Портреты Пером (СИ)

Арсений молчал, неподвижный, но взгляд его ощущался кожей. Карандаш уже давно не чертил о бумагу, только выл сквозняк, и тихо булькала выпаривающаяся кислота. А Джим – замолчал. Чтобы он снова начал говорить, гораздо тише, хриплым голосом, потребовалось время.

– В общем, тогда я решил, что раз мне счастья не видать, сделаю всё, чтобы был счастлив он. – Голос не дрожит, просто тихий. – И сделал. А когда счастье Джека стало самостоятельным, перестало требовать моего участия… жизнь резко обессмыслилась. Тогда же я уже работал в больнице, в пригороде Йорка. Пришёл, мечтая приносить пользу и спасать жизни, а оказалось, что истинное назначение хирурга – война с пациентами и горы бумажек. Благодарностей от спасённых – единицы, а жалобы, неисполнение предписаний, вечное недовольство. Начальство тоже давило. Я ещё поначалу старался как-то держаться, начал жить с Энн. Игнорировал знаки внимания от других медсестёр и врачей. А когда и она ушла, устроив скандал из-за моей холодности… в общем, начал пить. Я тебе рассказывал.

– Помню. Ты вроде говорил – недолго.

– Да, недолго. Когда понял, что это может стоить жизни кому-то на операционном столе – тут же бросил.

Джим тяжело сглатывает. Даже вспоминаемые, ободранные стены казённого жилья давят, выдавливают воздух из лёгких. Но он всё равно старается улыбнуться. Просто для себя.

– Так и работал. Лечил. Воевал с упрямыми старухами и стариками. Воевал с фармацевтом за лишнюю дозу лекарства. С главврачом – за лишние пару дней для пациента на больничной койке. Домой приходил, чтобы переночевать, и то не всегда. А потом – обвести рукой окружающее, – попал сюда. И жизнь будто снова наполнилась смыслом, я делал нужное дело, я был нужен. Даже хобби появилось, – смешок, – разгадывание личности Кукловода. И страшно хотелось, чтобы младший был рядом. Чтобы увидел, чтобы… не знаю. Просто выплеск эгоизма.

– Письмо? Получается, вы с Джеком с момента его поступления не виделись.

Арсений чем-то зашуршал, и, прежде чем Джим успел среагировать, кухню осветил неяркий всполох вспышки.

– Не обращай внимания, – попросил Перо, убирая фотоаппарат. – Был хороший кадр.

– Предупредил бы…

Глаза болели от света. Джим потёр пальцами веки.

– Да… – опустил руку обратно. – Он как уехал, так и… переписывались иногда. Всё реже, реже. Сначала письма волной шли, потом – раз в два, в три месяца. Писал, как смешно ругаться на этом идиотском языке, писал о своей Эжени, о занятиях. Иногда просто рассказывал о смешных случаях из общежития. Я ему тоже писал – как пациентка сама себе аппендикс удалить пыталась, как молоденькая медсестра стесняется уколы делать. Сам понимаешь, ни слова о запое или проблемах.

Арсений некоторое время молчал.

– Откуда о тебе узнал Форс? Кукловод упоминал, что именно он посоветовал взять в особняк тебя. Ты, выходит, его лечил, что ли?

– Я не помню, – Джим снова ощущает желание откинуться на спинку стула. – Мало ли было вредных и склочных пациентов. Он мог получить травму в автомобильной аварии, мог схлопотать нож в живот, полипы в кишечнике заработать. Отравиться своим ядом, прикусив язык. Лучше его спросить, я думаю.

– Но он, кажется, сложил о тебе своё мнение, и оценка была явно высокой. Тебя рекомендовали как гения и врача от бога. Вряд ли Кукловод стал бы привирать, рассказывая мне об этом. А это значит, Форс умирал… – Арсений хмыкнул. – Да он тебе жизнью обязан. А как я понял, хвостатый не из тех людей, которые любят оставаться в долгу. Притащил сюда, к своему Учителю, чтобы вырвать тебя из твоего беспросветного гадюшника?

– То есть, это благодарность такая? – Подумав, – да, у него хорошо получилось. Жизнь за жизнь.

– Хвостатый – самый умный человек, которого я видел за свою жизнь. – Арсений снова завозил карандашом на новом листе блокнота. – Ну, хватит о нём, а то вдруг узнает и загордится. Как тебе жилось в особняке? Здесь, получается, ты получил ту свободу, которой у тебя не было никогда в жизни.

