Loving Longest 2 (СИ)

— Приходи завтра, мой сладкий Арафинвэ, — шептал незнакомец, — дай мне прикоснуться к твоим медовым кудрям…

Финарфину было так обидно, что он столько лет жил без всего этого, что насытиться ему становилось всё труднее и труднее. И тогда Мелькор сказал, что есть и другие юноши помимо гордого Тургона, — юноши, которые не посмеют отказать сыну нолдорского короля…

…Алдамир немного испортил ему настроение своими слезами, но удовольствие того стоило. Он поднялся наверх, убедился, что Алдамир ушёл, закрыл дверь. Потом спустился в подвал, чтобы проверить, что там всё в порядке, и почувствовал, что там кто-то есть.

На полке горел светильник, а рядом стояла Эарвен. На ней была розовая, вышитая золотом блузка, груди не было видно (хотя, надо признать, она у неё была небольшая) и на ней были серебристые нижние штаны Алдамира, которые тот, видно, не успел или уже был не в силах надеть, спущенные до середины бёдер. Финарфин рассмеялся, подошёл к ней; он был слегка пьян — выпил и до, и во время того, что он делал с Алдамиром.

— Сними их, — сказал он.

— Тебе-то это зачем? — сказала она.

— Чужие ведь, — ответил он, смеясь.

— И как я в спальню пойду?

— А где твоё платье… юбка? — спросил Финарфин, отпивая ещё из серебряного кубка, стоявшего на винной бочке.

— Тебе какое дело! — ответила жена. Ему показалось, что она тоже что-то пила. — Раз тебе так не нравится, снимай сам.

Он стянул с неё, не глядя, штаны, почувствовав ещё раз запах того, что здесь произошло. Он не ожидал, что желание захватит его снова. В конце концов, всё было не так уж плохо. И даже совсем не противно, особенно в качестве третьего блюда, после, когда первые желания уже утолены.

Финарфин не очень удивился, когда жена сообщила ему, что беременна. Он был совсем не против шестого ребёнка, но почти сразу заметил, что Эарвен ведёт себя странно. Подумав, он понял, что в доме вообще многое стало странным после того, как ушла Луинэтти.

Анайрэ

На полу палатки стоял обтянутый промасленной тканью небольшой лёгкий ящик, с которым они давным-давно путешествовали по Аману. Дрожащими руками Анайрэ бросила в него два тёмных прочных платья, потом чёрный плащ. Пешком, так пешком, она готова.

Раздался тихий звон серебряного колокольчика, висевшего у входа. Анайрэ обернулась: в палатку вошла Эарвен. Её носик и глаза были совсем розовыми, в руках она комкала платочек. Было видно, что она плакала.

Анайрэ взяла её за руки и поцеловала в мокрую щёку.

— Ну что ты! Эарвен… я понимаю, тебе так тяжело… тяжело видеть сейчас тех, кто… но хотя бы Феанора с нами нет. Мы ведь все будем вместе, Эарвен, я, наши дети, мы их не отпустим одних! Эарвен…

— Ты не понимаешь… — Эарвен снова всплакнула. — Я не могу с вами идти… Совсем… У меня будет ребёнок. В конце мая следующего года… Мне так нужна помощь… Луинэтти меня давно бросила, с Галадриэль вообще стало невозможно разговаривать…

— Но ведь можно что-то придумать?..

— Не знаю… Я так надеюсь, что Финарфин меня не оставит… Мне кажется, он на самом деле хотел бы остаться. Ты же… ты же поговоришь с Ноло, правда? Мне так не хочется, чтобы они ссорились…

У Анайрэ на глазах появились слёзы. Бедная Эарвен! Бедный малыш! Конечно, Финарфин не должен никуда идти.

Финарфин заглянул к ним; он подошёл, тоже обнял Эарвен и сказал:

— Милая, тебе нельзя плакать! Совсем нельзя. Пожалуйста, возвращайся к себе! Я всё устрою. Мы уедем завтра домой, в Тирион, вдвоём, я тебе обещаю.

Эарвен вышла, а Финарфин повернулся к Анайрэ. Что-то странное появилось в его глазах; розовые губы по-прежнему были сложены в милую, детскую улыбку, но глаза щурились, как будто он видит что-то мерзкое, пальцы сжимались и разжимались, словно отталкивая нечто невидимое.

— Анайрэ, я хотел бы тебе кое-что показать. У меня есть кое-что. — Он снял с плеча расшитую зелёную сумку. — Ты знаешь, что это. — Мешок раскрылся и Финарфин вытащил наружу двумя пальцами кончик ткани.

