Факелы на зиккуратах (СИ)

Третий раз он подошел к Валерии Оппенгейм на очередном вечере в честь очередного праздника; она все также стояла с отстраненным лицом и изучала пол. Рядом с ней находилась ее мать, Оппенгейм пребывал в компании коллег метрах в пятнадцати от них. Госпожа Оппенгейм поздоровалась с Фабианом решительно и энергично, Валерии потребовалась добрая минута, чтобы справиться с эмоциями. Она злилась; она волновалась; она пыталась незаметно вытереть ладони о брюки. Она говорила быстро и запиналась. Более того: она покрылась румянцем. Госпожа Оппенгейм посмотрела в сторону своего мужа, но тот был слишком занят с коллегами, чтобы оказаться полезным. Фабиан в несколько старомодных выражениях предложил Валерии попробовать пирожных. Она смотрела на него прямо, растерянно моргала и явно не решалась ни ответить согласием, ни отказаться. Фабиан обратился к госпоже Оппенгейм за поддержкой. И – о чудо – получил ее: госпожа Оппенгейм решительно сказала: «Валерия, не все время тебе стоять рядом со мной. С Фабианом не пропадешь».

К счастью Фабиана, Валерия не была похожа на свою мать – суровую, крайне сдержанную даму, которая предпочитала платья из жесткого материала, похожего на броню, и носила их, как носила бы бронированные доспехи. Она казалась неуязвимой, непреклонной и много иных «не», и не последними в этом списке были «неуступчивая» и «нерадостная». Госпожа Оппенгейм была похожа на мужа, не отличавшегося ни эмоциональностью, ни эмпатией, хотя в уме ей было трудно отказать. Отчасти Фабиан был удовлетворен, что Валерия еще не превратилась в эффективную андроидоподобную Оппенгейм. К еще большему удовлетворению, она не походила и на бывшую Альбрих, с которой Фабиану довелось познакомиться – случайно, мимолетом, на одной очень проходной вечеринке. Бывшая Альбрих присутствовала там с очевидной целью заполучить себе очередного «первого», Фабиан тихо позлорадствовал, что неуспешно, но больше она ничем не могла привлечь к себе его внимания. Но дамочка была амбициозной, не скрывала этого, и чего у нее было не отнять, так это живучести. Ей бы работать, фирмами управлять, а не рваться в самые верха. В Валерии не было этой Альбриховской алчности, этой жажды самого-пресамого для себя; она хорошо чувствовала себя в небольших компаниях и, начав доверять Фабиану и доверяться ему, оказывалась все более привлекательной – выдержанной, ответственнной, непривередливой. Оппенгейм очень одобрял ее отношения с Фабианом; Альбрих, заслышавший о том, что у Фабиана завелась подруга с перспективой проапгрейдиться до невесты и что он был достаточно смекалист, чтобы выбрать юную Оппенгейм, довольно заулыбался. Велойч ухмылялся; не было ясно, чему. Но о здоровье крошки Оппенгейм он осведомлялся исправно.

В отличие от него, Аластер был крайне недоволен тем, что Фабиан так споро завел себе подружку. Надо же – три встречи, полторы минуты знакомства, и он представляет ее всем и вся, и ни у кого не возникает сомнения, что это – дама сердца Фабиана Равенсбурга. Аластер был недоволен и самой подружкой: она такая подозрительно смирная, такая умная, что можно смело ждать ножа в спину. Фабиан не обращал внимания на его брюзжание, но старался держать их друг от друга подальше. По двум причинам: Аластер мог быть невыносим, если считал, что ему следует быть невыносимым, и по странным вывертам своей логики решил, что он просто обязан не выносить Валерию. А это было чревато: Фабиан был очевидцем многих и многих случаев, когда люди куда более закаленные жизнью выходили из себя и умывались слезами или готовы были наброситься на этого говнюка с кулаками. Валерия едва ли была закалена настолько, чтобы удержаться от слез, и едва ли она была решительна настолько, чтобы попытаться справиться с ним физически.

