Не отбрасывая тень (СИ)

А потом моя голова взрывается. Ее вдруг в одну секунду заполняет одновременно столько ярких видений, воспоминаний, ощущений и чувств, что, клянусь, я слышу треск, с которым она ломается на части. Бессознательно, будто пытаясь удержать ее целой, я сдавливаю виски руками и сжимаю зубы от боли. Мелькающие перед глазами картинки ослепляют меня; они меняются очень быстро, словно фотографии при перемотке, не давая мне их даже рассмотреть.

А когда я мгновением позже делаю глубокий вдох, картинки останавливаются. Тьма разрывается, будто паутинка; видение перед моими глазами становится таким объемным и заполняет мою голову так ощутимо, что, когда опора подо мной исчезает, мне кажется, что я упал в эту картинку и очутился в ней, словно переместился в другое место.

Я вижу - своими глазами - берег реки, на поверхности которой сверкают, словно россыпь драгоценных камней, лучи теплого солнца. Все становится таким живым и реальным, что я собственной кожей ощущаю и теплый ветер, и запах белья от стоящей рядом со мной корзины, и касание широких хлопковых штанов и рубашки к своему телу, когда я наклоняюсь над рекой и даже не удивляюсь, увидев свое отражение: на меня смотрит совершенно чужой человек. Прямой нос, рыжие волосы, круглое розовощекое лицо и чуть выдающийся вперед подбородок.

И только глаза мои. Глубокие, кофейно-шоколадные, с пронзительным и гипнотизирующим взглядом.

И когда я смотрю в свои глаза, все вокруг меня ускоряется. Словно фильм в перемотке, я вижу Его рядом со мной, в тени под деревом, на берегу реки… и не узнаю. Волосы чуть взъерошенные, глаза серо-голубые, вся белая кожа усыпана веснушками, но, что больше всего меня удивляет - ни капли надменности и высокомерия. Он широко и легко улыбается, Он выглядит открытым и дружелюбным, когда протягивает мне руку и переплетает наши пальцы, и я зачарован Его красотой так сильно, что боюсь даже вдохнуть, словно Он может растаять…

А потом все меняется, перематывается, не давая мне даже заострить внимание на том, что я вижу; я вдруг оказываюсь рядом с маленьким, приземистым домиком. Я лежу на спине и вижу над собой бескрайнее темно-синее небо, усыпанное звездами так сильно, что кажется, будто оно серебряного цвета и до каждой из них можно дотянуться рукой. Я смотрю на звезды, на их чарующий, холодный блеск, не мигая, пока глаза не начинают слезиться; и тогда я закрываю рану в животе ладонями, а стоящая рядом со мной Сибилла падает на колени и смотрит на свои окровавленные руки. Ее лицо искажается, она начинает всхлипывать и переводит взгляд на меня, но я вижу только звезды и я смотрю на них до тех пор, пока глаза не закрываются сами.

Я даже не чувствую боли…

Когда я открываю их, казалось бы, через мгновение, меня ослепляет свет огня. Я сижу так близко перед костром, что чувствую, как от исходящего от него жара краснеет лицо, но я не отстраняюсь; лишь поднимаю глаза и смотрю на танцующих вокруг меня людей. Они прыгают и танцуют вокруг костра; в нестройном хоре голосов ощущается мелодия, но не разобрать слов, только гудение, поднимающееся к небу, будто призыв богам спуститься на праздник.

Я смотрю на свои тонкие, маленькие руки, на свою смуглую кожу и яркую одежду, на украшения из перьев на шее и босые ноги, а потом осторожно касаюсь пальцами своих волос, но они слишком короткие, чтобы я мог увидеть их цвет.

Я оглядываюсь по сторонам в поисках воды или предмета с зеркальной поверхностью, но вдруг натыкаюсь взглядом на Него. Он стоит поодаль от всеобщей суматохи и веселья; бездонные черные глаза с огненными всполохами неотрывно смотрят на меня, и ноги сами несут меня к Нему - подальше от горячего огня, поближе к пламени.

Он заключает меня в объятия, прижимая к себе, и я глубоко вдыхаю запах Его тела, закрывая глаза. Его ладони лежат на моей спине, а темные волосы щекочут мою шею, когда Он опускает голову, прижимаясь щекой к моей щеке. Он ничего мне не говорит, только сжимает в крепких объятиях, словно боится отпустить, и я дышу им, питаюсь Его близостью, прислушиваюсь к нестройному пению танцующего племени и равномерному стуку ладоней о деревянные барабаны, и это гипнотизирует так, что даже сердце бьется в одном ритме.