– Арсений… – Джим всё же откинулся на спинку. Так, чтобы не задеть ожог. – Я делал то, о чём мечтал с того момента, как случайно прочитанная книжка по первой помощи помогла мне спасти человека. Я лечил. Спасал жизни. Никаких бумажек, отчётов, бессмысленных просиживаний в кабинете, головомоек от начальства по поводу и без. Я занимался любимым делом, и попутно мог играть на рояле, читать книги, копаться в психологии. Мне казалось, что крылья отросли. Или… не знаю, но ты должен понять, если нашёл своё призвание.

– Просто я никогда не жертвовал во имя благополучия других своим. Изыскивал иные методы помочь и себе, и тем, кто был мне дорог. – Арсений кивнул. – Но понять могу. Получается, на тебя давило то, что ты притащил сюда Джека? А после добралось осознание, что в жизни ничего особо не поменялось, и ты по-прежнему один.

Его голос, негромкий, спокойный, как-то очень органично нарушал тишину в пустой кухне.

– А я-то, дурак, подружиться с тобой пытался, вместо того чтобы внимательней приглядеться, – водя карандашом по листу. – Так смотрю – замученный святым долгом перед Гиппократом человек, да ещё и хороший, да ещё и собеседник интересный, чего б не пообщаться? Присмотрелся бы раньше – раньше бы тебе жизнь проще сделал.

– И как бы ты понял? – Почти подкол, если б не вышло грустно. – Или что… есть особые опознавательные знаки?

– Я многое угадываю интуитивно, – он пожал плечами. – А иначе как ты объяснишь, что я, тащась по твоему брату как собака за костью на верёвочке, пьяный полез не к нему, не к кому-то ещё, а именно к тебе? Если верить твоим словам, конечно.

– Так, что не он, а я дотащил тебя до твоей комнаты, наверное… К валяющемуся в отключке предмету воздыхания даже ты не полез бы, думаю.

– Шире мысли, – Перо слегка улыбался. – Мы к тебе пришли уже такие хорошие, а до этого часа три вместе мотались по особняку. Даже тени намерения приставать к младшенькому не возникло. Я трахнулся тем вечером с Алисой, потом с Кэт, короче, у меня вообще не было особых причин приставать к цивильному доктору, который у меня ещё и никакого влечения не вызывал. Джим, я не фаталист, не верю, что судьба или карма направляет людей. Я просто знаю, что есть правильный выбор и неправильный. И если не напрягаться по жизни, не пыхтеть в попытках всё логически расставить по местам, то правильный увидеть куда проще. Я его просто увидел тем вечером, правда, для этого надо было надраться до беспамятства.

– Да, надрался ты знатно…

Скользнув пальцами по его руке, Джим снова поднялся к кислоте. Это не особенно нужно, просто беспокойство не оставляет. Кустарная операция, да ещё и такая опасная.

– Не веришь, кажется, – констатировал Арсений весело. – Заядлый материалистище.

– Я тебя, конечно, люблю, – заглянуть в кипящую жидкость, – но мне в моей системе убеждений пока комфортно. И да, призраки и проклятья её не нарушают.

– А я тебя из неё и не вытягиваю. Во что верить – сугубо личный выбор каждого. – Снова шуршание карандаша о бумагу. – Ну, рассказывай дальше.

– М? – Обернуться, подняв брови, – а что дальше-то? Дальше ты со мной был, всё видел.

– Но я не знаю, что с тобой творилось первую половину, до декабря. Мы не так чтобы откровенничали, вообще-то. Да и после… Когда взрыв был. Ты не рассказывал, что было в те три недели, которые я тусил в Сиде на пару с кельтскими призраками и нашим кудрявеньким. Давай-давай, отмалчиваться нечего. Твоя кислота вон на половину даже ещё не прокипятилась.

– А что со мной творилось? Расследовал прошлое дома, изучал Кукловода с твоей помощью, занимался обычными делами. Ругался с Алисой и младшим. Влюблялся в тебя.

– Цвёл и пах как весенняя лужайка, – покивал Перо. Захлопнул блокнот и отодвинул от себя фонарик. Теперь световое пятно висело на стенке у двери, а его фигура была погружена в тень. – А я, помнится, здорово сдрейфил, когда понял, что ты в меня влюбился.

– Да? Я был похож на влюблённого преследователя? Так я не стал бы.