Факелы на зиккуратах (СИ)

Фабиан молчал. Аластер посмотрел на него, чтобы убедиться, что тот понял. Тот понял, о какой компании шла речь, понял и то, что Альбрих может стать не самой медийной личностью, поубавить во влиянии, но совсем незначительным типом он не станет, скорее наоборот: Альбрих становился лоббистом очень влиятельной отрасли. И все равно он не понимал: Альбриха устроит стать торговцем – это после консульского-то кресла? А обратно пути не будет.

Покривившись секунду, Фабиан сел на диван рядом с Аластером.

– Он все-таки приземлился на четыре лапы, – как бы себе самому сказал он. Аластер повернулся к нему, неторопливо опустил руку ему на пах.

– Пару вывихов он все-таки заработал, – безразлично бросил Аластер, оседлывая Фабиана.

Который усмехнулся. Аластер хотел секса – всегда секса и секса ради секса. Удивительно похотливое создание, готовое на все, чтобы его оттрахали, и плевать, хотят его ради него или просто жаждут спустить пар – или отпраздновать победу – или забыть о поражении. Фабиан был готов обязать его, тем более и повод был: Альбрих в порядке, идет вперед, не оглядывается назад. Ситуация вроде той с профессором и его тонкокостным возлюбленным маловероятна; стажировку под началом второго консула никто не отменял и отменять, очевидно, не собирается даже после скандала с отставкой Альбриха. Жизнь продолжается.

Эрик Велойч, очевидно, не мог не относиться к Фабиану с подозрением. Его маленькая тайна была вполне безобидной; более того, Фабиан допускал, что в качестве способа спустить пар и минимумом средств максимально пощекотать себе нервы, не желая, например, рисковать свернутой шеей на крутых склонах или что там еще, эта забава с переодеваниями вполне эффективна. Старая кляча Эвфимия только снисходительно улыбалась, когда Фабиан как бы между прочим попытался разведать, обходился Велойч простыми переодеваниями или экспериментировал и со сценариями. Тетка не за просто так гребла деньги лопатой – тайны она хранила надежно. И это было исключительно делом Велойча, как он проводил время вне консулата, но все равно Фабиан с трудом удерживал улыбку, в самом начале стажировки представляясь ему, и ноздри Велойча красноречиво подрагивали от бессильного гнева, а через полчаса они вполне мирно беседовали, и Велойч улыбался вполне искренне, хотя и следил за Фабианом, как коршун за ягненком.

По окончании стажировки Фабиан получил характеристику, в которой изобиловали превосходные степени. Он проявлял «прекрасное знание теоретического материала и виртуозные навыки его практического применения» – Велойч неоднократно требовал, чтобы Фабиан просто так, на коленке предложил тысячу и один способ решения небольшой проблемки с привлечением всего своего академического арсенала за все время учебы; он демонстрировал «замечательное рвение и достойную всяческих похвал трудовую дисциплину», когда Велойч с вежливой улыбкой просил задержаться после окончания рабочего дня, и это выливалось в полноценные восемь рабочих часов; «превосходные навыки работы в малом и среднем коллективе» – когда Велойч переводил его из отдела в отдел, и каждый раз приходилось отстаивать право не только исходящие документы по ящикам раскладывать. Иными словами, Велойч с присущим ему педантизмом пытался устроить Фабиану ад; Фабиан с присущим ему упрямством из этого ада выбирался. И – самое интересное – Велойч не был опечален, что у него не получилось. А Фабиан принял такую характеристику как нечто само собой разумеющееся. Он даже не обрадовался – не было сил. Он добрел до своей комнаты, закрыл за собой дверь, постоял на пороге и рухнул на кровать. Проснувшись через сутки неотдохнувшим, но по крайней мере снова ощущающим свою личность, а не ее ошметки, где-то внутри себя, Фабиан перевернулся на спину, глубоко вздохнул и потянулся. Кто там говорил, что стажировка в аппарате бывшего Первого Консула – губительная штука? Это он не сталкивался с Велойчем, когда у того плохое настроение. А самое главное: Велойч был почти благожелателен, когда предлагал задуматься о том, чтобы начать свою карьеру под его началом.

