Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)

– Они у тебя удивительные, – произнёс тогда Терренс, бросив сумку с вещами Рендалла на заднее сидение своей машины.

– Так получилось, – отозвался Рендалл, не желая развивать разговор.

Он не любил обсуждать родителей. Какие бы они ни были, других не предвиделось. Терренс понимающе кивнул, и разговор о представителях старшего поколения заглох сам собой, перекинувшись на иные темы.

Вдвойне неловко Рендаллу было от осознания, что в этот момент они ехали домой к Терренсу.

Вроде как.

Разумеется, в реальности направлялись они не туда, но официальная версия гласила, что выходные Рендалла пройдут в окружении семьи Уилзи, и родителям осознание этого невероятно льстило. Все, без исключения, Уилзи входили в список тех людей, с которыми можно и даже нужно дружить. Даже Терренс, несмотря на слухи, расползавшиеся в обществе.

Что-то там о пристрастии к алкоголю, что-то о мерзком характере, что-то о полном отсутствии хороших манер и неоправданно сильной любви к скандальным выходкам.

В глазах родителей Рендалла всё это меркло в сравнении с иными характеристиками.

Чистота крови, благородное происхождение, прекрасные перспективы и материальное благополучие – по всем параметрам выгодные связи.

Если бы Рендалл не знал, что его родители тоже имеют аристократическое происхождение, заподозрил бы их в желании обязательно, любыми способами, примкнуть к этой прослойке населения. Стать частью элитного общества. Но они и так ею были. На фоне чего их преклонение перед чужим положением на социальной лестнице выглядело странно и даже нелепо.

Родители напоминали Рендаллу тех учеников, которые всеми правдами и неправдами стараются примазаться к чужой популярности, и для того, чтобы их приняли в круг избранных, не гнушаются ничем. Смеются над более слабыми вместо того, чтобы заступиться и помочь, делают гадости, отчаянно сплетничают, а потом ждут похвалы. И, получив её, буквально светятся от счастья. Жить в одиночестве, сами по себе, они просто не могут. Им обязательно нужно одобрение от тех, кого они считают авторитетом, и наплевать, насколько жалко это смотрится со стороны.

Рендаллу они старались привить ту же систему ценностей, на которую ориентировались сами, но удовлетворительного результата не получили. Сын предпочитал двигаться по собственному пути, не подстраиваясь под чужое мнение и не выплясывая на цыпочках перед теми, кого следовало ценить по уставу, написанному родителями.

Он не занимался разделением людей на популярных и не очень, на тех, кому следует уделять внимание и тех, кого предписывается обходить стороной только потому, что они менее удачливы, красивы и богаты. Он старался выбирать круг общения из тех, кто был ему по-настоящему интересен, и, надо заметить, тактика вполне работала.

И с Терренсом он начал сходиться совсем не потому, что это был выгодный, со всех сторон, друг.

Всё вообще получилось случайно, а потом завертелось с бешеной скоростью и не позволило вырваться до того, пока ситуация не вышла из-под контроля.

Сумей Рендалл устоять перед соблазном, всё сложилось бы иначе, и их история не оказалась омрачена грязными скандалами, когда Терренс, желая добиться ответа на поставленные вопросы, вымещал на Рендалле обиды, старался задеть. Не просто поверхностно процарапать, а прорвать со всей силы, до крови – ответить достойно на причинённую боль, как он сам выражался позднее.

Рендалл тяжело вздохнул.

За дверью, как и ожидалось, стояла мать.

– Доброе ут… – начал Рендалл, осёкся, поняв, что такое приветствие уже не актуально и тут же поспешил себя поправить. – Добрый день.

– Здравствуй, милый. – Сиенна сдержанно улыбнулась сыну. – Тебя не было за завтраком, да и потом ты не спускался. Ты не заболел?

Она протянула руку, прикоснулась ко лбу, проверяя температуру.

– Нет. – Рендалл отрицательно покачал головой. – Всё хорошо, просто мне хотелось немного побыть наедине со своими мыслями.

