Невозвращенцы (СИ)

Наконец сабля, простую на вид, но по преданию, принадлежавшая самому Яромиру, обрела на два года нового хозяина. Получив на бархатной подушке вожделенный символ полновластного диктатора Сичи и повесив его на стену, атаман представил малой раде, собранию атаманов, своего нового советника — молодого дитя-волхва с ромейским именем Максимус.

Волхвов на Сичи уважали. «Они святое слово Богов наших читают и людей темных добру научают». Уважали их и за то, что большинство волхвов приезжало на Сичь «сдавать экзамены» по боевой подготовки — а подраться козаки любили все как один. Других тут просто не держали. Новоизбранный кошевой, выполняя данное обещание, предоставил слово Максиму. Тот произнес проникновенную речь, над которой корпел последние месяцы, которая, однако, не заставила козацких набольших немедленно броситься в бой: бездумно горячие головы атаманами становились редко и ненадолго. Ответственность за других быстро выбивала всю романтику.

Посыпались вопросы, на которые Максим ответил только после клятвы всех атаманов о неразглашении — секретность превыше всего. Данная процедура не прибавила волхву популярности, и все повисло на волоске. Однако несогласные получили богатые подарки от Максима (поручительство великого князя было разменяно и частично израсходовано, но на откуп оно теперь и не требовалось), что несколько изменило их мнение. В итоге большинством голосов план был признан весьма заманчивым и принят к исполнению.

Для начала, всему войску было объявлено, что в начале лета будет организован поход на запад, на Булгар. Средний командный состав, куда выбивались люди умеющие не только весело рубить врагов и бесстрашно умирать, но и немного думать, обратил внимание на то, что для броска на булгар не происходит никакой подготовки, а в частности, не заготавливается никаких осадных приспособлений — ни лестниц, ни таранов, ни даже самый примитивных штурмовых шестов, держась за которые можно взбежать по стене. Задав вполне закономерные вопросы они поучили совершенно секретные ответы, что на самом деле, поход будет направлен на восток, на Итиль.

Невероятную правду войско узнало только после начала похода, когда передать сведения возможным шпионам было уже невероятно. Неприятным для рядовых, но по достоинству оцененным атаманами Максимовым нововведением стал тотальный информационный вакуум как для всех окружающих, так, частично, и для войска. Ни один гонец не отправлялся из войска домой, а все прибывшие извне — присоединялись к войску. И это касалось не только воинов и гонцов. Всех. Знакомые купцы в принудительном порядке присоединялись к обозу, союзные степные рода насильно сдергивались с пастбищ и вливались в ряды легкой козацкой кавалерии, все остальные встречные… Шедшие впереди широким фронтом текущего козацкого войска передовые дозоры перехватывали одиноких пастухов и гонцов, после чего люди, оказавшиеся в не том месте в не то время безжалостно умерщвлялись. «Безопасность должна быть безопасной», поэтому исключений не делалось не для кого. Разводить политес не было времени, а добыча, ждущая козаков в Сарай-Бату, окупала все издержки в виде еще одной пачки кровников.

Благодаря тактике выжженной земли вокруг пути движения, россам удалось невероятное — пройти войском половину ордынской провинции, подойти к столице и остаться незамеченным.

Небольшие отряды пересекли реку далеко слева и справа от города, очистили на несколько дней пути левый берег Бату от населения и замкнули пока невидимое кольцо блокады. Вот тогда, с провокации, и началось сражение за Сарай-Бату.

Перед штурмом, первым для себя боем, как это не банально, но Максимус очень сильно волновался. Конечно, на людях он старался держать на лице соответствующую мину, но в глубине души, как запертая в клетке птица, бился страх. Страх сделать что-то не так, страх потерпеть неудачу, страх в будущей битве оказаться хреновым стратегом и воином, страх свалиться с лошади и оказаться смешным, страх… Страхов было много, не было только самых главных — страха смерти и увечья. Ведь до первого боя это все кажется таким нереальным, немыслимым, чем-то таким, что просто не может произойти с тобой. И так думает перед боем каждый. Понимание и другие страхи приходят после. Если выживешь…

От страхов спасала только безумная ярость и ненависть, поселившаяся в душе у Ммаксима. Утолить ее могла только кровь, много крови ордынцев…

Большинство страхов оказались совершенно необоснованными. Все произошло именно так, как рассчитывал Максим. Как и предполагалось, «не выдержала душа поэта». Видя, как грабит не он, а грабят его, да еще желая быть достойным внуком своего великого пращура, Фаяз ибн Сатар, бекляре-бек славного города Сарай-Бату, приказал открыть ворота и выпустить на врага свои лучшие войска.