— Это шарф Ноло, он его потерял на празднике… наверно, — сказала Анайрэ; она запнулась, увидев выражение лица Финарфина.

Финарфин вытащил его дальше, и она увидела тёмные пятна, впитавшиеся в пушистую ткань.

— Я ездил в Форменос. Хоронить отца. И я нашёл это во дворе. Ты понимаешь, что это значит? Ты понимаешь? — Голос Финарфина становился всё тише и тише. Его щёки заливались краской.

— Н-нет… — с трудом выговорила его невестка.

— Где он был в тот день, Анайрэ? Дома? Он был дома? Ты же не будешь меня обманывать?

— Он… он… мы были вдвоём с Аракано… больше никого дома не было. Он вернулся поздно, и вся одежда была мокрой от дождя…

— Твоего мужа и старшего сына не было дома, — прошептал Финарфин. — Шарф твоего мужа остался в Форменосе. Ты понимаешь, что это значит? Они убили моего отца. Финвэ. Скорее всего — вдвоём. И отдали Мелькору Сильмариллы. Вот до чего дошёл мой брат в своей ненависти к Феанору…

У неё не хватило сил заговорить об этом с Финголфином. Она не могла произнести ни слова, не могла упомянуть ни Форменос, ни Финвэ, ни синий шарф, который она связала для него на прошлый день зачатия.

— Ноло… — сказала она. — Ноло, я… не могу остаться с тобой. Не могу.

— Я этого ждал, — тихо и покорно сказал он. — Ладно. Я понимаю.

— Просто… Понимаешь, оказывается у Эарвен будет ребёнок. Они… Финарфин тоже не сможет пойти с тобой. Они должны остаться. И Эарвен очень нужна помощь, она сейчас так одинока…

— Конечно. Конечно, Анайрэ. Какое счастье!.. Я так рад. Мне так жаль, что Турукано настаивает на том, чтобы идти со мной, — всё это может быть слишком тяжело для его жены и маленького ребёнка.

— Финарфин и Эарвен очень просили никому не говорить об этом, даже их детям, — сказала Анайрэ. — Сейчас как-то не время…

Финголфин вздохнул.

— Но, по крайней мере, я должен буду сказать об этом Феанору. Просто должен. Феанор не поймёт, если я скажу ему, что наш младший брат не пошёл за ним только потому, что послушался Валар.

Анайрэ так не хотелось выпускать малыша из рук! Но, кажется, родители и не спешили его забирать.

— Как же вы его назовёте? Я бы назвала его «Калион» — «сын света» или «Калеммакил» — «меч света»…

— Ты что, с ума сошла? — напустился на неё Финарфин. — Свет?! Какой сейчас может быть свет? Вот когда подрастёт, мы придумаем ему имя…

Так он и остался у неё дома — без имени.

Перед тем, как покинуть Валинор, Финголфин раздал свои богатства спутникам. Часть он отдал на хранение Финарфину и его сыновьям, и вернувшись в Тирион, Финарфин почему-то не вспомнил о том, что половина ящиков, которые он вернул на склады и в сокровищницы в королевском дворце Финвэ, принадлежит брату и его семье. Все свои владения Финголфин отчасти продал, в основном — раздарил семьям остававшихся в Валиноре эльфов, чтобы те могли жить безбедно в отсутствие своих родных.

У Анайрэ остался только дом, в котором они всегда жили — с садом и огородом. Её никто не навещал: близких друзей и родных не осталось, а остальных можно было не пускать дальше прихожей. Иногда она собиралась с духом и напоминала Финарфину о том, что у неё живёт его сын: ей хотелось порадовать его, сделать ему пирог или торт, а всех нужных продуктов в её маленьком хозяйстве, конечно, не было. Сама она, как и другие эльфийские женщины, готовить была не обучена, но она столько раз видела, как это делают Финголфин и Фингон, что печь яблочный пирог оказалось не так уж сложно. Финарфин, недовольно пофыркивая и посвистывая, писал для неё записку управляющему, и ей всегда было неудобно перед этим управляющим — получалось, как будто это она такая прожорливая.

Она надеялась, что сможет встречаться с мальчиком, когда он уедет к родителям, но Финарфин ни разу не пригласил её к себе. Анайрэ лишь несколько раз смогла увидеть его издалека.

Она так надеялась, что он счастлив…

Финарфин

Первые годы после того, как случилось всё это, запомнились Финарфину, как время небывалого блаженства.