Ренегат (СИ)

— Мы хотим жить в мире и спокойствии. — настаивает Касс.

Я безмолвно отдаляюсь от нее. Поскорее бы проснуться и забыть то, что уже услышала. Но это лишь маленькая часть той информации, которою загрузили в мое подсознание.

— Ты не можешь уйти! — восклицает Касс, наконец-то проявив малейшие эмоции. — Тебе не спрятаться от самой себя! Ты можешь не верить в то, что мы утверждаем. Но это то, что всегда таилось у тебя внутри. Программа ничего не создает. Она выискивает и показывает тебе твое истинное нутро.

Нет. — думаю я про себя. Касс лицемерно фальшивит. Ее устами разговаривает Эксперимент. Все это по большей части отвратительная ложь и запугивание.

Берег реки оказывается бесконечным. Под ногами простираются огромные квадратные бетонные плиты, кажется, что ими устелена вся земля вокруг. Легкий ветерок обвивает лицо. Может, выслушав и перетравив все, что я услышала от Селестайн и Касс, я не могу здраво мыслить, но я точно знаю, что сказанное ими — неправда. Это всего-навсего то, во что я должна поверить.

— Борьба за выживание и самосохранение — суть и смысл нашего существования. — звучит тихий голос Касс у меня в голове. — Наступит время, когда мы будем доказывать, что достойны жить.

Иду не оглядываясь. Сестра остается далеко позади, но ее голос звучит совсем близко.

— Чем больше ты сопротивляешься, — снова ярит Касс, — тем больше заблуждаешься. Думаешь, ты понимаешь, что происходит? Нет, происходящее — иллюзия, окружающее нас — больная и навязанная фантазия. А Эксперимент помогает это увидеть, различить, что есть правда, а что вымысел. Но ты имеешь шанс освободиться от испорченных иллюзий. Все, что от тебя требуется — открыться Эксперименту. Он тебя спасет! Он спас меня, Харпер! Он открыл мне глаза…

Оттого, с каким пронизывающим чувством Касс выговаривает мое имя, мое сердце сжимается, как мячик. И мне грустно, потому что это не та Касс, с которой мы были единым целым. Это всего лишь ее жалкое подобие.

— Создатели, объединившие нас под единственным флагом, положили начало пути потомкам избранного народа, — монотонно бубнит сестра, — отважного, идеалистического народа. Мы должны верой и правдой служить создателям.

Все это полнейшая ерунда, и я ни за что в него не поверю. О каком идеалистическом, храбром, избранном народе идет речь? Это чушь собачья! Народ, которым повелевают и он корится; которого унижают, а он воспринимает это как само собой разумеющееся; который видит реальную жизнь, перебивается за чертой бедности и продолжает с этим мириться… Власть убеждает людей, что они должны существовать именно так. Власть всеми способами навязывает людям свои вымышленные идеалы, а те верят, что это цель всей их жизни. Еще никто открыто не засомневался. А тех, кто решился заговорить о проблемах, выступить против, народ позволяет отъединять, защищаясь от другого, разумного мнения. Этот народ наблюдает за убийствами тех, кто храбрее и отчаяние. И я уже не знаю, хочу ли я, так как раньше, помочь всем вырваться из цепких лап Сейма. И хотят ли они освободиться…

Проснувшись, чувствую сильнейшею боль в голове и подкатывающую к горлу тошноту, будто я долго каталась на крутых горках. То же самое происходило со мной после первого этапа суггестии. Присматриваюсь и осознаю, что нахожусь в комнате отдыха, где темно хоть в глаз выколи. Но я четко вижу окружающие меня пустые кровати. Не торопясь, обуваюсь. Сдается мне, что если просижу еще несколько секунд в согнутом положении — меня вырвет.

Завязываю непослушные шнурки, и размышляю над тем, что делать дальше. Люка арестовали… Как я могла это допустить! Он бы ни за что меня не оставил. Мне нужно еще раз его увидеть, помочь ему выбраться из заточения и обсудить то, что я ему пообещала. Но, где его искать? Вряд ли его держат в Норе. Первым делом отыщу Каю, она непременно должна знать, куда его забрали.