Второй причиной была Валерия. Фабиан допускал, что она может относиться с необходимой долей терпения к языкастому, неугомонному Аластеру, но очень сомневался, что само происхождение и воспитание позволит Валерии быть терпимой к нему, не просто находившему удовольствие – жаждавшему эпатировать. Аластеру ничего не стоило взвизгнуть и потребовать имя пластического хирурга, который сделал какой-нибудь почтенной матроне классные сиськи, чтобы тут же поспешить к другой почтенной женщине и торжественно вручить ей его. Ему ничего не стоило часами выяснять, где и у кого его жертва делала пластические операции и в каких аутлетах закупала себе реплики модных шмоток. Ему ничего не стоило обсуждать достоинства и недостатки новых наркотиков в присутствии какого-нибудь прокурора – и говнюк был нахален до такой степени, что у этого же прокурора выяснял, внесен ли этот наркотик в список запрещенных веществ или еще нет. Аластер был одной большой головной болью, он словно сознательно нарывался на неприятности, и Фабиан не хотел, чтобы этот говнюк стал яблоком раздора между ним и Валерией. Но если с эксцентричностью его поведения еще можно было смириться, если Фабиан допускал, что Валерия может оказаться достаточно выдержанной, чтобы не забиться в истерике даже после получаса знакомства с Аластером, то он очень сомневался, что ее либеральности будет достаточно, чтобы принять его откровенную, чувственную, почти карикатурную жеманность светского гомосексуала. Мнение старших Оппенгеймов его не интересовало: старик Армониа был не последним человеком в финансовом мире, и он все еще относился достаточно снисходительно к выходкам своего сына.

Фабиану не хотелось строить отношения с Валерией в ущерб Аластеру; как выкрутиться, он пока не представлял. Поэтому он делал единственно возможное, пусть и неразумное: выжидал.

========== Часть 16 ==========

Фабиан начал охоту за квартирой месяца этак за четыре до начала трудовой деятельности. У него было два требования к квартире: престижный дом – и престижный район. Все остальное не имело значения: планировка, мебель, инфраструктура – мало ли для кого это было важным, но для него – несущественно. Фабиан жил с родителями на фронтире в дряхлом доме с неприлично высокими потолками и неприлично рассохшимися рамами; затем – ужасно огромная и многолюдная комната в дормиториуме своего легиона, затем – комнатка, похожая на склеп, так что он считал себя неприхотливым. Аластер, узнав об охоте, которую затевал Фабиан, обрадовался и начал предлагать невероятные варианты, которые подходили наркодилеру или порнозвезде, но будущему главе профильной группы консулата – ни с какой стороны. Будучи поставлен в известность, что Фабиан и к его заботе относится с подозрением и советы находит в лучшей степени спорными, Аластер обиделся, подулся целых две минуты и начал обзванивать знакомых на предмет надежного маклера, который был бы достоин сотрудничества с будущим первым консулом. Фабиан колебался между желанием растерзать гаденыша – и захохотать. Но он смог благочинно поблагодарить Аластера, когда тот отшвырнул коммуникатор, уронил голову ему на колени и трагично произнес: «Увы, эти идиоты не могут толком подобрать носки к своим костюмам, не то что квартиру великому и блистательному Равенсбургу». Поблагодарить и привычно погладить его волосы.

– В четвертом центральном можно попытаться. Но и цены там очень центральные, – рассеянно бросил Аластер, довольно щурясь.

– Я разведаю. – Отрешенно ответил Фабиан, глядя перед собой.

Временами даже в компании Аластера можно было просто посмаковать молчание. Аластер нежился под рукой Фабиана, тот – перебирал пряди его волос и пребывал в странном медитативном состоянии, в котором мысли были неразличимы, эмоции – приглушены, прошлое и будущее – несущественны, настоящее – не существовало. Фабиану оставалось всего ничего, и он вступит в новый этап жизни, как бы пафосно это ни звучало. До этого он отвечал только за себя, а придется – за целый департамент. Велойч неожиданно предложил ему возглавить совет по поддержке фундаментальных наук, и Фабиан не менее неожиданно для него согласился. Этот совет был воссоздан около трех лет назад, его дела шли ни шатко ни валко,в консулате даже ходила шутка: «Если вы хотите поставить крест на своей карьере, позвольте вашему шефу перевести вас в этот совет». Велойч не обещал поддержку, но Фабиан на нее рассчитывал: если основательно взяться, то он может стать незаменимым в многих и многих проектах, которые Велойч с маниакальной настойчивостью начинал.