Loving Longest 2 (СИ)

Маэдрос вспомнил странные слова Келегорма, когда Маэглин увозил его:

Можно кого-то любить просто так… желать счастья… желать, чтобы не было зла в жизни того, кого любишь…

— Не Моргота же он полюбил… — сказал Маэдрос сам себе.

Глядя ему вслед, женщина дёрнула старшего из лучников за рукав.

— Пропустили — так хоть предупредите их, чтобы там держались от этих проклятых эльфов подальше: негоже им встречаться.

— Обязательно, — сказал тот и сделал знак своему помощнику; тот нырнул в подлесок.

Над головой Майтимо мелькнула какая-то тень; он резко пригнулся, обернулся: большая птица пролетела над головой Маглора, потом с криком пролетела совсем рядом с Амродом и Финдуилас, почти зацепившись за гриву их коня. Тут он успел её разглядеть: птица была похожа на ворона, но несколько крупнее, с будто металлическим серебристым клювом и белёсыми, как из расплавленного металла, глазами.

— Что это? — спросил Аракано.

— Это… это крабан, птица из владений Моргота, — сказала Финдуилас. — Их много вокруг Ангбанда. Всё время сидели на моём окне. Синдар говорят, что хотя Мелькор утратил способность менять облик, он не может превратиться только в эльфа или человека, но может стать одним из кребайн.

— Всего лишь птица, — сказал Майтимо, но в голосе его не чувствовалось уверенности.

Они проезжали вдоль берега Эсгалдуина; Майтимо не хотелось смотреть на разрушенные дворцы Тингола. Лишь краем глаза он заметил серо-коричневую мешанину обожжённых камней, чёрные провалы коридоров, яркие, слишком яркие зелёные пятна плесени и мха. Но кто-то дёрнул его за плечо, почти силой повернув в сторону моста.

— Что это? — спросил тревожно Карантир, показывая на поваленную колонну у входа в Менегрот. — Ты видишь?!

Майтимо прикрыл глаза рукой и прищурился. Он увидел, что на камне, сжавшись, уткнув голову в колени, сидит кто-то; на какое-то мгновение его разум холодно отметил, что, судя по покрою сапог, волосам и рукам, это эльф, а не человек; потом всё в нём вспыхнуло невозможной надеждой. Он уже не думал, что делает, спрыгнул с коня и побежал по разрушенному мосту, где в середине между двумя каменными опорами была перекинута толстая, покрытая зелёным и белым мхом, балка.

— Нет… невозможно! Не надо, Майтимо, подожди! — Карантир сначала отшатнулся, потом рванулся за старшим братом. Амрод схватил его за плечи, обнял, сказав негромко:

— Не кричи, он сорвётся!

Майтимо оказался на другом берегу реки; он застыл, глядя на руки того, кто сидел на камне. Ему хотелось сохранить ещё на несколько секунд невозможную иллюзию того, что ему так хотелось видеть.

Потом Майтимо подошёл и взял его за плечи.

Тот поднял голову, посмотрел, узнавая: Майтимо обнял его и с трудом сдержал вскрик. Остальные, оттуда, с другого берега, это видеть не могли, но сейчас он смотрел в единственный глаз младшего брата.

Правый глаз Куруфина был вырван, не было даже части глазницы.

Глядя издалека, Майтимо хотел хоть на мгновение поверить, что перед ним отец, но такое зрелище было бы невозможно вынести.

— Что с тобой? — спросил Майтимо, беря его за руку. — Где ты был? Ты… ты был ранен… остался здесь?

— Я… я не помню, — ответил тот. — Не помню. Упал в реку… кажется… не знал, как отсюда выбраться. Не помню.

Несмотря на жару, на нём был тот же расшитый кафтан, в котором он был в тот страшный зимний день в Дориате, но грязный, разорванный, дурно пахнущий; сапоги и штаны были другие. Сапоги оказались разными, один — жёлтый, другой — тёмно-зелёный.

— Меня ты помнишь?

— Да… наверное… да… — губы Куруфина дрогнули. — Я… ты какой-то мой родственник, да? Я тебя помню…

Майтимо глянул в чёрный провал Менегрота, где тускло поблёскивал огромный рухнувший медный светильник. Разглядеть дальше ничего было нельзя, но ему стало не по себе. Не говоря ни слова, он потащил Куруфина за собой и почти одним движением перетащил его через шаткий мостик.

