Невозвращенцы (СИ)

— Не след голышом скакать, ноги все сотрешь до мяса. Да и холодно уже зело.

— Я лучше как последний мерзавец в ледышку превращусь, чем еще хоть раз одену эту мерзость. Купим одежду. Нашу. Там.

— Где там?

— Не здесь. Я здесь ничего не куплю. У нас.

— Хм, — довольно улыбнулся десятник. Наконец-то совершенно сумасшедшего, по его меркам, спутника проняло и он стал мыслить и говорить правильные вещи. — Долго скакать придется…

— Ну дай мне чего из своего. У тебя же есть запасное.

— Добро. В ближайшем поселке Сечи возвертаешь.

— Сечи?

— Ну да. Отсюда ближе всего до казацких становищ. Сарай-Сечи — как их называют ордынцы.

— Сечи… — задумчиво произнес Максим и устремил свой взгляд куда-то вдаль. После чего опять улыбнулся, но уже другой улыбкой. Совсем другой. Уж на сколько Глеб был храбрым и многое повидавшим воином, но даже его передернуло от такой улыбки. В блеске глаз Максима Глебу почудились отблески горящих домов, холодный блеск мечей, пытки и текущая ручьями кровь.

— Мы едим на Сечь. Но мы вернемся. Скоро наш добродетельный и обходительный хозяин получит мой ответ.

Даже предвидя ожидающие их всех в скором будущем неприятности Глеб не мог не сдержать улыбки. Князь опять оказался прав, когда говорил, что: «Несмотря на всю дурь, Максимус не безнадежен.»

Глава 39

Для бекляре-бека провинции Сарай-Бату Фаяза ибн Сатар ибн Халид ибн Таиз ибн Бакр ибн Габбас ибн Бавак ибн Джаффа ибн Сабир ибн Замир ибн Разиль ибн Булат ибн Азат утро всегда было временем работы. Дела требовали непрерывного догляда, да и портить всякой ерундой благодатные летние вечера, когда дневная жара от раскаленных солнцем камней сменялась прохладным ветерком, несущим в душный город аромат степных трав, совсем не хотелось.

— А еще, какие новости? — продолжал расспрашивать своего доверенного Фаяз ибн Сатар.

— Купцы сообщают, что козацкие поселения на много дней пути опустели воинами. Видимо, те зимние слухи, что они собираются походов на закат, на булгар оказались правдивыми. Вот только странно…

— Что?

— По донесениям моих шпионов, в поход на булгар они совсем не взяли осадных орудий, только кавалерия…

— И?

— Я мыслю, что это ловушка. Они не собираются идти на булгар, а вовсе наоборот.

— И куда же?

— На восток, на Итиль. Конечно, саму столицу им не взять. Да они и не собираются. Запрут войска в городах, а селения поменьше — очистят. Рабов, еды, стада, немного злата-серебра возьмут.

— После возвращения следует отправить купцов в Сарай-Сечь. Пусть, как обычно, выкупят по-дешевке полон. Еще что?

— Уже на десяток дне опаздывает караван уважаемого Кадима. Он должен посуху был при привести подати за прошлый год с окраинных северных родов.

— Еще?

— Прибежал мальчонка из деревни в одном конном полупереходе на юг. Говорят, разбойники, десятка два или три разорили кочевье.

— Найти их и посадить на толстые колья. Мальчишка пусть смотрит. После, заберешь его к нам.

— Зачем?

— Из мальца будет толк. Если уж он сумел выдержать такой путь… Что там у тебя еще? Дальше давай. Еще что важного?

— Передают, что бекляре-бек южного уезда…

— Все. Я устал. Остальное потом. Завтра.

— Тогда больше ничего нет.

— Ну и хорошо, — рассеянно ответил хозяин.

Он уже предчувствовал отличный вечер и ночь, которые проведет в компании своего нового приобретения. Молодой смуглокожей рабыни из Та-Кемет. Но, к сожалению, приятным ожиданиям не суждено было сбыться.

— Господин! Господин! Поднимитесь на стену! — прервал уже заканчивающийся разговор вбежавший в комнату стражник. — Россы!

Караван какого-то невезучего купца не дошел до города какого-то километра. Куда смотрела приграничная стража, но факт остается фактом. Сейчас этот богатый в прошлом караван был похож на раздираемую падальщиками загнанную добычу. Около двух или трех сотен бедно и разномастно одетых росских воинов сейчас уже быстро паковали в баулы и грузили добычу на заводных лошадей.

