Песнь о Гамаюне (СИ)

— Ты сам просил прийти, когда я закончу, — без страха, но с опаской произнес мужчина, скрытый в темноте, и неспешно прошелся ближе к свету. Чарльз увидел еще молодого мужчину с серыми волосами и тонкими чертами лица. Он был облачен в легкую походную одежду и окинул помещение взглядом черных глаз. А затем уставился на Гамота, вовсе не страшась его облика.

— Нимон, сейчас ты мне не нужен, — отмахнулся гамаюн и направился в заднюю часть помещения, отдернув темный занавес, служивший перегородкой. Он лишь взмахнул рукой, и Чарльз вновь ощутил прохладное покалывание в глазах и на кончиках пальцев, и в этот же миг словно натянулись какие-то невидимые струны, тянувшиеся от него к каждой потухшей свече в помещении, заставляя их вновь ожить и запылать молодым огнем. Чарльз оказался в помещении с множеством столов, заполненных записями и колбами, свитками и какими-то растворами, словно в логове чернокнижника. А Гамот спокойно прошелся среди знакомых столов и подошел к одному из стеллажей в стенах, где вместо колонн были вырезаны статуи гамаюнов, положил на полку потухшее яйцо, оставив его среди десятка таких же безжизненных сосудов.

— Это не работает. Ты пробовал снова и снова, — устало произнес Нимон, следуя за Гамотом, а через чувства демона Чарльз ощущал, как он медленно успокаивается, а вместе с этим перья становятся короче, и демон медленно принимает человеческую форму.

— Ты хочешь просто жить и надеяться, что эти тела будут служить нам вечно? — с отвращением спросил Гамот и посмотрел на серого гамаюна. — Мы здесь уже давно, и это теперь лишь вопрос времени. Многие изменения становятся необратимыми, а на поддержание тел уходит слишком много сил. И это лишь приближает наш конец.

— Но если мы просто…

— Нет! — зарычал Гамот и посмотрел на своего подручного, как на идиота. — В тебе же больше страха перед Тьмой, чем в любом из нас. Ты же помнишь тот мир, верно? Помнишь пустое бесконечное пространство и пустых духов. Хочешь вернуться? Снова сходить с ума в агонии каждое мгновение своего существования?

— Ты знаешь, что нет, — тихо ответил Нимон и не решился подойти ближе. — Перья все еще не сошли, — осторожно заметил он, сменяя тему.

— Еще пару часов и сойдут. Я думал, что если сделаю все быстрее, она не издохнет до того, как плод достигнет нужного уровня развития.

— Это правда нам поможет? Как? — Нимон осмотрелся вокруг и явно не хотел здесь находиться.

— Это сделает нас бессмертными, — Гамот улыбнулся, но тревога не покидала его темную душу. — Теперь мне нужно отдохнуть. А ты спустись за стены и приведи мне еще девушек.

Чарльз выскользнул из воспоминаний так быстро, как только смог, стоило только ощутить, что они больше не держат его мертвой хваткой, и не сразу понял, что подскочил с места и ударился спиной о каменную стену. Его грудь быстро вздымалась, и он торопливо поднял свои руки, закатал рукава, чтобы убедиться, что его кожа все еще чистая и белая, что на пальцах нет тонких когтей. Он торопливо проверил свое тело и лицо, но сознание все еще не доверяло ощущениям, и ему казалось, что он чувствует, как его покрывают чешуйчатые перья, как тело его меняется, обращаясь монстром.

— Чарльз! Что с тобой? Что ты видел? — Хэнк подскочил к нему и надавил на плечо, удерживая Чарльза у стены, не позволяя ему упасть или попытаться сбежать, как в прошлый раз, когда Ксавьер впервые столкнулся с письменами демонов. — Что ты видел?

— Это место… — просипел Чарльз, оглядывая стены библиотеки, и словно видел ее былое обличье. Комната пыток, логово чернокнижника и некроманта, алхимика и безумного садиста. Кровь, омывающая этот пол, и крики, пропитывающие эти стены. Он слышал их и сейчас и вновь видел постаревшее лицо умирающей под ним девушки.

— Это место проклято, — прохрипел Чарльз, упираясь ладонями в холодный камень стены и глядя на Хэнка, словно бы он мог передать весь тот ужас, что хранили в себе записи Гамота, просто глядя ему в глаза. — Я больше не хочу читать их. Никогда! Не приноси ни единой записи в это место, — тихо и решительно приказал Чарльз и отпрянул от стены, едва не повалив с ног Хэнка, который смотрел на него непонимающим взглядом.