Несколько секунд Рендалл колебался, прикидывая, стоит ли пропускать мать в комнату или воздержаться от этого жеста, но, в конечном итоге, отошёл в сторону, предлагая составить компанию. Сиенна сложила руки на груди и прошествовала внутрь комнаты, наверное, вспомнив о материнском долге и решив уделить ребёнку немного своего внимания.

Рендалл попытался вспомнить, когда они последний раз общались по душам. Кажется, в прошлой жизни. Ладно, не столь масштабно, но и не сказать, что недавно. Родители удостоили его своим вниманием во время пребывания в лазарете, действительно выглядели обеспокоенными и задавали бесконечные вопросы. Сиенна иногда отвлекалась и прерывалась, чтобы поблагодарить милого мальчика, спасшего их ребёнка.

Терренс медицинское крыло к тому времени покинул и од, исполняемых в его честь, уже не слышал.

Рендалл догадывался, что Сиенна не упустила случая лично выразить восхищение героическим поступком. В тот момент Терренс, наверное, чувствовал себя безумно неловко, зная истинную причину падения и виновника сложившейся ситуации. В этом было столько абсурда, что из груди так и рвались нервные смешки, однако Рендалл держал себя в рамках приличия. Его бы не поняли, начни он хохотать во время материнских восторгов.

Потом, оставшись наедине с самим собой, он насмеялся вдоволь. Момент, ознаменованный этой ложью, был весьма показательным в жизни Рендалла. Последнее время он только и делал, что лгал напропалую, практически позабыв, какой бывает правда.

Он знал, что Терренс наносил ему ещё один визит вежливости – на этот раз по собственному желанию, а не по указанию со стороны отца – уже после того, как родители вместе с Кейт покинули лазарет.

Действие обезболивающего средства продолжалось, Рендалла клонило в сон, и он не стал сопротивляться.

Когда проснулся, рядом с кроватью находился букет роз, точных копий той, которую Терренс истерзал в бассейне, устраивая показательное выступление.

Рендалл ощутил болезненный укол в сердце, словно все шипы разом собрались в один огромный и кольнули именно туда, в левую сторону грудной клетки. Он почему-то был уверен, что пересчитав цветы в букете, получит чётное число – очередное послание с пожеланием смерти, коих за год после расставания было не так уж мало.

Терренс не опускался до криков такого типа и не подкидывал записок, содержащих данный текст, но в глазах его часто прослеживалось нечто, от чего Рендалла бросало в холодный пот.

Обычно светлые глаза темнели и один за другим вгоняли в его тело невидимые ножи. Как будто кричали постоянно заученную наизусть фразу.

Ты заставил меня страдать, Стимптон. Я отплачу той же монетой.

Букет он брал с опаской, переложил цветы с тумбочки на одеяло и принялся пересчитывать. Вопреки ожиданиям, Терренс действительно не стал прибегать к языку жестов.

Семнадцать роз, никаких иносказаний.

Помимо цветов было ещё и небольшое послание, написанное от руки. Сначала Рендалл его даже не заметил, оно упало на пол, и только край листа торчал из-под кровати. Пришлось наклониться, чтобы достать его оттуда, и по прочтении порадоваться, что оно не попало в руки посторонних людей.

Из всего написанного в память сильнее всего врезалась одна строчка.

Нет таких слов, чтобы передать мою любовь к тебе…

Всё чаще возвращаясь в воспоминаниях к событиям жизни, напрямую связанным с Терренсом, Рендалл чувствовал, как его выжигает изнутри чем-то похожим на серную кислоту.

Совсем скоро ничего не останется – одна лишь оболочка.

Ему следовало забыть всё, что их связывало – задуматься, так всего ничего, каких-то жалких два летних месяца, а то и полтора. Их очень просто вычеркнуть из жизни. Сделать небольшое усилие над собой и забыть навсегда. Он пытался, но с поставленной задачей не справлялся.

Сиенна не торопилась оставлять его в одиночестве.

Судя по трагичному молчанию, окутывающему их обоих, она долго готовилась к разговору, неоднократно прорепетировала ходы, стараясь предугадать поведение сына.