Факелы на зиккуратах (СИ)

Вернувшись из туалета, Фабиан взял стул и оседлал его. Положив руки на спинку, он сказал:

– Я боюсь спрашивать, откуда ты знаешь это. Но я очень хочу знать, что именно ты знаешь.

– От одного очень неприметного типа в службе безопасности, который знает все обо всех. Что именно привлекает в нем меня, тебя интересует?

– Нахрен, – резко бросил Фабиан. Аластер довольно заухмылялся.

– Да-да, именно он и именно на. Рекомендую, кстати, – томно потянулся он.

– Я сейчас выброшу тебя из окна, Армониа. Что именно знает этот твой всезнайка?

В девять утра пресс-секретарь Первого Консула сообщил о его отставке. Причиной было названо пошатнувшееся здоровье. Между обвинениями в государственной измене и нарушении конституционных норм это было не самое нелепое объяснение.

Фабиан как одержимый смотрел все выпуски новостей. Но, казалось бы, такое событие – и сообщался предельный минимум информации. Информационные каналы не упоминали ни Альбриха, ни его возможных преемников. Донельзя политизированная Академия тихо побурлила недельку-полторы и снова занялась насущными делами.

Стефан Армушат лучился благодушием, приветствуя Фабиана на его очередной практике. Фабиан был вынужден улыбаться. Ему хотелось говорить совсем не об этом, но темы для разговоров имел право выбирать не он. Армушат перешел с напутственных речей на изменения во внутренней политике, вызванные некоторыми обстоятельствами, и словно вскользь обмолвился, что надеется, что господин Альбрих поправит свое здоровье на юго-западе республики и, возможно, и дальше будет принимать посильное участие в некоторых проектах. Возможно, Фабиан должен был испытывать облегчение, что Альбрих не будет полностью исключен из жизни. Но вместо этого ему хотелось найти этого самонадеянного идиота, ухватить за грудки, тряхнуть как следует и рявкнуть прямо в лицо: ты идиот?!

========== Часть 15 ==========

Отставка Первого Консула продолжала оставаться непримечательным событием; не более выразительными оказывались и выборы нового первого. Незаметно для республики был назначен исполняющим его обязанности бывший седьмой. Консулов осталось десять.

Фабиан пытался найти хотя бы маленькую зацепку, хотя бы намек на то, что именно оказалось поводом для устранения Альбриха. От него хотели избавиться давно – это было ясно. Любви к нему не наблюдалось ни у Содегберга, ни у Велойча. Мнение магистрата Фабиана не волновало: реальным влиянием могли похвастать от силы полдюжины его членов, и по большому счету у него было слишком мало полномочий и недостаточно рычагов для глобальных свершений. Магистрат и магистры были хороши, когда нужно было решать небольшие задачи. Но консулы не горели желанием подпускать к кормушке посторонних людей.

Стажировка в магистрате подходила к концу, и Фабиану трудно было не ощутить, насколько отличаются настроения в нем в начале стажировки и ее конце. На смену начальной эйфории, которую Стефан Армушат и не скрывал, пришло тихое, болезненное напряжение: штат Первого Консула следовало перекроить, чтобы он соответствовал другим, его служба безопасности сокращалась резко и болезненно, и многие затаились в напряжении, готовясь реагировать на откровения озлобленных сотрудников, но не рискуя наносить превентивные удары. И что особенно характерно: напряженная тишина на инфоканалах. Снова стычки в сорок седьмом округе. Снова забастовки на энергодобывающих предприятиях в сорок пятом. Снова протесты против возведения опресняющих заводов в пятьдесят пятом. Двенадцатый консул стал четвертым, и это было обнародовано с куда большей помпой, чем назначение первого. Фабиан с подозрением встречал взгляды, направленные на него: казалось, все в магистрате если не знают, то догадываются, что он сыграл не последнюю роль в свержении колосса.

