Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое (СИ)

Главный экран показывал изображение парадного зала; Яспер иронично заметил про себя, что странные его мечтания, непривычные, но не неприятные, выкинули его из реальности на немалый отрезок времени. В зале, очевидно, готовились к открытию заседания. На врезке в верхнем углу показывали Дюмушеля, с торжественным и суровым видом вещавшего что-то своему помощнику; рядом с ним толпились люди, все как один делавшие вид, что очень увлечены чем-то невероятно важным. Рядом на совсем небольших врезках: Дейкстра, сидевший со снисходительной миной, бросавший короткие фразы находившимся рядом с ним людям. Лиоско, сосредоточенно изучавший сообщения на экране комма, он усердно делал вид, что увлечен и ничего важнее для него сейчас просто нет. Ясперу только и оставалось, что закатить глаза.

В помещении стало куда шумней: народ подтягивался, рассаживался. Пришлось снять ноги со стула, уступить место. Яспер привычно проверил сообщения на комме: Амор молчал; подумав было, что следует уже прятать комм подальше, Яспер все-таки не убрал его, остался сидеть, надеясь, что Амор выкроит еще пару секунд для него. Пусть даже у самого Яспера времени может не найтись.

Неподалеку несколько людей затеяли минутку политпросвещения. Один не мог понять, как именно функционируют эти выборы, несколько товарищей рядом сочли это отличной возможностью отвлечься от бесцельного ожидания, принялись объяснять, разговор перескочил на обсуждение кандидатов в генсеки. Это было опасно, и Яспер уже наклонился, чтобы предостеречь от неуместных разговоров, но сослуживцы сами сообразили, что забрались в опасные воды, внезапно замолчали, многозначительно улыбнулись друг другу, покосились на Яспера и Сибе и уселись. Уставились на экраны с сосредоточенными лицами — Яспер не мог не подумать, что это выглядит комично. Но это дурацкое бесцельное ожидание наконец заканчивалось. Все подобрались, начали следить куда более внимательно за тем, что происходило на экранах. На главном — сенаторы рассаживались, переговаривались, поглядывая на президиум. Вокруг — журналисты частили словами, с ненужной настоятельностью напоминая всем, что именно будет происходить буквально через несколько минут. Камеры показывали то Дюмушеля, то Дейкстра, то Лиоско. Еще экраны выводили статистику: столько-то людей смотрит, по оценкам экспертов, столько-то собралось там и там. Снова и снова камеры показывали панорамы главных площадей в столицах и крупных городах. Один за другим офицеры говорили, сначала с высокомерием, затем с недоумением и наконец с беспокойством: „Они идиоты, что ли, допускать сотни тысяч народу собираться на площадях? Они же разнесут все!“. Сибе поглядывал на Яспера. Тот — угрюмо смотрел на экраны.

— Кажется, ребятки решили устроить большой бадабум, — пессимистично заметил Сумскван.

— Скорей допустить его совершения, — отозвался кто-то рядом с ним. — Открыто ничего не делать, чтобы регулировать такие скопления — это уже откровенный саботаж. С уважением к нацвластям, господин майор.

— Его не очень легко испытывать, лейтенант, — пробормотал Сибе.

Яспер кашлянул. По помещению прошелестели смешки и короткие фразы, вроде одобрительные, но кто их знает.

Наконец генсек Дюмушель вышел к трибуне и в своей привычной невнятной манере начал говорить о величии сегодняшнего дня, об ответственности, возложенной на присутствующих, о выборе исторического пути, перспективах развития и внимании, с которым за предстоящим событием следит весь мир; о важности происходящего в Африке для всей мировой цивилизации, и так далее, и о том же, но другими словами, снова и снова — по своему обыкновению почти на час. Затем он предоставил слово епископу Йоханнесбурга, и тот говорил почти то же самое и приблизительно теми же словами.

— Им одна контора, что ли, речи пишет? — негромко возмутился кто-то. Слышно было хорошо; Яспер покосился на полковника Зубару, стоявшего у двери, с уважительным вниманием слушавшего одного выступающего за другим. Зубару никак не отреагировал на это замечание. Это должно было утешать —, но беспокойство отчего-то все усиливалось. Потому что на небольших экранах по-прежнему показывали толпы людей в разных городах, и они вели себя мирно, но люди, сидевшие в помещении, тренированные особым образом, видели не единодушие, с которым народ встречает грядущие выборы, а опасность, разрушение, которые эти людские массы могут вызвать, просто впав в панику. Тем более, ничто на экранах не указывало, что власти на местах достаточно позаботились о том, чтобы управиться с тысячами народа, если начнутся беспокойства — совсем наоборот.

