Loving Longest 2 (СИ)

Аргон тут же открыл глаза, быстро встал и потянулся к Гортауру, потом замер и отшатнулся; почти то же самое произошло и с остальными — всё дёрнулись и через мгновение замерли на месте.

Это была больше, чем просто имитация голоса Финголфина: паузы, дыхание, тон — всё было так, как будто эти слова исходили из его лёгких, из его сознания.

Аргон отвернулся, пряча лицо в ладонях — потом бросился к двери, но наткнулся там на Карантира, который, сейчас, кажется, впервые осознал, что здесь находится Аргон. Аргон обнял его и спрятал лицо у него на плече.

— Значит, ты просто обращался к нему голосом Нолофинвэ? — спокойно спросил Маэдрос.

— Да, — ответил Саурон. — Я стал пробовать делать это сравнительно недавно и обнаружил, что он реагирует на голос отца, иногда даёт на произнесённые этим голосом вопросы осмысленные ответы и даже сам иногда пытается ему что-то сказать. Вообще в последние месяцы всё пошло значительно быстрее, и я думаю, что знакомые лица и речь привели его в себя окончательно.

— И что ты будешь делать дальше? — так же спокойно сказал Маэдрос.

— Не знаю, — ответил Саурон. — Если Финдуилас мне определённо больше не нужна, то Аракано… давайте будем считать, что пока я вам его одолжил.

— Так не пойдёт, — сказал Маэдрос. — Я не согласен на то, чтобы ты отпускал его на таких условиях.

— Не тебе диктовать мне условия, — сказал Саурон уже полностью своим, жестким и бесстрастным голосом. — Маглор сейчас пищал что-то про то, что семья Аракано мне чем-то заплатила за его жизнь. Нет, мои милые, я сделал это совершенно бесплатно, просто потому, что мне нравится копаться в мозгах детей Илуватара с помощью как инструментов, так и своего сознания. Ведь это же интересно, как в таком вот тёпленьком комке чего-то похожего на гнилое дерево помещаются слова, образы и даже немного разума. И это иногда — к сожалению — практически вне зависимости от того, что при этом происходит с остальным телом. А вот заглянуть в чужой мозг иногда бывает трудновато. Вот, например, ты, Нельяфинвэ, знаешь, почему твой брат перешёл к Мелькору?

Маэдрос молча положил на стол серебряный фруктовый нож и взглянул на Гортаура.

— Это же папин нож! — воскликнул Келебримбор и потянулся, чтобы взять его; Маэдрос придвинул нож к себе.

Заметив недоумение на лице старших, Келебримбор поспешно пояснил:

— Это папин нож, он сделал рукоятку и ножны. Нож всё время у него был, он его привёз из Амана. Папа подарил его дяде Туркафинвэ того, как их изгнали из Нарготронда — ну просто чтобы он не расстраивался, они оба любили эту вещь.

— Так ты знаешь, что это нож из Форменоса? — спросил Майтимо.

— Да, конечно, — ответил Келебримбор. — Папа с дядей ездили туда собрать вещи, буквально на несколько часов, когда уже было решено, что все уходят. Тогда папа его взял на память…

— Мы подумали, что этим ножом Келегорм убил Финвэ, — сказал Амрод.

— Подождите! — подал голос Аргон. — Вы все тогда приехали из Форменоса и сказали, что Финвэ погиб в бою с Морготом, что вы нашли его искорёженный и перегнутый меч и что у него была раздроблена голова… Откуда вдруг взялся нож?

— Сейчас понятно, что Финвэ явно был убит кем-то из его родных, и я хотел бы понять, как, кем и почему, — сказал Саурон. — Мне кажется, что, подумав, вы сами сможете назвать несколько причин, по которым мне это должно быть интересно. У меня есть вероятные ответы на каждый из этих трёх вопросов: я практически точно знаю — как; есть вероятное предположение — кем, и есть несколько предположений — почему. Но ответа на все три вопроса сразу у меня нет. Полагаю, очевидно, что здесь наши интересы отчасти совпадают. Если с вашей помощью я получу ответы на свои вопросы, то, возможно, оставлю вас в покое, — и он выразительно посмотрел на Аргона. — Я готов даже сообщить вам кое-что из того, что на данный момент известно и понятно мне.

— Я согласен, — ответил Маэдрос. — Говори.