Второсортный канальчик, который очень любил сплетничать о бывших, попытался сделать маленький репортаж о Себастьяне Альбрихе. Намерения были благими, сюжетец был крайне куцым, изображение –размытым, очевидно, ушлые журналисты не смогли подобраться близко к нему; Фабиан смог посмотреть сюжет, потому что настроил коммуникатор на поиск и немедленное оповещение о сюжетах об Альбрихе. Информации в том сюжетце было всего ничего, сам Альбрих казался вполне довольным жизнью, играл в гольф в клубе, оживленно беседовал с каким-то очень солидным человеком – и все. Тот сюжетец был доступен в подкасте инфоканала часа два, не больше, а затем – удален. Очевидно, не только Фабиан программировал подобное. Аластер очень подозрительно отнесся к желанию Фабиана узнать, что за поселок такой, в котором гольф-клубы, в которых изволит отдыхать почетный председатель разведывательной океанологической компании, обвинил Фабиана в попытке пристроиться под теплый бочок к усатому толстобрюхому дядьке почетному директору – мол, как это так: элегантные барышни с доходом ниже среднестатистического, которым положено быть содержанками, остаются не у дел, потому что появляется прекрасный принц и уводит главного казначея. Заработав оплеуху, он подулся, пообещал разузнать, и Фабиану в нос ударил гниловато-сладкий, удушающий запах его любопытства – Аластер и не думал скрывать алчного любопытного блеска в глазах. Он разнюхал, где отдыхал тот усатый буржуй, разнюхал и последние сплетни из жизни обитателей. А попутно сообщил, что и бывший первый консул там же и в тех же клубах учится играть в гольф. По доброте ли душевной или в расчете на какую-нибудь, а желательно резко отрицательную реакцию Аластер изложил Фабиану ворох сплетен о мадам первой – мадам почти бывшей первой. Она лечила израненное самолюбие вдали от бывшего первого и подозрительно близко к модным столицам, а ее адвокаты в республике настойчиво и очень осторожно занимались бракоразводным процессом. Это были не те сплетни, которые бы заинтересовали Фабиана, но Аластер был Аластером – носатым, пронырливым, охочим до гаденьких сплетен и лелеющим свой однобокий и донельзя пристрастный взгляд на всё и вся. Куда важнее для Фабиана был подспудный, угадывавшийся только при очень пристальном всматривании подтекст у сплетен, которые притащил Аластер: Альбрих жил настоящим и, кажется, рассчитывал на достойное будущее. Что оно у него было – а иначе не стали бы с ним играть в гольф высшие чины больших и малых компаний. Что он живет неплохо – а иначе не хотел бы он играть в гольф. Что будущее есть у Фабиана – а судя по тому, что ему уже были пересланы должностные инструкции на предстоящую стажировку в аппарате второго консула, и ничто, ничто не указывало на какие-то «но» и «если». И никто не отваживался вспоминать о первом и его заслугах.

Фабиан был удовлетворен спокойствием, которое Альбрих демонстрировал после того странного свидания и после своей отставки. В конце концов, проигрывать – это искусство, талант, не без этого; жить после проигрыша – тяжелый, изнурительный труд, ничего не имеющий ни с первым, ни со вторым. На какую-то долю секунды в его голову однажды забрела мысль, робкая, виновато заглядывающая в глаза и просящая прощения уже за то, что осмелилась дать о себе знать: Альбрих что, действительно рассчитывал, что Фабиан отправится с ним в отставку? Или он все-таки был уверен, что предлагает Фабиану триумвират? Первое не имело смысла. Жена Альбриха, которая имела куда больше прав, официальных, закрепленным государством, которая наверняка воспитывалась в духе уважения и подчинения, которая не могла не понимать, что ей после развода светит не очень много материальных благ и куда меньше социальных выгод, да просто: женщина Республики – и та вильнула хвостом и предпочла строить жизнь если не с нуля, то с обрушившегося очага точно. А ведь ей припомнят, ой как припомнят, что она предпочла сбежать от обязанностей; едва ли она сможет утвердиться в свете, в котором до этого ее терпели как довесок к Первому Консулу. Мачеха Аластера, уже четвертый раз новая, с маниакальным рвением следовала новейшим веяниям в обществе, и она с огромным удовольствием злословила на ее счет – что было показательно и достоверно, с точки зрения Аластера, отражало тенденции. Фабиану, точнее фавориту Первого Консула, не светило ничего: ни материальных благ, ни прав, ни социальных бонусов, скорее наоборот – порицание и плевки в спину, ладно, если не ядовитые. Альбрих – собирался своими руками уничтожить Фабиана? Едва ли. Тогда – он рассчитывал на успех? Или – он верил в успех, поставил все на успешный переворот, при этом отчаянно рискуя? Наверное, это было куда более похоже на правду. И Фабиану страстно хотелось знать, что же такого произошло в те жалкие три-четыре дня, начиная с того идиотского свидания и заканчивая ночью потушенных факелов, в которую Альбрих проиграл все.