А счастье пахнет лавандой!

Бернадетт Стрэхн

А счастье пахнет лавандой!

1

Иви Крамп прямо-таки тошнило оттого, что у нее такое смешное имя [1]. Об этом говорили кассирши в банке. Им вторили телефонистки. Служащая химчистки твердила об этом вот уже несколько лет. Даже отец Иви считал точно так же, хотя сам и наградил ее такой фамилией.

В то утро театральный агент Иви — обладательница исключительно звучного имени — Мередит де Винтер — привязалась опять к тому же.

— Я прошу мне объяснить, — ее голос, уже полвека испытывавший на себе действие чрезмерной любви его обладательницы к джину с тоником, так и хрипел в трубке, — как я могу найти работу для актрисы с именем Иви Крамп? Посмотри на себя в зеркало, моя дорогая! Кто перед тобой? Девушка, которой далеко за двадцать, с большими голубыми глазами, с горестно болтающимися, давно не мытыми волосами. Никакой ИВИ КРАМП!

На самом же деле, покосившись на треснутое зеркало в гримерной, Иви увидела Барсука с забавно потертым местами мехом; его пластмассовый левый глаз болтался на ниточке, а лапы чуть-чуть попахивали острой приправой. Боже, как ненавидела она этот костюм. Не говоря уж о том, какой отвратительно толстой казалась в нем ее задница.

Такого же вида, поеденная молью Белка, подпрыгивая, заскочила в гримерную и довольно злобно пробурчала:

— Бррр, бррр…

— О, Саймон… Побереги свое красноречие до лучших времен! — бросила Иви и устало впихнула глаз Барсука на прежнее место.

— Виноват. — В словах Белки не чувствовалось раскаяния. Из-за неопрятной маски показалась капризная, грубоватая улыбка, но скрывавшаяся за ней спровоцированная алкоголем драма яростно требовала выхода. И так было всегда.

— Я же сказал: ты пропустила свою реплику перед песенкой, и если это произойдет еще раз, ты вылетишь к чертовой матери!

— Только не это! — Меховые Ивины лапы в отчаянии обхватили меховую голову. — Не говорите мне этого! Не выгоняйте в лес меня одного! Как смогу я выжить там без вас и без всех этих дурацких, неврастеничных, милых зверей!

За кулисами всегда так бывает: дружеское подшучивание. Но это подшучивание — не дружеское. Уже не раз «милые» звери, уйдя со сцены, пытались отколошматить друг друга, невзирая на декорации.

— Я же говорил тебе, что в этой роли ты все делаешь не так! — кричала Белка, роясь в рюкзаке и извлекая из него бутылку «Джек Дэниэльс».

— Снова ты все проливаешь на свое накладное пузо, — спокойно сказала Иви.

Главное, а возможно, и единственное удовольствие в этой работе — поиздеваться над Саймоном.

— Не суйся! — резонно ответил Саймон, с громким звуком отрываясь от бутылки. — Почему ты не изучала барсуков? Я же тебе велел!

Иви почесала массивную пушистую голову пластмассовым когтем.

— Гммм… Я играла почти как в сериалах. Разве не похоже?

Саймон в гневе швырнул орех из папье-маше на пол.

— Почему ты так несерьезно относишься к работе?

— Может, это оттого, что мы ставим дерьмовый спектакль в дерьмовых костюмах по дерьмовому сценарию?

Иви, сдержавшись, не добавила, что и Саймон — порядочное дерьмо, хотя дело обстояло именно так.

Большая Белка вся дрожала от гнева. И как же просто оказалось вывести ее из себя! Теперь в любую минуту можно ждать ее любимой тирады: «В-театре-нет-места-цинизму…»

— В театре нет места цинизму, — завизжал он, на этот раз попав в точку.

— Мы не в театре, — устало заметила Иви, — мы в общественном учреждении в какой-то глухой дыре играем спектакль до такой степени антисексуальный, антирасистский, вневозрастной и внеклассовый, что он, к сожалению, получился просто никаким, прямо-таки антивеселым. А наши зрители — скучающие пятилетние малыши, на лицах которых ясно написано, что они скорее согласились бы вытерпеть любую прививку, чем сидеть здесь.

