкие, слабовольные, самомнительные человечки…

Аарон Селестайн на миг исчезает, точно как расплывающиеся на картинах силуэты.

— Любая нация должна очистить себя от тех, кто ее истощает. И не отрицай этого! Мы, когда болеем, лечимся. Тебе повезло родиться здоровой, и ты не знаешь каково быть прикованной к постели и постоянно болеть. Да, может у них есть воля к жизни, но это ничто. Они сами желают освободиться от страданий.

Меня снова воротит, а головокружение усиливается. Словно в тумане, я вижу, как Аарон Селестайн поднимается, и, подойдя, касается моего лица.

Мне становится душно. Капли пота, размером с горошину, стекают по лбу.

— Отлично. — торжествует Селестайн. — Ты уснешь и пройдешь еще одну очистку. Она станет для тебя последней.

— Вы вкололи мне то, что испробуете на Еве? — собравшись с последними силами, спрашиваю я.

— Чушь! С Евой Финч произошла ошибка. — отмахивается Селестайн. — Она оказалась слишком хрупкой для суггесторного внушения. Не сомневаюсь, она умерла б еще во время второго испытания. Но вмешалась ты… Всегда суешь носа не в свои дела.

Аарон Селестайн касается моих плеч. Я не в силах ей сопротивляться. Ложусь. Веки самовольно смыкаются, а сквозь гулкую темноту, словно через неисправный фильтр, слышу:

— Спокойной ночи, Харпер Маверик. Сладких снов.

Часть 3. ДАВЛЕНИЕ

Глава 16. Бунт!

Пытаясь открыть плотно закрытые глаза, сквозь бредовый, пугающий сон, из которого неистово хочу вырваться, чувствую, что, подняв руку, тянусь к лицу. Всецело желаю, чтобы преследующий меня невразумительный кошмар, в ходе которого меня не покидает жуткое ощущение, будто меня преследует вселенское зло, наконец-то закончился. Расщепив словно слипнувшиеся веки, обнаруживаю, что нахожусь в знакомом со дня Сбора вагоне поезда, воздух которого просочился ядовитым запахом топлива. Я туго привязана к сидению широкой лентой, не позволяющей встать. Осмотревшись вокруг, лихорадочно соображаю, как я оказалась пристегнутой в мягком сидении. Но, последнее, что помню, — Аарон Селестайн желает мне сладких снов. Наверное, сюда меня перенесли.

В полупустом вагоне я не одна. Кроме меня есть еще человек десять, так же сидящих неподвижно, мне видны только их головы. Ощупываю прочную ленту и пробую ее оттеснить. Но, похоже, она отстегивается самостоятельно или по нажатию кнопки, а ее-то я никак не могу найти. Верчусь, стараясь высвободиться, поднимаюсь выше по креслу. Но, поняв, что это бессмысленно, прекращаю тщетные попытки.

Нахмурив лоб, пытаюсь вспомнить, что со мной произошло. Но мой взгляд привлекает одна деталь, которая, что не есть странным образом, раньше прошла мимо моего внимания, — одежда. На мне легкий костюм черного цвета, защитные наколенники и прикрепленный к поясу, на ощупь жесткий, прут. На соседнем кресле лежат кожаные перчатки, обшитая защитными пластинами винтовка, почти такая, как была у меня на охоте, и застекленный шлем, точно, как у Пять.

Не время волноваться, но находка меня беспокоит.

Сажусь ровно, откинув голову назад, и глубоко дышу, чтобы успокоиться. Куда нас везут? Если бы не забитые наглухо окна, можно было бы хоть что-то разглядеть.

В уме воспоминаниями проносится странный ряд картинок: растущий ядерный гриб; взлетающая ракета; много людей, идущих в едином направлении; мужчины в белом выстроились в десятки рядов; снова столпотворение и множество поднятых рук; шагают держащие оружие люди в форме; горящий самолет падает вниз; появляются пленники с высохшими и бледными лицами, их сменяет железная птица с огромными крыльями, стоящая на колесах; высоко в небе летит боеголовка и зависает в воздухе; незнакомая мне женщина обнимает незнакомого мне мужчину, они одаряют друг друга ослепительной улыбкой, но их лица печальны, пара исчезает за тучей взлетающих птиц; как грибы, растут большие и маленькие дома, и их поглощает дым и огонь; набитые людьми поезда уезжают прочь, растворяясь в темноте; ядерный гриб уменьшается, как будто время повернулось вспять. И все это, как мне кажется, мои воспоминания перемешаны с воспоминаниями с охоты: погоня по лесу, драка с Пять, лохматые лабораторные псы, безликая Мередиан, дождь, выродки, их руки и ноги выкрученные в разные стороны, трупы под водой, спасительный вертолет и человек, он поднимает меня — я ему благодарна. Он спас меня, вытащил из долины. Почему-то я не думала об это и о том, что выжила, хотя не была уверена, что мне это удастся. Меня спасли в самый опасный момент… Я расплываюсь в благодарности к спасителю.

Раздается непродолжительный тревожный сигнал, который отвлекает меня от пестрых раздумий. Бестелесный женский ровный голос приказывает снаряжаться, и ремни, будто по мановению волшебной палочки, отстегиваются.

Поднимаюсь и, не раздумывая, беру ружье и закладываю его за спину, затем надеваю перчатки, мягкая кожа которых идеально обтягивает пальцы. Надеваю шлем — и вмиг окружение становится более темным. Беру дубинку и сразу же прибодряюсь, испытывая неодолимый прилив мощи. Невидимая сила подталкивает меня к незнакомому раньше позыву — применить всю свою жизненную энергию, показать ее и испробовать. Я не могу и не хочу себя сдерживать.