Судя по всему, это был тот самый разбойничий отряд, что гулял вокруг и разорял мелкие кочевья. Видимо небольшая ватажка решила не разбивать себе лбы о непреступные булгарские перевалы, и поискать себе добычу на стороне. Попроще.

Такая наглость должны быть наказуема. Причем, наказуема жестоко и немедленно. Дабы избежать дальнейшего разграбления подвластной ему территории, ведь это прямой удар по карману наместника, и не вводить в неудовольствие Улагчи-оглана, великого даругачи Улуса Джучи, (с создателем причины для недовольства разговор короткий: либо на кол посадят в следующий его приезд, либо просто пришлют шнурок шелковый — чтобы сам удавился), бей решил дать казакам честный бой. Да какой бой, растереть их в порошок силами столичного гарнизона! Ворота были открыты, и оттуда выкатилась элитная ордынская легкая и тяжелая кавалерия. Блестя на солнце зерцалами куяков, начищенными пластинами бехтерецев, юшманов и кольчуг, трепеща на ветру флажками на копьях и опереньем стрел, конная лава с улюлюканьем рванула на смешавшийся в кучу строй казацкой рати. Сзади, из ворот стали медленно выезжать простые, безбронные и в большинстве своем безоружные воины. Зато с сетями, арканами и телегами — собирать добычу и рабов.

— Пиши, — сказал Фаяз ибн Сатар, наблюдавший со стены за разворачивающимся сражением, склонившемуся тут же рабу-писцу. Раб взял уже многократно скобленный лист пергамента, обмакнул перо в простые чернила и приготовился внимать и записывать слова господина. Позже, когда господин окончательно определится, на вечном, идущем на вес золота фиолетовом или белом пергаменте, лучшими на свете та-кеметские чернилами летопись будет записана набело. А пока — хватит и такого.

Была у бекляре-бека еще и такая вот тайная страсть. Он вел подробнейшую летопись всего происходящего, надеясь обрести вечность в памяти грядущих поколений. А еще лучше — и признание современников.

— Слушаешь меня?

— Да, господин.

— Итак. Пиши. Год, месяц, число. О Всеотец! Чем прогневили мы тебя? Ведь жили мы в мире и согласии, и обид не чинили братьям своим северным, хотя и погрязли они в невежестве и дикости. Но призрев доброту и слова данные, клятвы вечные, пришли россы, в подлости своей известной, к стенам города нашего Сарай-Бату. Хм… Если все пройдет удачно, то можно этих наловить, и еще один караван росских рабов, как и в прошлом году, отправить в Рим. Да и великому хану поклониться за защиту… Эй! Ты что пишешь? Это не пиши. Сотри это.

— Да господин, — писец равнодушно кивнул, взял скребок и счистил последние слова.

— Была их, тысяча… Ммм?… Нет. Было их пол тьмы — пятьдесят сотен. Грабили и убивали они, угоняли в рабство, пожирали и уничтожали все вокруг как саранча, не зная преград и разума. Но дабы защитить детей своих, жен и храмы наши… Жрецам надо тоже часть добычи отдать, нечего гневить Всеотца. Это тоже не пиши…Храмы наши. Открыты были неприступные врата Сарай-Бату. И ринулись на врагов своих храбрые воины наши! Было их всего… Хм… Интересно, а что лучше? Написать что нас было много меньше? Но тогда потомки могут посчитать нас слабыми, раз войско у нас было маленьким… Нет. Лучше так. Исправь — россов была тьма. И было их всего десять сотен против ста сотен росов! Но сражались нукеры так храбро, что убил каждый из этих доблестных воинов по пять мерзких россов, и еще по столько же пленил. Но в доброте своей, не стали мы убивать полоняных врагов своих, долго кормили и веселили их, а на следующий год отпустили их по домам. И плакали они уходя, и клялись они клятвами страшными, что не подымут сабли больше на добродетелей своих. Записал?

— Да, господин.

— Перепиши и принеси мне. И ведь самое главное, не словечка не солгал я! Ну почти. И убивать мы полон не будем, и покормим их, каждые четыре дня будем кормить! А уж что-то, а в рабстве они и наплачутся, и сабли больше не поднимут никогда! Ну что они там так долго?