Все растерянно смотрели на Куруфина. Маглор первым бросился к нему; он положил руку ему на голову, другой рукой стал, как слепой, ощупывать его лицо: он узнавал родинки, маленький, давно заживший порез на ухе, небольшой, едва заметный вдавленный шрам на левой брови — маленький Куруфин выскочил в окно кухни, сжимая в руках два пирожка, и ударился головой… Келебримбор тоже подошёл, и, не посмев оттолкнуть Маглора, взял отца за руку.

— Отец… у тебя болит голова? Тебе надо переодеться… помыться… Давай остановимся здесь, дядя Майтимо? — спросил Келебримбор.

— Здесь опасно, — сказал Маглор.

Амрод оглянулся.

— Боюсь, у нас нет другого выхода. По крайней мере, здесь открытое место… — он с неприязнью посмотрел на Келебримбора.

Келебримбор согрел воду, заставил отца помыться, переодел его, причесал и даже нашёл где-то красивую тёмную ткань, из которой можно было сделать повязку на глаз. Что-то в этом было странное и жалкое. Никто не помогал ему, кроме Маглора. Хотя внешне Маглор никак не проявлял своих чувств, Маэдрос понимал, что Маглор делает это не из любви к брату: он боится Куруфина, боится, что от него может исходить опасность и хочет быть рядом с Куруфином, чтобы защитить остальных.

Они все сидели в стороне, как будто их это не касалось, оцепенев и не в силах поверить в происходящее. Финдуилас, поскольку ей, как женщине, неудобно было на всё это смотреть, накинула на голову покрывало, отвернулась и взялась за вышивание; Карантир как-то запоздало сообразил, что ему следует сделать то же самое, и демонстративно повернулся в ту же сторону, что и Финдуилас: он достал из седельной сумки книгу и стал читать, стоя рядом со своим конём.

— Как трогательно, — сказал Амрод. — Ты веришь, что это он? Макалаурэ чуть не в клочья готов был разорвать мою Финдуилас, а сейчас так щебечет над мёртвым телом Атаринкэ.

— Прекрати, пожалуйста, — сказал Нариэндил. — Макалаурэ сейчас…

— Майтимо, — Амрод не обратил никакого внимания на его слова, — а ты-то сам в это веришь? Ты же помнишь, как Саурон сказал что-то вроде «моих кукол вы пока не видели». Я считаю, что от нашего брата тут только оболочка.

— Может быть, вы его спросите о чём-нибудь таком?.. — сказала Финдуилас. — Про что-то, что было в Валиноре. Как найти ваш дом в Тирионе…

— Это ты могла бы спросить его про Нарготронд, — сказал Амрод. — Ведь Куруфин и Келегорм жили в Нарготронде, королевстве твоего отца, и ты наверняка знаешь что-то, что должен знать настоящий Куруфин и не знаю я и Майтимо.

Финдуилас покачала головой.

— Я мало его знала… То есть на мой взгляд, это он, но… И мне не очень хочется с ним разговаривать. — Она оглянулась по сторонам. — Простите, — обратилась Финдуилас к Амроду и Маэдросу, — но я очень не люблю Куруфина. Не знаю, как сказать — это прозвучит неразумно. Просто если это он, мне не хочется ему помогать, делать так, чтобы вы снова доверяли ему и полюбили его. А если в его теле — душа кого-то другого, то этот другой, скорее всего, не сделал мне ничего дурного, и я не хочу помогать разоблачать его.

— Куруфин ведь дурно обошёлся с твоим отцом? — осторожно сказал Маэдрос.

— Когда дядя Финрод ушёл из Нарготронда, нам пришлось слушаться Куруфина. Потому что… Куруфин запугал отца.

— Говорят, что они с Келегормом запугали всех жителей Нарготронда, — заметил Амрод.

— Нет, дело не только в этом… У Куруфина было что-то, — Финдуилас стала говорить ещё тише, придвинулась к Майтимо и взяла его за рукав, — чем он заставлял отца слушаться его. Он не осмелился показать это Финроду, но без Финрода отцу пришлось делать всё, что говорил Куруфин…

— Показать Финроду что? — ошарашенно спросил Амрод.

— Мне кажется, это была какая-то бумага. Записка или письмо. Она была зашита в кожаный конверт. Куруфин показал её отцу только один раз, и я её не видела. Когда жители Нарготронда взбунтовались и хотели убить Келегорма и Куруфина, Куруфин напомнил отцу про эту вещь и сказал, что если отец или кто-то ещё из его дома убьёт его или Келегорма, оно попадёт к королю нолдор, Фингону, и он вынужден будет это обнародовать.