Факелы на зиккуратах (СИ)

Возможность подвернулась, когда Фабиан совершенно искренне признался, что практика в секретариате Второго Консула оказалась очень сложной, но крайне интересной школой.

– Второго? – помедлив, спросил Михаил, словно давая возмоность исправиться. Фабиан молчал и вежливо улыбался. – Мне кажется, что вокруг господина Альбриха происходило куда больше событий, которые могли бы заинтересовать юношу с вашим темпераментом. Да и господин Велойч обладает некоторыми качествами, из-за которых он слывет, гм, не самым приятным человеком. Нет?

– У меня была возможность сравнивать, Михаил, – ровно ответил Фабиан. – Второй Консул действительно может быть отвратительным собеседником. Но это не влияет на его профессиональные качества. В принципе, я его понимаю. Зачем подпускать к себе всех подряд? А с его сарказмом рядом выдерживают самые отчаянные. Самые проверенные. Я это вижу так.

– Да, действительно, – рассеянно отозвался Михаил и отвернулся к окну.

И снова повисло странное, насыщенное молчание.

– Фабиан, – словно решившись, произнес Михаил. – Вы симпатичны мне. И господину Содегбергу тоже. Я не буду говорить за Велойча, но и Стефан расположен к вам. Это достойное завоевание.

Он молчал, в задумчивости постукивая пальцами по подлокотнику.

– Разумеется, если вы обойдетесь с этим завоеванием разумно. – Наконец продолжил он. – Возможно, из неправильно истолкованного чувства лояльности. Возможно, по каким-то причинам. Скажем так, эмоциональным. Глупо из-за каких-то бесперспективных чувств поставить крест на будущем. Понимаете, о чем я? Чувства непостоянны. По большому счету, личные отношения тоже непостоянны. Некоторые изначально порочны и пагубны, хотя и увлекательны. Но это всего лишь иллюзия. Понимаете?

Фабиан кивнул.

Он понимал, но откуда знал Томазин?

Шофер отвез Фабиана в кампус. И предсказуемо там его уже ждал Тимбал. Фабиан скрипнул зубами и направился к нему.

========== Часть 13 ==========

Маршрут из подземного гаража в очень личные комнаты Альбриха был Фабиану знаком, и он отлично обошелся бы без Никоса Тимбала, мирно сопевшего рядом, изучая данные на экране коммуникатора. Фабиан ткнул по кнопке, лифт остановился, Никос поднял глаза и обвел кабину, затем перевел взгляд на него. Острый, холодный, очень неприятный взгляд маленьких темных глаз. Фабиан угрюмо смотрел на него.

– Ты мог остаться у машины, – недовольно сказал он. – Знаешь же, что я не сбегу. Или все-таки не знаешь? – язвительно добавил он.

– С тобой надо ухо востро… того, – аккуратно выговорил Тимбал. Он держал руку наготове, словно был готов выхватить оружие.

У Фабиана девятым валом поднялось желание ударить его так, чтобы переломались ребра, либо в лицо, чтобы нос хрустнул и этот ублюдок захлебнулся собственной кровью. Фабиану казалось, что он может понять, что чувствует лягушка, которую упрямо пытаются препарировать, несмотря на ее отчаянные сопротивления, и особенно отвратительной была необходимость смотреть на зоолога-недоучку, его препарирующего. Это злило его неимоверно. Наверное, больше этого злила только предстоящая встреча.

– И не брезгливо тебе быть сводней у него? – ядовито спросил Фабиан. – Или он тебе приплачивает за такие делишки? Интересно, а трупы ты где прячешь? У тебя есть знакомые в каком-нибудь крематории?

Он надвигался на Тимбала, и – странное дело – тот пятился. Неизвестно было, боялся ли он побоев – вряд ли, просто невероятно, он был куда шире, тренированней, опытней, но Фабиан был готов драться до конца, и кто его знает, каким мог быть исход схватки. Тимбал смотрел на него, подозрительно поблескивая глазами; Фабиан опомнился, замер.

– Отвечай! – резко приказал он. – Он тебе приплачивает?

– Да, – помедлив, отозвался Тимбал. – И?

Фабиан ударил по кнопке лифта. Кабина начала плавно подниматься. Он прислонился к стене.

– Не уходи далеко, скоро повезешь меня обратно, – холодно произнес Фабиан.

– Скоро? – невинно спросил Тимбал.

Лифт остановился. Фабиан стал у двери. Ее створки раздвинулись, а он все стоял. Затем повернулся, бросил через плечо:

– Скоро. Можешь отправляться обратно.

