Не отбрасывая тень (СИ)

Я делаю паузу и прислушиваюсь к Его ровному дыханию. Он проводит рукой по моему телу от середины спины вниз до бедра и, чуть повернув голову, целует меня в висок.

- Покажи мне свою семью, - просит Он. - Свою племянницу и сестру.

- Только их?

- Твоих родителей я видел, - по голосу слышу, как улыбается Он. - Ты забываешь, что у меня везде есть глаза.

Горячая волна обращения проходит по моему телу и тут же раскрываются крылья. Я еще слабо управляю ими, они меня почти не слушаются; с тихим шорохом они накрывают мою спину и обнимают за плечи, будто рефлекс защититься.

А потом Он кладет ладонь на мое крыло и мягко поглаживает его, словно успокаивая, и я чувствую, как напряжение отступает. Пытаясь расслабиться, я вытаскиваю из памяти воспоминание о Лизе и Бриджит на дне рождении малышки на трехлетие. Это был первый раз со школы, когда я взял в руки свою первую гитару, еще подаренную родителями и оставленную в их доме; я вытащил воспоминание о том, как играл кое-что из своих сочинений, а Лиза, заложив руки за спину, стояла за спиной малышки и с улыбкой смотрела на меня. Почему-то ее я запомнил ярче всех…

Увлекшись, я показываю Ему одно воспоминание за другим: первая гитара, купленная родителями на мой день рождения. Первый поцелуй с девушкой. Первый выход на сцену. Первая поездка на машине. Первый раз, когда я увидел море.

Показывая Ему свою жизнь, словно на ладони, я вдруг понял, что для меня все было в новинку. Вся моя жизнь вдруг оказалась такой короткой, все ощущения выглядели новыми, все события, все, что со мной происходило, казалось непривычно чужим. Я вдруг понял, что за свои тридцать с хвостом я сделал и попробовал слишком мало. Рядом с Его тринадцатью веками моя жизнь вдруг оказалась маленькой, будто один миг - еще вчера я сделал свои первые шаги и вот уже треть жизни позади.

Это напугало меня. Я никогда реально не задумывался о том, как жизнь стремительна и сейчас ощутил это в полной мере. Мне вдруг стало так страшно, пусть теперь уже я не мог стареть и стал бессмертным, что я показывал Ему все подряд, что приходило мне в голову. Обнимая Его за шею и ощущая Его ладонь на моем крыле, я смотрел на Его лицо, на то, как движутся глаза под веками, словно Он спит и видит сны, и ощущал себя так отчужденно, будто это была не моя жизнь, а кинофильм.

Я показал Ему свою аттестацию в вузе. Первое утро после бурной вечеринки. Первый штраф, полученный за превышение скорости. Первый раз, когда я увидел Лизу в роддоме, с Бриджит на руках. Первый раз, когда моя мать заплакала при мне. Первый полет на самолете. Первый раз, когда отец учил меня плавать.

Я смотрел вместе с Ним на свою собственную жизнь и она казалась мне чужой, словно я на самом деле начал жить только после обращения в демона. Думая об этом, я показал Ему концерт, на котором увидел Сафину, пробиравшуюся к сцене и не сводившую с меня взгляд. Я показал Ему первую смерть, когда я убил приставшего ко мне парня и поглотил Его душу. Первый раз, когда меня привели к Нему.

Я показал Ему то, каким увидел Его в первый раз - властным, холодным, убийственно прекрасным и опасным. Я помнил это отчетливо, потому что демоническая память была ярче, и события, произошедшие со мной после обращения, я мог вытащить из памяти более детальными. Я показал Ему, как Он убил стражника за моей спиной, бросив кинжал тому в глаз, и как вынес мне предупреждение. Я даже дал Ему ощутить дрожь, охватившую мое тело, когда я сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться, и легкие наполнились Его волшебным запахом, а следом я услышал Его голос - тихий, угрожающий, притягательный, словно бы имеющий оттенки.

Он вынес мне предупреждение. Не сводя пристального взгляда с моего лица и глядя на меня сверху вниз, и я был напуган так сильно, что с трудом слышал Его голос за оглушающим сердцебиением.

Он нахмурился. Воспоминания оборвались; Он отнял руку от моего крыла и еще несколько секунд выравнивал дыхание, почему-то вдруг едва слышно сбившееся, а потом открыл глаза, глядя в потолок.

Я боялся пошевелиться.

