Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)

– Ты тоже веришь в правдивость данных слов?

– Почему бы не поверить? – удивился Рендалл.

Они давно проехали тот перекрёсток, и теперь Терренс вернулся к созерцанию дороги, практически не глядя в сторону собеседника.

– Несмотря на то, что мы учимся вместе, я практически ничего о тебе не знаю. Потому сложно судить, какие утверждения ты находишь уместными, а какие считаешь глупыми. Это так удивительно… Вроде бы постоянно пересекаемся, но сказать друг о друге можем самый минимум.

– Например?

– Хочешь, чтобы я озвучил свою подборку фактов, привязанных к твоему имени?

– Допустим.

Рендалл не представлял, какое мнение можно составить о его личности на основании настолько поверхностного общения, которое сложилось у них. Максимум – обмен парой фраз на переменах, в общих разговорах, когда совсем-совсем промолчать не получается.

Ну, иногда ещё это «Ре-е-ен», протянутое особым тоном. Эротичным? Вряд ли… Иногда Рендаллу казалось, что да, но он тут же отметал подобные определения, записывая их в категорию нежизнеспособных.

– Там не будет ничего особенного, – заметил Терренс, притормозив; они как раз приехали к дому Рендалла. – Ты один из лучших учеников нашего выпуска, если не лучший. Разве что Мартин может с тобой соперничать в борьбе за это звание. Учителя не перестают тебя хвалить, и ты ни разу не подвёл их, оправдав вообще все ожидания. Много времени проводишь в библиотеке, любишь поэзию, но не затасканного Шекспира, которого везде суют, а отдаёшь предпочтение Китсу – неоднократно видел тебя с книгой, отмеченной его именем. Помнится, ты даже выиграл конкурс чтецов с его «Одой меланхолии», заставив судей рукоплескать. Ты часто ходишь по вечерам в бассейн и отлично плаваешь. Ты… Вот видишь? У меня закончились факты.

– Про конкурс чтецов было неожиданно.

– Почему?

– Я не думал, что тебя интересуют мероприятия подобного плана.

– В них есть особый флёр романтики, такой старой-престарой, пропахшей пылью, сургучными печатями и краской книжных страниц. Потому я там присутствовал. И тоже рукоплескал. А теперь, может быть, сделаешь ответную любезность?

– Рассказать, что я знаю о тебе?

– Да.

Рендалл задумался.

Он не представлял, что удерживает его рядом с Терренсом, почему он продолжает сидеть на месте и обсуждать довольно странные вещи. Их разговор не походил на момент становления дружбы, в нём было больше личного.

Стоило поблагодарить за помощь, выбраться из машины и скрыться за воротами, но он ничего такого не делал, нарочно оттягивая момент прощания.

– Общеизвестен факт твоего родства с директором, – произнёс, начав загибать пальцы. – Говорят, о не слишком сдержанном характере. Он уж точно не нордический. Теперь я знаю, что у тебя есть ручные крысы, ну, или раньше были, следовательно, любишь животных. Ты задира, циник и достаточно ветреная личность – ночной кошмар родителей, у которых растут хорошие девочки. На редкость высокопарные формулировки, но о тебе действительно так отзываются.

– Великосветский повеса, стремящийся сорвать как можно больше цветов, – усмехнулся Терренс. – Звучит, как описание какого-либо дамского романчика.

– Это утверждения некоторых девушек, с которыми мне довелось пересекаться и в ходе общения узнать, что из «Орхидеи» они встречали кое-кого, мне уже знакомого, – заметил Рендалл. – Я лишь повторяю их слова. Просто не знаю, как переформулировать данное высказывание.

– А что ещё они обо мне говорят?

– Пожалуй, больше ничего.

Рендалл замолчал, и в салоне воцарилась тишина, нарушаемая лишь тихим дыханием. Терренс продолжал смотреть на Рендалла с запредельной серьёзностью во взгляде.

Но чем дольше они хранили молчание, тем меньше от этой серьёзности оставалось. Она уходила, уступая место улыбке, внезапно оказавшейся очаровательной.