Я обнимаю Его, кладу подбородок на Его плечо и смотрю на такое далекое и такое близкое небо, и знаю, что боги видят нас и слышат, и пока все воспевают их доброту и снисходительность, я безмолвно воспеваю их горделивую глупость, из-за которой они отпустили на землю самого прекрасного ангела, обнимающего меня так сильно, словно во мне он нашел свой рай.

И я не знаю, что происходит и почему вдруг я теряю крепкие объятия; я чувствую растерянность и отчаяние, пока бегу вперед, сбив ноги в кровь, и только мгновением спустя я нахожу свое спокойствие в том, как останавливается сердце, когда земля уходит из-под ног и я на мгновение замираю в воздухе, раскинув руки, будто птица, и река подо мной, в темноте кажущаяся черной, выглядит как кинолента, распятая посреди высоких деревьев. Я лечу вниз, навстречу этой пленке, словно хочу стать частью ее сюжета и изменить ход заснятых событий; я закрываю глаза, ощущаю ветер на своем лице…

…и оказываюсь на обрыве. Далеко вперед простирается синее-синее море, напоминающее мне любимые глаза, и, когда Его руки обнимают меня со спины, я улыбаюсь. Он теплее солнца, Он пахнет любовью, Он - моя защита, мое лекарство от летней печали, мое самое лучшее сновидение; Он здесь со мной.

На горизонте, где небо и море сливаются воедино, маячит маленький кораблик - едва заметная точка. Скоро он причалит у берега и я поднимусь на борт; скоро я отчалю и оставлю своего ангела на земле, вдали от меня, и я уже знаю, что это будет тяжелое плавание, пока я не высажусь на других берегах и не призову Его в свои объятия.

Я никогда не любил прощаться, а особенно - прощаться с тем, от кого по своей воле я бы и шагу в сторону не ступил.

Он зарывается лицом в мои волосы и целует меня в макушку, бормоча мне наши клятвы, кочующие из губ в губы, через вдох, по рукам и пальцам; потерянные в постели, спрятанные в складках одеяла, оставленные рядом с кроватью, будто подарок, и повторяемые едва слышно, словно нас могут послушать и лишить языка за то, как мы говорим о любви. Он шепчет их по памяти и итальянский в Его устах похож на музыку.

Музыку, под которую Он провожает меня на корабль, и даже когда мы отплываем, я стою на палубе до тех пор, пока могу видеть Его на берегу, и только после того, как родные берега Венеции скрываются из виду, я закрываю глаза и слушаю, как угодливо моя память оживляет Его голос, словно Он сейчас стоит рядом со мной.

Я вспоминаю Его голос и когда иду ко дну днем позже, все дальше от воздуха, окруженный вещами и обломками мебели, и на поверхности слабо танцует свет огня, жадно пожирающего остатки корабля. Отсюда, под поверхностью, на фоне почти черного неба огонь напоминает солнце, упавшее с небес в воду, и этот контраст темноты и пламени не пугает меня: точно так же я уже однажды утонул в Его глазах. Я помню Его голос так отчетливо, словно Он тонет вместе со мной, продолжая клясться мне в любви, и я даже не боюсь, когда закрываю глаза и слушаю, как Он едва слышно зовет меня и шепчет «amore», и я только стараюсь не думать о том, что больше Его не увижу.

Просто делаю вдох и позволяю воде забиваться в мои легкие, пока не затихает в уголках моего слабеющего сознания Его голос.

А потом Он зовет меня. Снова. Но громче и отчетливее, потому что Он лежит рядом со мной, на второй половине кровати, и, когда я поворачиваю голову, Он улыбается мне и откидывает голову на белоснежные подушки.

Я люблю Его. О, как сильно я люблю Его.

Он рисует кончиками пальцев крылья на моей спине и смеется, когда целует меня между лопатками и говорит, что теперь они у меня есть. Он не хочет меня обращать; каждый раз, когда я заговариваю об этом, Он пытается увлечь меня поцелуем и у Него каждый раз это получается.

Мы нежимся в постели и целуемся; я просыпаюсь в Его объятиях, читаю Ему французскую литературу и смеюсь, когда Он пытается намотать мои кудри на свои пальцы.