Она помолчала и добавила:

— Твой хвост опять отвалился.

— О черт… Черт, черт, ЧЕРТ! — завизжал Саймон. Бегая кругами по комнате, он вдребезги разбил бутылку о ржавую раковину именно в тот момент, когда в дверях показалась голова директора школы.

Будучи человеком опытным, она сумела взять себя в руки и заявила:

— Вы не могли бы вернуться на сцену? Ваш друг Крот в самом разгаре зажигательного танца поскользнулся и пробил головой дерево из фанеры. Он все забрызгал кровью, а кроме того, я категорически против громких разговоров: дети не должны слышать такие речи!

В один прекрасный день можно будет за бокалом вина посмеяться над тем, что произошло, но сегодняшний день явно не заладился. В травмпункте Иви, конечно, могла понять каждого, кто при взгляде на гигантскую Белку и гигантского Барсука, поддерживающих истекающего кровью такого же гигантского Крота, не мог не улыбнуться. Но ей было не до смеха. По крайней мере сейчас.

— Может, можно хоть голову с него снять? — упрашивала Иви Саймона, неуклюже продвигаясь по проходу к двум оранжевым пластмассовым стульям, которые, видимо, были специально сконструированы так, чтобы на них было неудобно сидеть.

— Чтобы испортить всю прелесть костюма? Ты с ума сошла?

Иви вздохнула и закрыла глаза. В подобных заявлениях Саймона не было и намека на иронию. Иви стала актрисой, потому что она любила играть. Это просто как правда. Вся эта чванливая дребедень об истине и красоте ее не трогала. В те минуты, когда она была честна перед собой (а эти минуты приходили неожиданно, как будто ветерок подул в нужном направлении), она сама себе признавалась, что стала актрисой именно потому, что ей захотелось славы. Однако все это казалось таким банально пустым, что она не очень-то любила себе в этом признаваться, и для всех, кто ее знал, это было очевидной истиной. Но Саймон стал артистом из более высоких соображений. Проблема же его заключалась в том, что в первую очередь он был артистом, а вот симпатичным человеком, увы, только во вторую.

Ну а в третью очередь — он был Белкой.

— Я же должен быть на другом спектакле, — бормотал, хныча, Крот. — Я же подвел их. О, дурак я дурак… глупый, сумасшедший дурак.

— Шшш… Иви поглаживала его синтетическую голову, когда он неуклюже к ней прислонялся. Она старалась не обращать внимания на электронные часы, извещавшие, что впереди еще три часа и сорок минут ожидания, а возвращалась мысленно к словам Мередит, рисовавшей ей картину этой самой работы: «Праздник! Веселье! Улыбающиеся детские личики! И ты — счастливый участник разъезжающей актерской труппы!» Реальность же состояла из допотопного тесного форда «Транзит» и всевозможных выпадов со стороны актерской братии, которая для поддержания сил пила, пакостничала и сквернословила, умудряясь при этом относиться к своему делу предельно серьезно. Но последнее было выше понимания Иви! Как может человек, хоть чуть-чуть обладающий чувством юмора, относиться серьезно к тому, что они вытворяли с беззащитными пятилетними детками этого округа!

Саймон, конечно, исключение. Она заметила, как он демонстративно открыл «Короля Лира» и читал его с таким упорством, на какое только способен был человек, читающий сквозь лохматые прорези беличьей головы.

Однако электронные часы были настроены более оптимистично. И четыре часа, после которых им было разрешено забрать забинтованного трагика и засунуть его в свой фургончик, все-таки подошли к концу. Когда их уникальное средство передвижения, достигнув угрожающей скорости — тридцати миль в час, неслось по направлению к Лондону, дому, ванной и мягким полотенцам, Иви, прижатая к окну, сидела на переднем сиденье. Ее совсем не было видно за теми предметами, что пришлось переложить вперед, чтобы освободить сзади место для обессилевшего Крота. Пронянчившись всю дорогу с огромным кустом, поставленным ей на колени, Иви чувствовала себя слишком измотанной, чтобы поддразнивать Саймона.