Loving Longest 2 (СИ)

— А ты ведь расстроен, Нельяфинвэ, по глазам вижу, — сказал Саурон. — Хочешь, я тебя огорчу ещё больше? Келегорм действительно парализован и всё это время ему очень больно. Просто у Мелькора есть способность… думаю, это связано с властью Валар над временем — он может как бы заморозить все физические процессы и вне зависимости от того, в каком состоянии находится тело на самом деле, оно будет двигаться и делать то, что нужно Мелькору. Тоже кукла своего рода, но это, конечно, намного грубее, чем то, что делаю я. Я, условно говоря, склеиваю куклу и меняю её нутро — если это мне нужно — а Мелькор как бы берёт осколки и нанизывает их на ниточку; если он отпускает нитку, это снова груда осколков. На самом деле это очень удобно; я могу это делать, если мне надо сохранить кому-то жизнь во время пытки или ещё зачем-то, но меня хватает от силы часов на шесть-восемь… ну, в крайнем случае, на двенадцать-тринадцать… ну ладно, один раз хватило на шестнадцать — а Мелькор может заставлять такую «куклу» бегать месяцами и годами. Естественно, поскольку всё внутри тела в это время замирает - ну, как растения в земле в мороз — то пока Мелькор заставлял Келегорма вставать и выполнять его приказы, его тело не восстанавливалось, и его выздоровление затягивалось всё больше и больше. Ещё несколько лет на службе у Владыки — и тело Келегорма может никогда уже не восстановиться, даже если Мелькор отпустит его.

— И если он перестанет его поддерживать… — сказал сдавленным голосом Келебримбор.

— Тогда ему повезёт, если он свалится в таком месте, куда кто-нибудь сможет бросить ему кусок хлеба, — ответил Саурон. — Или не повезёт, — это как посмотреть… Но давайте вернёмся к делу. Звучит, это, конечно, несколько обидно, но я сказал бы, что исключаю Феанора и вас, его сыновей потому, что всё это выглядит хорошо заранее продуманным. Не согласны? Вы все провели в Форменосе, если не ошибаюсь, двенадцать лет. Если кто-то хотел избавиться от Финвэ — это можно было сделать раньше. Конечно, можно подумать, что случилось что-то из ряда вон выходящее, но, например, та же связь Финвэ с Феанором (реальная или разыгранная Мелькором, сейчас это неважно) имела место ещё в Тирионе.

— Но ведь Морьо просто… вышел из себя, — сказал тихо Маглор. — Разве это задумывалось нарочно?..

— Конечно, — ответил Саурон. — Морифинвэ, ты знаешь, кто подбрасывал тебе чулки и тряпки в Тирионе?

— Да, — Карантир кивнул. — Сыновья Финарфина — Ородрет и Ангрод — или Аэгнор. Я в этом уверен. В Форменосе я стал сомневаться… но позже, уже здесь, в Средиземье, Финрод подтвердил мне, что его братья устраивали такие… шутки.

— Ну, ты всегда… — начал Амрод.

— Дядя Карантир, — сказала молчавшая до сих пор Финдуилас. - Там, в чертогах Мандоса, дядя Ангрод и мой отец сказали мне попросить у вас прощения за всё. Сейчас, там… они страдают из-за этого… Если бы они только знали, что вы на самом деле девушка, они не стали бы этого делать. Им просто казалось, что раз вы такой красивый, невысокий и… ну, скромный, то это смешно.

— Хорошо, — кивнул Гортаур. - Но, Карантир, ведь и в Форменосе в твоей комнате ещё до дня зачатия тоже появлялись всякие женские иголки, заколки и прочая ерунда? Это началось сразу после переезда?

— Нет, — ответил Карантир. — Сначала всё было хорошо. Это началось где-то за год до… того, о чём ты рассказал. Я сначала думал, что это кто-то из тех, кто забирает письма. Аракано или Финрод. Аракано мне поклялся, что это не он, и я… помнишь, я попросил тебя, Майтимо, чтобы сыновья Финарфина больше не приезжали к нам. Но даже зимой, когда всё кругом по пояс занесло снегом и приехать не мог никто — я зашёл в комнату, и на спинке кровати была повязана красная лента…

— Почему ты мне ничего не говорил? — Маглор подошёл к Карантиру и сжал его ладонь в своих; тот не ответил на его жест, продолжая смотреть куда-то в сторону.

— Не знаю, как тебе сказать, Кано, — ответил Карантир. — У меня было такое чувство, что если это вы — мои братья, моя семья… может быть, отец… что у вас есть право так поступать со мной, мне некуда деться и я не вправе жаловаться.