Добровольцы, которым за смертельно опасную игру с ордынцами была обещана дополнительная часть добычи сверх положенной доли, привели вражескую кавалерию прямо на копья пехоты. Теперь дело было за малым. Следовало на спинах бегущих ворваться в город, закрепиться в воротах и продержаться до тех пор, пока с поля на прибежит пехота. Если это все так получится, то можно будет обойтись без долгой осады и кровопролитного лобового штурма. Тем более, чтобы обрести требуемую скорость передвижения и усыпить ордынских шпионов, готового осадного снаряжения с собой не везли.

— Вперед! — воскликнул кошевой атаман. Его крик повторили сотники, потом десятники, а потом и простые воины.

Темная масса, такая же безобидная на вид, как лежащий на склоне гор снег, сдвинулась, постепенно набирая скорость. И так же, как разогнавшаяся лавина, она была готова снести любую преграду перед собой. Среди них, недалеко от переднего ряда — что было привилегией опытных воинов и атаманов, поскакал и Максимус.

Страшно было смотреть, как накатывается ордынская конная лава, но по сравнению с козацкой… Поучаствовав в этом бою Максим разом понял, что не зря в его мире для Европы во все времена казаки были этаким пугалом. Дикая храбрость, дикая ярость и никакой пощады ни себе, ни врагу ни до, ни во время, ни после битвы.

В первых рядах казацкой лавы летели самые лучшие, самые опытные воины. Те, которых было 1–2 человека на сотню, у которых храбрость и мастерство давно уже сплавились в крепчайший харалуг воинского искусства. Большинство из них, еще до столкновения, успевали метнуть во врага тяжелые метательные ножи, иногда и с двух рук, а после успеть выхватить саблю. При встречном бое, когда скорости мчащихся друг к другу конных рядов складываются, брошенный умелой рукой такой клинок пробивал тело навылет, невзирая на любую кольчугу. Таким образом, еще до столкновения, первые ряды вражеского строя начинали нести потери, ломался строй, и летели под копыта первые трупы, охлаждая боевой пыл пока еще живых. Мгновение неуверенности, и вот потоки сталкиваются. Опытные бойцы передних рядов отлично знают, что в таком бою, в начале, пока еще идет взаимопроникновение, не следует обязательно убивать своего противника. «Режь горло или запястье, коли в бок или в смотровую щель шлема, руби ногу или голову и вперед, вперед, вперед! Идущие за тобой станичники следующего ряда, чуть менее опытные, дорежут и добьют твоего врага, или пропустят его дальше, к новикам или молодым бойцам. Что бы и щенки матерели. А твоя цель — впереди! После, когда бой распадется на множество единичных поединков, тогда можно будет блеснуть лихой удалью и покуражиться своим мастерством, а пока — только вперед!»

Что ж, сегодня во всей своей красе битва не удалась. Тяжелый встречный таранный удар приняла на себя пехота, а для кавалерии осталась самая сладкая работа — догонять и сечь спины бегущих.

Первого врага Максим обнаружил очень скоро. Видимо, безлошадный и безоружный, был посчитан передними козаками совсем не опасным и нарочно пропущен в средние ряды. Парень чуть повернул коня, и почти мгновенно догнал свою жертву. Замахнулся… Усиливаемая земной тягой сабля пошла вниз…

Внутри у Максима что-то дрогнуло, но вбитые глубоко в память мышц и связок рефлексы не дали удару смазаться. Сабля с виду легко, как кисточка, черканула по спине спешенного, бегущего в сторону ворот конника. Но мазок этой кисти раскрылся широкой, кровавой раной. Ноги врага все еще бежали, мозг пытался выдавать какие-то команды, чтобы спастись, но тело уже почувствовало смертный холод, за которым долгая дорога через реку Смородину, или куда там попадают души ордынцев после смерти.