Loving Longest 2 (СИ)

Да, Карантир мог бы в отчаянии решить отдать себя кому-то, даже тому, кто раньше мучил его — одному из сыновей Финарфина, который мог тайно приехать в Форменос; мог бросить ему вызов — «да, я девушка, возьми меня!». Тогда, если этим «выродком» был кто-то из сыновей Финарфина, понятно, почему этим письмом можно было шантажировать Ородрета или Финрода: действительно, что бы подумали другие эльдар, если бы узнали, что Финрод или Ангрод стал отцом ребёнка, рождённого от одного из сыновей Феанора и зачатого по совету Мелькора?

А если об этом узнал Финвэ? Какая-то смутная мысль начала крутиться в сознании Майтимо. Что-то, связанное с рождением Идриль; да, точно. Идриль, дочь Тургона, они считали единственной правнучкой Финвэ, единственной внучкой одного из его сыновей — про Келебримбора они тогда ничего не знали. Но Майтимо не покидало ощущение, что в эти последние недели в Валиноре от кого-то он слышал фразу вроде: «теперь, когда в семье родились дети…». Кто же это говорил? Вроде бы Аргон?.. Надо его расспросить…

Но в таком случае где же этот ребёнок?.. Майтимо с болью подумал: учитывая, что Карантир принимал какие-то лекарства, которые мешали ему быть женщиной, он мог не доносить дитя или же ребёнок появился на свет уродливым (он слышал о таких случаях среди людей, когда мать принимала сомнительные снадобья). Карантир говорил, что это питьё давал ему отец, но Майтимо с тех пор не давала покоя мысль: а отец-то откуда узнал о таком? Неужели Феанор сам придумал нечто подобное? В это Майтимо никак не мог поверить. А потом… Вспоминая жуткие недели после гибели Финвэ — в почти полной тьме, холоде, при слабом, неверном свете факелов и в голубоватом свечении фонарей, когда они толком не видели друг друга, когда на кораблях и в первое время после прибытия в Средиземье они кутались в то, что было под рукой, Майтимо подумал, что даже если Морьо в это время ожидал ребёнка, они могли какое-то время этого не замечать — просто потому что все (кроме Маглора) не могли даже представить себе ничего подобного.

Он безотчётно сделал шаг в сторону Морьо — и увидел, что так же, вопросительно, обвиняюще смотрит на него Амрод; увидел, как косой, злой взгляд бросил на Морьо и Маглор. Майтимо осознал, что все они сейчас думают об одном и том же: Карантир и есть та женщина, которой писал Мелькор — и его роль в гибели Финвэ не столь уж случайна, как он хотел показать.

И на какое-то мгновение он взглянул в лицо Карантира, и увидел в его глазах такое безысходное отчаяние, такую безнадёжную мольбу о помощи, что сразу запретил себе высказывать хоть одно слово из своих подозрений.

— Мы не знаем, кому адресовано это письмо, — сказал он твёрдо, — тут нет ни одного имени, кроме твоего, Макалаурэ. Даже если Моргот когда-то обманом заставил тебя куда-то уехать, это не имеет теперь никакого значения.

— Ну что, ты пойдёшь сейчас отдавать письмо хозяину, Куруфин? — спросил Амрод. — Или как нам тебя называть?

— В этом нет необходимости, Питьо, — ответил холодно Маэдрос. — Я прочёл письмо вслух и уверен, что те, кому оно было нужно, меня слышали. Пусть забирают этот документ — нам нет от него никакой пользы. — Он демонстративно засунул письмо в развилку дерева на высоте своего роста.

— И ты это так оставишь? — Амрод показал на Куруфина, который, казалось, лишившись всех сил, сидел на земле, прислонившись к высокой липе и спрятав лицо в рукав. Келебримбор растерянно стоял рядом, поглядывая то на Маэдроса, то на Карантира.

— Как хотите, — сказал Маэдрос. — Мне всё равно. Я устал.

Он отошёл в сторону и увидел, что Маглор подошёл к Амроду и младший стал ему что-то ожесточённо доказывать; к ним присоединились Аргон и Нариэндил. Маэдрос приблизился к Карантиру, которого почти не было видно в тени дерева и крепко обнял его. Сначала тот застыл, как деревянный; Майтимо продолжал прижимать его к себе, хотя ему стало немного неудобно: он почувствовал его грудь и осознал, что обнимает женщину. Потом брат (для него он всё-таки был братом) обнял его за шею и заплакал: испытывая стыд и невероятное облегчение, Майтимо стал гладить его по волосам. Он понимал, что несмотря на то, что Карантир храбрится в ожидании наказания, несмотря на то, что ему действительно стало легче, когда он рассказал всем правду, младшему сейчас страшно и одиноко, как никогда.