- Я не почувствовал ненависти, - тихо сказал Он, поворачивая голову ко мне.

Я сглотнул и переместил руку с Его шеи на плечо, машинально разгладив складочки на рукаве Его одеяния.

- Я боялся тебя, - ответил я. - Тогда еще не ненавидел. Тебя боялись все, но ненависть…

- Покажи мне тот момент, когда ты ненавидел меня, - перебил Он. - Самое яркое воспоминание.

Я колебался и знал, что Он ощущает мое колебание. Я знал, что Он видит это в моем лице и, возможно, даже знает, почему я не хочу показывать… но я сдался. Опустил голову, и Он, расценив это как смирение, положил руку на мое крыло ближе к основанию.

Я показал Ему то воспоминание, когда я нашел Сафину - а точнее то, что от нее осталось - в лесу. Когда я понял, что это Он ее убил, и что-то обжигающе-горячее захватило меня так сильно, что стало трудно дышать. Я дал Ему ощутить это в полной мере и сам содрогнулся от воспоминания, когда почувствовал отголоски той ненависти, которая, казалось, подожгла меня до кончиков пальцев. Я дал Ему почувствовать, как задрожали руки, готовые сомкнуться на Его шее, и как красной пеленой заволокло глаза, когда я почувствовал - отчетливо, сильно, каждой клеточкой - что я ненавижу Его.

Это был пик моей ненависти к Нему. Я жил с ней дальше, я смирился и привык, я перестал обращать на нее внимание, но тогда она захватила меня целиком и заставила почувствовать себя диким зверем, который хочет только одного - вцепиться и растерзать.

Отняв руку от моего крыла, Он еще некоторое время сидел с закрытыми глазами. Мои руки лежали на Его плечах, будто груз; я боялся даже вдохнуть.

- Какое воспоминание ты хочешь увидеть? - спросил Он, не встречая мой взгляд, словно ничего и не было.

Я попытался проглотить ком в горле, но он словно бы состоял из маленьких лезвий. Или это так царапали горло слова, которые я должен был сказать и которыми поперхнулся - банальные и глупые слова о том, что вся эта ненависть в прошлом, что сейчас нас связывает нечто большее, что мы прошли через это…

У меня язык не повернулся комментировать то, что я показал Ему. Он и сам все знает. Он сам этого захотел.

И я заговорил. С трудом, словно у слов был вес и каждое из них весило по меньшей мере тонну.

- Покажи мне Суд… или человека, которого ты любил.

Он не шелохнулся. Я даже не сразу заметил, что мы сидим в тишине и Клод куда-то исчез, оставив нас одних. Я был так поглощен наблюдением за Ним и перепадами Его настроения, что не замечал ничего вокруг.

А потом Он выпрямился и раскрыл крыло, и сначала я даже не поверил своим глазам, пока Он не придвинулся ко мне поближе. Затаив дыхание, я с опаской положил руку на Его крыло и закрыл глаза.

Сначала я не увидел ничего, просто сплошную темноту, а потом я вдруг услышал лязг цепей. Такой внезапный и громкий, что я вздрогнул и перед моими глазами тут же возникли тонкие белые руки. Я увидел их всего на одну секунду, которая показалась мне вечностью; я увидел, как пальцы одной руки обхватывают вторую; увидел короткие ногти, длинные пальцы и белую ткань на запястье - то ли рукав, то ли одеяло. Я не успел рассмотреть, потому что видение рук неожиданно сменилось на чье-то черное одеяние.

Кто-то стоял передо мной, пока я был на коленях. Кто-то сковывал мои руки над моей головой и бесстрастно, механическим голосом зачитывал мне мой приговор и каждая фраза сопровождалась хрупким, легким видением: вот я целую чьи-то пухлые губы. Вот я прижимаюсь ухом к чьей-то груди и слушаю сердцебиение. Вот я переплетаю свои пальцы с пальцами другого человека и он крепче сжимает мою руку, будто говорит мне: «я тебя не отпущу». Вот я утыкаюсь носом в его шею и глубоко вдыхаю чистый запах человеческого тела.

Одна фраза приговора - одно видение.

«Ты никогда не поднимешься на поверхность», - и растворяется перед моими глазами образ гладкой спины на белых простынях, пока он спит, уткнувшись носом в подушку, и все, что я вижу - это его взъерошенные, каштановые кудри, линию плеч, обнаженную спину и руки под подушкой.