Рендалл же поймал себя на мысли, что они с Терренсом не просто разговаривали сейчас. Это отдалённо походило на флирт. А, может, и не отдалённо вовсе. Вот только понять, насколько происходящее серьёзно и не показалось ли ему, было достаточно проблематично.

Он ничего не знал о личной жизни Терренса, просто не совал нос в его отношения.

Да и зачем?

– Жаль, – хмыкнул Терренс. – Самореклама – не совсем то, что я считаю удачным ходом, тем не менее, другого выхода не вижу.

– Самореклама?

– Ночной кошмар не только родителей, воспитывающих хороших девочек, но и тех, в чьих семьях есть хорошие мальчики, собственной персоной. Приятно познакомиться.

– И что это означает?

– Ровно то, что я сказал. Кроме того, прямо сейчас я хочу добавить в список своих познаний о тебе один дополнительный пункт. Этот потрясающий цвет глаз – никогда ни у кого, кроме тебя, таких не видел.

– У Сиенны тот же оттенок радужки, – на автомате ответил Рендалл, понимая, что ему только что сделали комплимент.

Пытались, во всяком случае.

– Не заметил, да и не рассматривал особо, – отмахнулся от замечания Терренс. – Я пересекался с ней так давно, что забывчивость мне простительна.

Он протянул руку и провёл кончиком большого пальца по краю чужих губ, ощущая их чуть шероховатую поверхность.

Хотелось окончательно смутить, добиться яркого проявления замешательства, но Рендалл держался на удивление неплохо. Не краснел и не отворачивался в надежде окончательно уничтожить зрительный контакт.

Не выскакивал под дождь, роняя на ходу зонтик, куртку, телефон и всё остальное, что у него из вещей при себе находилось.

– А у меня давно заметил?

– Может быть, ещё в парке.

– Ну да. Разумеется.

– Вообще-то, именно тогда.

Терренс, кажется, оскорбился, что ему не поверили, но это было подано довольно шутливо, отчего Рендалл снова засмеялся.

Ладонь от своего лица он не отталкивал резко, напротив, осторожно перехватил Терренса за запястье, чтобы спустя несколько секунд прикоснуться к коже губами.

Поступок был достаточно рискованным и не особо оправданным. Все слова Терренса могли оказаться не попыткой привлечь внимание, а банальной шуткой, развлечением в свободное время.

Рендалл охотно верил, что Терренс может быть ночным кошмаром для родителей подростков обоих полов. Однако себя из списка потенциальных жертв исключал. Кошмар для кого угодно, но только не для него, слишком разные они – сходство минимальное. Им просто нечем будет заинтересовать друг друга. Ему, так однозначно.

Тем более что рядом с Терренсом постоянно находился Тони Кларк – вот уж кто действительно мог похвастать по-настоящему привлекательной внешностью.

Из всего окружения Терренса он был, пожалуй, самым красивым.

И кто знает, какой тип дружбы связывал этих двоих, считавшихся практически неразлучными?

То ли дружба, построенная исключительно на общих интересах, вкупе с взаимопомощью и взаимовыручкой, то ли та, где нашлось место и для общей постели.

Рендалл делал ставки в пользу второго варианта, допуская, что у Энтони и Терренса что-то типа свободных отношений. Они с лёгкостью простят партнёру мимолётную слабость, немного погуляют на стороне, а потом снова сойдутся.

И вот сейчас как раз такой период. Один уехал, второй ищет развлечение на ближайшие несколько… Дней? Недель? До начала очередного учебного года?

Играть роль замены на время «пока Тони путешествует», было отвратительно и мерзко. Да и не факт, что его бы стали держать рядом больше одного раза.

Просто школьной знаменитости захотелось опробовать силу своего очарования на не слишком популярном однокласснике, задуманное решено было реализовать в ближайшее время. И тут стоило бы начать сопротивляться, а он сдался.

Рендалл ненавидел себя за эту слабость, но всё равно не смог удержаться и ответил на прикосновение Терренса жестом ещё более откровенным, не став прикрываться лживыми воплями о том, что ему наплевать, не интересует и не интересовало никогда.

– Хочешь меня себе подчинить? – спросил Терренс.

Судя по всему, был осведомлён о значениях определённых поцелуев.