На экране глава счетной комиссии с суровым лицом объяснял, как именно проходят выборы и каковы гарантии их достоверности и легитимности. Затем все дружно проверяли, функционируют ли устройства для голосования, и был объявлен небольшой перерыв.

Раздался насмешливый голос:

— Я всегда думал, что наши собрания — это занудство из занудств, но они просто ноябрьский карнавал по сравнению с этой тягомотиной.

— А политика — дело вообще скучное, сиди себе, слушай, говори и снова слушай, — тут же отозвался кто-то.

— Угу, скажи еще, для ливера неполезное, — встрял третий.

— Ливер ливером, но для нервов и семьи — как раз наоборот. Помнишь же, как тот перец из правительства Алжира долго и слезно оправдывался, когда его с азиатским проститутом заловили? И как его жена потом лила слезы, а? Хороший был спектакль, женушка его себе миленькую такую пенсию отсудила, а семье хана, и его банковскому счету тоже.

Эти замечания были с радостью использованы, чтобы посплетничать — ожидание утомило всех, ситуация что на экранах, что в помещении была слишком напряженной, люди хотели отвлечься. Полковник Зубару все стоял недвижимым сфинксом рядом со входом, но его глаза поблескивали насмешливыми искорками, когда кто-то особенно осведомленный вспоминал некие привлекательно грязные подробности. Он не имел ничего против таких развлечений, говорила вся его поза, он здесь для того, чтобы следить за судьбоносным событием не в стенах своего кабинета, а в обществе приятных людей, и в качестве такового даже некоторым образом слишком резкие шутки все-таки находятся в пределах допустимого — приличного.

Разговор плавно перетек на отпуска, о которых мечтали все и поголовно. Кто-то возмущался, что не видел детей—родственников—приятелей так давно, что не узнает, если они подойдут к нему на улице и поздороваются. Кто-то рассказывал о приключениях семьи в поездке, еще кто-то негодовал, что из-за дурацких законов, которые были приняты вот только что и как-то эксцентрично, его сбережения ополовинились и на отпуск на элитном курорте, о котором он мечтал вот уже четыре года, их не хватит.

— Помечтаешь еще четыре года, глядишь, наконец получишь отпуск, тогда тебе точно будет не до элитных курортов, простой лавки в заднем саду какой-нибудь лачуги будет вволю хватать, — бодро сказал кто-то.

— Если доживешь и до того времени, — мрачно заметил Сибе. Совсем негромко, услышали только Яспер и еще пара человек. Но Зубару скосил глаза в их сторону. То ли расслышал ментальные флуктуации, то ли просто проверял, чем занята беспокойная компания. Яспер с Сибе сидели с привычно невозмутимыми лицами и переводили взгляды с экрана на экран. Все ждали, когда эти тугодумы там напроверяются, когда зануда Дюмушель соизволит отдать распоряжение о начале голосования, когда все закончится и можно будет — после бесконечного ожидания и никак не заканчивавшихся командировок — начать не без основания рассчитывать на отпуск.

И казалось: все ждали этого, все периодически поглядывали на экраны — что сослуживцы Яспера, что люди на дополнительных экранах, обязательно находился человек, самоназначившийся для того, чтобы неотрывно следить за происходящим. И все равно: Дюмушель, негромко сказавший в микрофон „Ну давайте приступать, наверное“, глава счетной комиссии, снова вышедший к трибуне с преувеличенно торжественным видом, встрепенувшиеся сенаторы, начавшие переглядываться со встревоженным и растерянным видом — все оказалось неожиданным. Некоторые даже задержали дыхание, на пару секунд, не более —, но не удержались, поддались всеобщему напряжению. Яспер тоже наклонился вперед, наблюдая за экранами с особым вниманием. Он проверил комм — по привычке; в груди кольнуло что-то похожее на детскую обиду: не вспомнил, и Яспер снова сконцентрировался на действии, начинавшемся на экранах.