Встаю. Пробую сделать крохотный шаг, но не тут-то было. Перед глазами все плывет, ноги подкашиваются, будто их подсекли точно как траву. Мне нужен небольшой передых, чтобы восстановится. Около четверти часа сижу практически неподвижно. Каждый раз, пытаясь пошевелиться, останавливаюсь — боль в голове усиливается, а звуки стают в несколько раз громче, так что слух режет. А вскоре и вовсе становятся отдаленным шумом. Но я улавливаю приближающийся топот — кто-то спешит в комнату отдыха.

В спальню вбегает тонкая женская фигура. Девушка мчится так, будто за ней гонится стадо голодных собак. Кая подбегает к моей кровати и садится передо мною на корточки.

— Тебе совсем плохо. — Она касается моего лица. — Но, если ты слышишь меня, — кивни.

Я различаю некоторые буквы из ее речи, и они ненароком складываются в полноценные слова. Я незавершенным кивком отвечаю на ее вопрос.

— Отлично. — выдыхает Кая с облегчением. — Мне надо тебе кое-что показать. Ты можешь идти?

— Не знаю. — едва слышно выговариваю я. — Попробую.

Невероятно, но внушение вытянуло из меня почти все силы. Кая помогает мне надеть куртку и дойти до выхода из спальни. Ноги будто отекли и превратились в тяжелые колодки, но ступать с каждым разом становится все легче. Кая не отпускает мою руку, наверно боится, что я упаду. Мы выходим в коридор. Девушка приставляет палец к губам.

— Тссс… Никаких звуков, иначе нас поймают.

— Поймают? — с ужасом переспрашиваю я. Неожиданно для себя я сомневаюсь: надо ли идти за Каей, ведь она намекает на то, что мы нарушаем правила. Кажется, я боюсь того, во что нам выльется эта прогулка.

Останавливаю себя, не понимая, почему боюсь последствий. Я ходила за Дугу много раз, нарушив, одновременно все существующие законы Богема. Неужели неожиданно возникший страх — следствие внушения? И я в коем-то веке боюсь разгневать власть?

— Не беспокойся. Просто иди за мной, как можно тише.

— Это важно?

Но Кая не отвечает. Мы спускаемся в Нору, пересекаем ее круглое дно и заходим в дверь под лестницей. Не удивительно, что я раньше ее не замечала: из-за непроницаемой тьмы ее совсем не видно.

Мы идем в каменном тоннеле, имеющем множество развилин. Я и подумать не могла, что Нора такая большая, в ней можно с легкостью потеряться. Да и особо не задавалась, почему мы живем в холодном подземелье, на верху же так много высоток. Наверняка, там нашлось бы для нас место.

— Мы идем в стационар. После ужина врачи отдыхают. — шепчет Кая. — Так, что нас никто не заметит.

— В стационар? — переспрашиваю я, хотя четко ее слышу.

— Ага.

Кая открывает затвор слева, и мы выходим в коридор со стеклянным полом, подсвеченным вычурно-синим светом. Пропускаем несколько дверей и останавливаемся у самых крайних. Но я не замечаю в себе особо сильного желания заходить. Напротив, я хочу как можно скорее уйти. И зачем я только сюда пришла? К тому же я чувствую себя виноватой и мне жутко неуютно. Но, как только Кая отворяет дверь, мои сомнения мгновенно улетучиваются. На кровати (это единственная мебель в безоконной комнате) я распознаю Еву и, к большому удивлению, смело переступаю порог.

Я будто просыпаюсь от увиденного, прихожу в себя. На койке, укрывшись тремя серыми одеялами и поджав ноги, лежит Один. Ева в сознании, но она словно погрузилась в себя. Похожие на два уголька глаза открыты, но девушка не реагирует на наше появление, и продолжает всматриваться в невидимую точку.

— Что с ней? — с недоумением справляюсь я, смотря на пепельную кожу Евы. Если бы не ее ровное, едва заметное дыхание, я бы подумала, что она мертва.

— Сомнамбулическое состояние. — отмечает Кая, подходя к кровати. — Она сейчас проходит суггестию.

— Сейчас? — удивляюсь я, ведь Люк унес Еву не в лучшем состоянии. И меня поражает то, что ее не лечат.

— Ее программируют. Информация загружается в нее безостановочно. Вчера привезли новое оборудование. И, думаю, она не выйдет из этого состояния. — хмурится Кая.

— Что это значит?

— То, что Один всегда будет под внушением. Но все можно сломать, и если ее воля достаточно сильна… Хотя вряд ли она сможет перебороть себя. — Кая бросает на меня встревоженный взгляд. — Скоро с нами сделают нечто подобное.