— Объясни! Что такого ужасного могло быть в этих текстах? Скажи хоть что-то! — взмолился МакКой, не в силах переносить расплывчатые речи Ксавьера.

— Демоны реальны. И один из них живет в этом замке еще задолго до меня, — ответил Ксавьер и, позабыв о своем обещании, направился к двери, не слыша и не желая слышать слов Хэнка, который вновь остался в неведении. Но пусть лучше так. Он бы не поверил. Никто бы не поверил в то, что видел Чарльз. Ни в темные ритуалы, ни в то, что могут быть создания, одним движением руки превращающие холмы в равнины, а теплый летний день в лютую зиму. Демоны, боги, порождения Тьмы.

Чарльз торопливо шел по темным коридорам и вновь ощущал, что за ним наблюдают, но больше не поддавался этому чувству. Он дошел до башни, ведущей в его покои, и взялся за тяжелое кольцо на прочной двери, но на мгновение замер, глядя на то, как его бледные пальцы сжимают рукоять.

Его глаза голубые. Такие же, как у тех монстров в рубиновых яйцах. Как у созданий Гамота… Тогда как у всех Королей-гамаюнов глаза были черные и пустые. И у него нет перьев. Нет сил, способных уничтожать города и убивать людей лишь прикосновением… Так может ли он быть гамаюном, если он не похож ни на одного из тех, кто был впервые назван этим словом. И если он лишь… нечто иное, может ли дух замка добраться и до него, как добрался до Эрика?

— Нет, — решительно сказал Ксавьер, веря в свои слова, цепляясь за самое важное, что он сегодня смог узнать о демонах этого места: все они, все до одного, безумно боялись смерти.

========== Глава 11: Зверинец ==========

Эрик бросал на Чарльза обеспокоенные взгляды и всерьез задумывался о том, чтобы вызвать лекаря, вот только он сомневался, что даже лучший из них сможет помочь Ксавьеру, да и подпускать хоть кого-то к забившемуся в угол гамаюну он не хотел. Так продолжалось уже несколько часов, и Бог знает, сколько времени до этого Чарльз вот так неподвижно просидел в их кровати, закутавшись в серый плед, накинув его на голову на манер капюшона, и невидящим взглядом сияющих глаз глядя куда-то в пространство. Он не отзывался на голос Эрика, казалось, вовсе не замечая ничего вокруг, и Эрику с ужасом начало казаться, что что-то живое исчезло из взгляда Ксавьера.

— Чарльз, — в очередной раз позвал Эрик и попытался улыбнуться, чуть склонившись, словно в поклоне. Он подошел ближе к кровати и уже хотел коснуться бледного посеревшего лица Чарльза, но так и не сделал этого, медленно опустив руку.

Это его вина. Это он сделал Чарльза таким. Он осознавал это и не знал, как исправить свою ошибку. Как вернуть к жизни то единственное светлое и дорогое, что у него было…

Эти голоса в голове, тени в углах его сознания, горящая адским пламенем ревность уничтожали его изнутри, и он бы вынес это, но прошлой ночью он не сдержался, позволил этой боли взять верх и распространиться. Он и сейчас видел на запястьях Чарльза синяки, а на его шее темные следы от укусов. Он обещал защищать его, оберегать, привел его в это место и запер подле себя. Всего одна ночь, и вся жизнь словно покинула это хрупкое нежное тело.

— Галчонок, — как можно ласковее позвал Эрик и осторожно присел на край кровати, держась на расстоянии от Ксавьера, чтобы не напугать того, если он все еще думал, что Эрик вновь намерен быть с ним груб. И вновь никакой реакции, хоть Чарльз все же поправил серый плед, в который кутался, а глаза его горели так ярко, что с трудом можно было различить границы радужки и зрачка. Почти так же ярко, как они загорались в те моменты, когда Чарльз видел будущее, и потому в сердце Эрика закралась надежда на то, что Ксавьер не отзывается, потому что находится в трансе и просто не слышит его. Но даже с этой мыслью Леншерр не решался коснуться своего демона, пытаясь унять поднимающуюся в душе панику, а голос в его сознании уже шептал, повторял ехидным тоном, что он снова это сделал. Позволил себе коснуться чего-то чистого и прекрасного, нетронутого и несломленного, позволил себе не просто любоваться со стороны, а овладеть этой красотой, и она враз потухла, превратившись в бесчувственную оболочку. Словно одно лишь его желание близости могло уничтожить все, что ему так дорого. Этот шепот… Эрик хотел бы сказать, что это снова бред, иллюзии, что это Шоу пытается уничтожить его своими отравленными речами. Он боялся признать, что в этот раз слышал свои собственные мысли, а не речи покойного короля.