— Это не я… — прошептал Морьо, — это не я… это правда не я… Нельо, пожалуйста… Не надо… Может быть, даже… если я любил кого-то, даже если я хотел бы… очень хотела… у меня никогда не было ребёнка. Не выгоняйте меня совсем…

— Ну что ты, — сказал тихо Майтимо, — ну что ты, не бойся, крошка Морьо. — Он понял, что бессознательно обращается к нему так же, как Маглор в тот страшный день, когда Морьо поднял руку на деда. — Я знаю, что ты не стал бы переписываться с ним.

— Да, — всхлипнул Карантир, — не стал бы. Никогда. Отец же его терпеть не мог. Майтимо, лучше бы я умер… что теперь будет? Как же Атаринкэ? Я зря помогал вам следить за ним…

Как бы в ответ на его слова к ним подошёл Маглор.

— Майтимо, надо что-то делать.

— Делать что?

Он отпустил Карантира, и без его горячего, заплаканного лица и тёплых рук ему сразу стало холодно.

— Верное средство — отрубить ему голову, — сказал Маглор.

— Кому? — спросил Майтимо, хотя прекрасно понимал, о чём речь.

— Тому, кто находится в теле Куруфина. Нам придётся это сделать.

Подошедший Амрод кивнул.

— Ты хочешь сказать — мне придётся это сделать? — ответил Майтимо.

Маглор отшатнулся, встретив его взгляд.

— Ты старший, — сказал Маглор. — Мы не можем сделать этого без тебя.

— Почему он не может просто уйти?

— Они подошлют к нам его снова. Подготовят лучше. Подошлют к каким-нибудь другим нолдор или к людям, которые поверят, что это Куруфин, станут слушаться его. Именем сына Феанора будут твориться немыслимые злодеяния, — сказал Маглор. — Этого нельзя допустить.

Майтимо мрачно подумал, что и раньше никто не считал, что Куруфин занимается благотворительностью, и что после того, что случилось с Келегормом, заботиться о репутации уже поздновато. Но в словах Маглора был смысл.

— Я и сам понимаю, что это не Атаринкэ, — ответил Маэдрос. — Но я казнить его не могу.

— Значит, нас двое против одного, — Маглор будто намеренно не принимал в расчёт Карантира. Майтимо было хотел что-то сказать — но посмотрел на Карантира, потрясённого, побелевшего. Они оба поняли: Маглор подозревает младшего в том, что именно ему писал Мелькор, и как только они убьют или прогонят Куруфина, Маглор возьмётся за Карантира. В этом был явно заинтересован и Амрод, которому не хотелось верить, что письмо Мелькора имеет хоть какое-то отношение к Финдуилас.

Подумав, Майтимо решил не обращаться сейчас к Карантиру и оставить это на потом.

— Против кого, Кано? — обратился Маэдрос к Маглору. — Двое против кого? Я глава семьи. Вы все это признаёте. Я принимаю решения. Если вы не согласны, давайте разойдёмся и я пойду своей дорогой.

Маэдросу стало совестно за свои слова, когда он увидел, как это напугало всех братьев — да и Аргона тоже.

— Не уходи, — сказал Маглор. — Только не уходи… Мы на всё согласны, правда, Питьо?..

— Хорошо, — сказал Маэдрос. — Вы примете моё решение, каким бы оно ни было.

Он вернулся на поляну, подошёл к Келебримбору и Куруфину и быстрым движением выдернул тяжёлый меч из ножен. Карантир шумно, жалобно вздохнул, но не осмелился ничего сказать.

— Отойди, — сказал он Келебримбору.

— Дядя Майтимо… что вы делаете, — сказал Келебримбор. — Что вы делаете…

— Ты же видишь, что это не твой отец, — сказал Маэдрос.

— Я не знаю… — прошептал Келебримбор. — Не знаю. Даже если это только его тело — я не отдам его вам. Я не могу. Не трогайте его. Дядя Майтимо…

Маэдрос одним сильным, резким движением искалеченной руки отшвырнул Келебримбора; этого удара хватило бы, чтобы сбить с ног лошадь. Куруфин стал подниматься, и тут Майтимо занёс меч, сверкнувший огромной серебряной дугой в свете луны.