— Давайте обобщим факты. — сказал Саурон. — Во-первых: одна эллет побеседовала, как ни странно, с Унголиантой, когда та ненадолго приняла облик эльфийки. Унголианта сказала, что когда она и Мелькор прибыли в Форменос, Финвэ был уже мёртв, у него уже была разбита голова, а на шее был небольшой порез. Голова у него была разбита ларцом от Сильмариллов. Он был одет в длинную рубашку со своим гербом и в длинную кольчугу с гербом Феанора. На этот момент над входом в сокровищницу горел свет, а на полке стоял чей-то зажжённый фонарь. Во-вторых: поскольку за последнее время в плену у нас оказалось много нолдор, мне не составило труда выяснить, что ларец, в котором на данный момент хранятся Сильмариллы в Ангбанде, не является тем ларцом, который изначально сделал для них Феанор. Тот ларец был разбит, скорее всего — в момент убийства. Потом от ларца отделили замок. Этот замок почему-то оказался в семье Финголфина, скорее всего, у Фингона; потом Тургон передал его тебе, Келебримбор, и ты принёс его сюда. В-третьих, все вы и так знаете, что кто-то из вас писал за Финвэ письма родственникам в Тирионе, и что кто-то — скорее всего, Фингон — приезжал за письмом в самый день гибели Финвэ. У меня вопрос: почему вы вообще решили, что этот нож был орудием убийства, как только его увидели и что в убийстве виновен Келегорм?

Майтимо задумался.

— Конечно, Келегорм носил дедушкину кольчугу… Но самое главное — если под кольчугой Финвэ был в длинной рубашке с гербом, скорее всего, он не успел переодеться после завтрака, — сказал Майтимо. — Оружие хранилось только в отцовской половине дома. За завтраком дедушка пользовался только этим ножом. Если кто-то…

— Перестаньте! — воскликнул Маглор. — Майтимо, пожалуйста, давай всё это прекратим. Я же уже признался. Зачем…

— Кано, не надо, — сказал Карантир. - Да, я решил никого из вас больше не видеть, но когда Нариэндил сказал мне, что ты хочешь погубить себя, я…

— Нариэндил, как, ну как ты смел так поступить?! Зачем ты привёз Морьо? — Нариэндил молчал. — Я же тебя просил… Понятно же, что ни Келегорм, ни Куруфин не могли знать, что это за нож… Это я отмыл кровь с ножа… я положил его обратно на обеденный стол…

— И ударил Финвэ этим ножом тоже ты? — спросил Саурон.

Все молчали.

— Бедные вы, бедные испуганные крошки, — сказал насмешливо Саурон. — Ну раз прямо и откровенно у нас с вами ничего не получается, давайте я расскажу вам сказочку. Милую сказочку про светлый Аман. Итак, один милый, красивый и на тот момент совершенно невинный эльфик поехал навестить своего доброго дедушку…

====== Глава 23. Балкон ======

The end of man is knowledge, but there is one thing he can’t know. He can’t know whether knowledge will save him or kill him. He will be killed, all right, but he can’t know whether he is killed because of the knowledge which he has got or because of the knowledge which he hasn’t got and which if he had it, would save him.

Robert Penn Warren. All the King’s Men

Цель человека — знание, но одного он не может узнать: он не может узнать, спасет его знание или погубит. Он погибнет — будьте уверены, — но так и не узнает, что его погубило: знание, которым он овладел, или то, которое от него ускользнуло и спасло бы его, если бы он овладел им.

Роберт Пенн Уоррен. Вся королевская рать

Час смешения света прошёл. Сияние Лаурелин с трудом пробивалось сквозь туман и серые облака. Финдекано провёл ладонью по волосам, почувствовав мельчайшие капельки дождевой мороси.

Он не мог понять, почему ему так грустно и тревожно. Да, он забыл, что сегодня день зачатия Морьо, и не захватил для него никакого подарка. Морьо обидится. Но ведь это может сделать и Аракано в следующий раз. К тому же Финвэ наверняка ему что-то подарит.

Фингон, как всегда, с теплотой подумал о дедушке. Все эти годы, которые сыновья Феанора провели на севере, в Форменосе, Финвэ каждое утро оставлял у двери комнаты каждого из внуков что-нибудь приятное и вкусное — яблоки, печенье, пирожки, как будто они были маленькими детьми. А тому, у кого был день зачатия, полагалась большая ваза с самыми большими яблоками и с подарком.