Тимбал остался стоять в кабине лифта. Фабиан подошел к двери и хлопнул по ней, обернулся и посмотрел на него. Тимбал сверлил его спину мрачным взглядом. Альбрих открыл дверь.

– Явился, – желчно сказал он.

Фабиан молча вошел в комнату.

Альбрих снова пил коньяк. Его рубашка была наполовину расстегнута, рукава закатаны, он был недовозбужден и зол. И его злость словно хлестнула Фабиана, обожгла, заставила оскалить зубы и сжать кулаки.

– Это была такая охренительно важная пьянка, что ты готов был торчать на ней до утра? – зарычал Альбрих.

– Не твое дело, – протянул Фабиан, подходя к нему ближе. – Не твое собачье дело, что и где я делаю, тебе понятно?

Альбрих шагнул к нему и ухватил за предплечья.

– Мое, черт побери, мое! – рявкнул он, тряхнув Фабиана.

– Убери руки, – процедил сквозь до боли сжатые зубы тот. – Немедленно.

Альбрих разжал хватку, но не отвел рук.

– Никос ждал тебя три часа, – тихо проговорил он, поглаживая предплечья Фабиана. – А потом тебя подвозил этот плюгавик из штата Содегберга. Ты якшаешься со вторым. Мне это очень не нравится. Мне это очень не нравится, Фабиан.

Фабиан резко стряхнул с себя руки Альбриха и сделал шаг назад.

– И? – холодно спросил он. – Я что-то пропустил, и ты купил меня на рынке рабов?

– Я могу уничтожить тебя, Фабиан. Ты можешь не выйти отсюда никогда. О тебе никто не вспомнит, – почти спокойно говорил Альбрих. Он пытался улыбаться, но мышцы на лице не подчинялись. Рот растягивался, но гримаса не была похожа ни на улыбку, ни на оскал.

– Можешь, – высокомерно ответил Фабиан. – Можешь застрелить меня здесь и приказать Никосу избавиться от моего трупа. Можешь утопить в ванной или что там еще. И что дальше?

Альбрих приблизился к нему. Он был вроде знаком Фабиану – в конце концов, столько времени приходилось сносить его общество, но отчего-то ему казалось, что официальный Альбрих, которого Фабиан неплохо знал по многочисленным снимкам, телевизионным выступлениям, по журнальным и газетным статьям, по каким там еще писулькам – документам, которые попадали ему в руки во всех инстанциях, в которых он побывал на практике, тот Альбрих оказывался куда более понятным, того Альбриха, который не ощущался как реальный человек, а только как виртуальный персонаж, Фабиан понимал и даже воспринимал как человека, а не как носителя должности Первого Консула. Перед ним же стоял практически незнакомый человек. Живой – возможно. Из плоти и крови – бесспорно. Знакомый – почти нет.

Особенно удивляло то, что Фабиан не мог соотнести ни имя «Себастьян Альбрих», ни должность «Первый Консул» с человеком, который стоял перед ним, который наступал на него и который со все большими усилиями и все меньшим успехом сдерживал себя. Этот человек смутно напоминал Альбриха, того ли, чью биографию Фабиан был вынужден зубрить в школе, того ли, который с ликующей и чуть кривоватой улыбкой выпрыгивал из машины в каком-нибудь сорок седьмом округе и упругой походкой шел к агрессивно настроенной толпе. Человек, стоявший перед Фабианом, был непригляден – растрепан, устал, полупьян, с пористой, грубой, неровной кожей, с отвратительной редкой щетиной, с короткими тусклыми волосами, и пахло от него отвратительно – спиртным, не дорогим коньяком, который Альбрих скорее всего пил, а сивухой какой-нибудь, наподобие того пойла, которое Аластер протаскивал контрабандой в дормиториум, кислым потом и чем-то еще, душившим Фабиана, отвращавшим его так, как ничто до этого. Не добавлял привлекательности и тусклый свет, который Альбрих зачем-то включил на жалкие сорок процентов. Романтики он хотел, что ли, пытался создать иллюзию интимности? Что он знал об интимности, этот самовлюбленный павиан, почему он считал, что достаточно приглушить освещение, чтобы ярче загорелись чувства? Комната была равномерно залита неярким светом, и он отчего-то был особенно жесток к лицу Альбриха – оно казалось составленным из неровных и неподходящих ни по тону, ни по форме, бугристых и тусклых плиток, словно выбракованных кем-то, из которых ни толковой картины не составить, ни как-то иначе использовать. Только выбросить.