— Так кто же делал это в Форменосе? — спросил Гортаур.

Маэдрос думал, что ответа на этот вопрос не будет.

— А это я, — сказал Келебримбор.

— Как это — ты? — Маэдрос настолько растерялся, что сел на диван рядом с Сауроном.

— Ты же… — Карантир тоже был потрясён. — Ты… ты же… сын Атаринкэ?..

— Подожди, — Маэдрос, наконец, пришёл в себя. — Тебя же не было в Форменосе. Я же жил там, а ты нет.

— Нет, я там жил, — Келебримбор доброжелательно улыбнулся всем. — Несколько месяцев, а может, и больше. Отец очень по мне стосковался, приехал за мной и забрал с собой в Форменос.

— Где ты мог жить там? — спросил Маглор.

— А я жил в покоях дедушки Финвэ, — ответил Келебримбор.

— Да, вот это мне уже не проверить, — фыркнул Маглор. — Всё-таки в каких-то странных местах ты живёшь. Так Финвэ знал, что ты там? ..

— Нет, — ответил Келебримбор.

— Этого просто не могло быть, — сказал Маэдрос.

— Я жил в комнате этой самой… Индис, его второй жены, — объяснил Келебримбор, — понятно же было, что она не станет приезжать в гости к Феанору. А прадедушка ведь всё делал каждый день одно и то же, по часам. Вставал в пять утра, а я вставал на полчаса позже. Он позавтракает — я мог через полчаса идти в столовую и тоже позавтракать. Отец мне там оставлял в буфете молоко, сыр и печенье, или ещё что-нибудь. Он выйдет из тренировочного зала — тогда я могу туда зайти. В общем, я просто переходил из комнаты в комнату, туда, где его в это время не было. В мастерской отца я проводил довольно много времени — туда изредка заходил дедушка Феанор, но он меня ни разу не заметил, или, по крайней мере, не обратил внимания. Так меня никто в Форменосе и не увидел, я думаю. Я, кстати, видел вас, дядя Канафинвэ и дядя Морифинвэ: когда я в тот день вошёл в столовую, вы стояли у стола и смотрели на что-то на полу. Только я из-за скатерти не заметил, на что. Думал, что-то уронили…

— А потом? — спросил Маэдрос.

— Я вернулся к себе в комнату, решил подождать обеда. Потом потемнело, я услышал шум, выглянул во двор, увидел вас всех с факелами. Я понял, что что-то страшное случилось… Потом вы уехали. Видел, как другие нолдор хоронили Финвэ. В буфете ещё была еда, я ел. А вообще я всё время лежал в постели и плакал. Не знал, что дальше делать. Потом приехали отец и дядя Туркафинвэ… то есть Келегорм, — Келебримбор тяжело вздохнул. — Отец сказал, что в основном из-за меня приехал, очень боялся за меня, думал, может, меня тоже убили.

— Так объясни мне, милый, ты зачем всю эту дрянь дяде, ну или тёте, неважно, подбрасывал? — спросил Гортаур. — Тряпку тоже ты подложил?

— Да, — сказал Келебримбор. — Мне сказали, что в доме Финвэ так принято и все так делают. И что надо в этот самый день зачатия обязательно эту самую тряпку с кровью положить, поскольку он принц нолдор и королевской крови.

— Ты знаешь, Нельяфинвэ, — Саурон дружески наклонился к Маэдросу, — мне кажется, ему всё-таки нельзя доверять покупать еду на рынке. Кто его знает, что ему могут продать. Хоть Карантира, что ли, посылайте. Келебримбор, дружок, а кто тебе это сказал?

— Один мальчик, — пояснил Келебримбор. — Высокий такой, в чёрной одежде с зелёными пуговицами. Он очень интересовался Сильмариллами и вообще про дедушкины работы расспрашивал. Я даже ему отдал несколько заготовок, которые были испорчены или не подошли…

— Я знаю этого мальчика, — сказал Саурон. — Он до сих пор интересуется Сильмариллами. Даже на голове их носит. Я полагаю, бессмысленно спрашивать тебя, не убивал ли ты прадедушку; ты, наверно, ответишь что-нибудь вроде «а мне сказали, что у нолдор принято, когда прадедушке исполнится три тысячи лет, разбивать ему голову».

— Благодаря… благодаря отцу, — тут впервые за всё это время они услышали злобу в голосе Келебримбора, — я вырос среди тэлери. Мне неоткуда было знать, что принято у нолдор и как они живут. Я даже ни разу не разговаривал с прадедушкой. Я один раз разговаривал с Феанором, и он не знал, кто я. Нет, я не причинял никому из семьи зла.