Последний семестр в Академии оказался невероятно скучным. Трудно делать вид, что тебе интересна эта типа студенческая типа жизнь, которая кажется такой яркой и увлекательной человеку стороннему, наблюдающему за ней издалека. Преподаватели то ли заигрывали со студентами, вздыхая время от времени: ах, время студенческое, живое, ах, эта молодость, ах, что-то еще, – то ли были искренни, тоскуя о былом, о тех воспоминаниях, которые по сути воспоминаниями не были, а просто фантазиями о том, что было бы, если бы я был таков. Эти вещи неспособны были ни развлечь студентов, которые смиренно ждали окончания учебы, ни вызвать какой бы то ни было интерес к преподавателям в конце учебы. С каждым годом робкий восторг, написанный крупными буквами на лицах первогодков, казался все непонятней, сами они все более детьми, и всё исчезала привлекательность этой шальной, безудержной, разнузданной жизни. Фабиан замечал не только по себе, но и по другим, что им куда интереснее было спорить о вещах прагматичных: где снимать квартиру, какие банки дают ипотечные кредиты подешевле, в какой ресторан лучше всего вести родителей невесты. Он вел себя подозрительно смирно на нудных и ненужных консультациях и семинарах, скучал и считал не дни – часы до того момента, когда можно сказать: свершилось.

Эрик Велойч со свойственной только ему интонацией предложил Фабиану место советника третьего класса в консулате. Фабиан со свойственной ему интонацией отказался. После этого они мирно пили кофе и перебрасывались остротами, которые неподготовленные слушатели могли расценить как крайне болезненные; ни Велойч, ни Фабиан не морщились, парировали их и наносили ответные еще более болезненные удары, а затем мирно исследовали их – хороши ли или все-таки можно сделать лучше. За два месяца до защиты выпускной работы Велойч предложил ему место советника второго класса в отраслевом совете консулата. Фабиан отказался, и они снова пили кофе и обсуждали последние сплетни консулата и новеньких сотрудников Евфимии. Велойч больше не заговаривал о месте для Фабиана, а интересовался Валерией Оппенгейм. Фабиан мужественно не закатывал глаза, более того, был вежлив, с многозначительной скупостью делился совместными с ней планами на будущее и достойно изображал если не счастливого и влюбленного молодого человека, то удовлетворенного своей партнершей точно.

Валерия Оппенгейм была младшей дочерью магистра транспортного совета; Фабиан познакомился с ней на одном из вечеров магистрата, посвященных государственному празднику. Такие поводы отмечались шумно и с размахом, идеологи республики настаивали на том, чтобы использовать их для пропаганды семейных ценностей, поэтому магистры и рядовые члены советов появлялись на праздничных вечерах с женами, детьми, а иногда и двоюродными родственниками. Фабиан тогда просто подошел к Оппенгейму, чтобы поздороваться, поздравить с запуском магистрального водопровода «Юг-Север», сделать комплимент госпоже Оппенгейм и одобряюще улыбнуться юной деве, скучавшей рядом с ней. Семья Оппенгеймов не выглядела особенно дружной, господин и госпожа Оппенгейм держались друг от друга на самом большом расстоянии, которое только допускалось правилами приличия. Кажется, мадам первая в свое время – и та не не считала ниже своего достоинства приблизиться к Альбриху ближе, чем на метр, а госпожа Оппенгейм держалась уверенно, с достоинством, но на своего супруга обращала очень мало внимания. Валерия Оппенгейм обреченно смотрела в пол, и Фабиан со снисхождением молодого, здорового, уверенного в своей привлекательности человека оценил ее как милую, но совершенно скучную барышню. Следующая встреча Фабиана и Валерии Оппенгейм состоялась в Академии, в обществе молодых ученых. Валерия должна была представить свой доклад, Фабиан сидел в жюри и старался не уснуть после бесконечных часов беспомощного лепета предыдущих ораторов, и у него почти получалось. Сосед Фабиана время от времени наклонялся к нему и шептал свои замечания о выступавших, которые сводились к размеру бюста, если выступавший был женского пола, и степени прыщавости, если выступавший был пола мужского. Валерию Оппенгейм он оценил как милую, но тщедушную. Фабиан покосился на него, перевел взгляд на нее и рассмотрел повнимательней. Вдали от родителей Валерия казалась куда менее возвышенной девой и куда более привлекательным человеком. Фабиан немного покритиковал ее доклад, смог найти две причины для похвалы, а после окончания конференции пригласил на кофе. Валерия отказалась, более того, она не кокетничала. Он смиренно улыбнулся и попрощался.