Loving Longest 2 (СИ)

— Тварь! — закричала она. — Где мой муж? Где Тингол?! Отвечай! Да, я из числа друзей Йаванны, но я многому научилась у Оромэ. Если не ответишь, я могу тебя освежевать и выпустить тебе кишки!

Финрод взлетел по лестнице и выбежал из дома, оттолкнув камеристку Эарвен. Та, судя по всему, только что получила оплеуху от Мелиан: шатаясь, она тянула руку к Финроду и пыталась ему что-то объяснить, что-то вроде — «Финдарато, твоя матушка не хотела…».

«Брат! — в ужасе думал он. — Они же за ним кого-то послали. Послали вернуть его сюда. Сюда, в эту клетку. Они же схватят его, может быть, убьют, если он не послушается. Я должен вернуться, вернуться, как можно скорее, должен найти Гвайрена!

Папа, папочка… милый, добрый, спокойный, умный. Почему? Почему ты стал таким?

Или ты был таким всегда, а я просто закрывал на это глаза?..».

====== Глава 40. Что с моим братом? (2): Я провожу вас ======

Финарфин

Финголфин в очередной раз поссорился с Феанором.

Он выбежал во двор, красный, разгорячённый. Финарфин подошёл к нему, протянул руку и сказал:

— Он опять кричал на тебя, да? Я тебе очень сочувствую.

Финголфин обнял его — быстро, как всегда, так быстро: младшему брату казалось, что на него вообще никто не мог обращать внимания больше пяти минут. Финарфин (по крайней мере, сам он так думал) потом подрос ещё немного, но старший всегда был больше чем на голову выше. И это ощущение — Финголфин, такой высокий, над ним, его сильные, крепкие руки (а старший весь дрожал от злости), его горячая грудь, пахшие лавандой тёмные, тяжёлые волосы…

Внутри у него вспыхнуло пламя, погасить которое он так и не смог. Это ощущение всегда оставалось с ним — объятия высокого, сильного брата, его мимолётное внимание, жар…

Он пытался это вытравить из себя; старался как можно дольше быть вне дома (никто особенно не обращал на это внимания). Финарфин часто посещал Тол Эрессеа, общался с королевской семьёй тэлери, часто выходил с ними в море, пару раз даже посетил Эндорэ.

Наконец, он договорился с королевской дочерью, Эарвен, о браке. Финарфин не скрывал от неё, что не влюблён, но у девушки по этому поводу не было никаких возражений: она так хотела быть женой королевского сына, поселиться в дворце в Тирионе и носить нолдорские драгоценности.

В первую брачную ночь он два раза честно попытался исполнить свой супружеский долг. Сначала его замутило, он пожаловался на головную боль, уселся с ногами в кресло, как был, в ночной рубашке. Больше всего ему сейчас хотелось побежать в спальню к родителям и жаловаться, жаловаться, жаловаться — «я не хочу, не хочу, мама, можно я останусь с вами?». После второго раза его буквально начало тошнить. Он босиком выбежал на балкон-террасу, выходившую в сад, перепрыгнул через перила; почувствовал во рту вкус тёмного тэлерийского вина и понял, что его сейчас вырвет. Он засунул голову между стеной дома и бочкой для стока воды. Ощущение от прикосновения губами к её мягкой груди напомнило, как ему, маленькому, сестра Финдис заталкивала в рот противную тёплую кашу. Как будто его тошнило с тех пор, а вырвало только сейчас.

— Да ладно, ничего, — зевнув, сказала Эарвен, погладила себя кончиками пальцев по груди (это выглядело странно — как будто бы в спальне на мгновение появился другой мужчина) и с сожалением застегнула рубашку. — Ты же знаешь, я совсем не хочу рожать…

Со временем его мать стала всё чаще заговаривать с ним о детях: у Феанора уже было трое, родился первенец и у Финголфина. Финарфин без особого удовольствия посещал брата. Он не любил детей, но позволял маленькому Фингону поиграть со своими золотыми волосами: ребёнок был тихим и воспитанным.

— Прости, что я так к тебе пристаю, — тихо вздохнула Индис, глядя, как Фингон сплетает вместе её косу и косу Финарфина; у сына цвет был чуть темнее, и это было очень красиво. — Ты такой красивый, милый, Инголдо, я бы так хотела увидеть твоих детей! Я понимаю, вам с Эарвен хочется ещё повеселиться, попутешествовать; ну так оставьте своего ребёночка мне, я с такой радостью с ним посижу! Да и папа будет не против…

— Папа будет не против! Надоело! Уехать, что ли, к твоему родичу Тинголу в Эндорэ… — злобно, сквозь зубы, говорил Финарфин жене вечером.

— Послушай, — сказала жена, — ведь это возможно… Если у нас будут дети, твой папа нам построит отдельный дом, у нас будет столько всего… Только представь, Инголдо: дворец в Тирионе, опаловые фонтаны, розы…

— Этого никогда не будет: ты не хочешь беременеть, а я не хочу исполнять супружеские обязанности, — уныло ответил Финарфин.

— Инголдо, будет… — почти беззвучно прошептала жена. — Послушай, я знаю один способ…

Финарфин не ожидал, что сможет полюбить детей, но всё-таки это произошло. Добрые, хорошо воспитанные, они не доставляли никаких хлопот и даже когда они окончательно переезжали от Индис в их дом в Тирионе, большую часть времени проводили в доме Финголфина с Фингоном и…

…и с Тургоном.

Всё было бы так хорошо, если бы не Тургон.

На маленького Тургона Финарфин почти не обращал внимания: он был тихим и замкнутым ребёнком, который часами складывал мозаики из стекла, сидя на краю фонтана. Но потом он вырос. Финарфин хорошо помнил, как пришёл однажды в дом Финголфина после многомесячного перерыва, и рядом с братом стоял Тургон — словно его прекрасное, ещё более светлое и беспорочное отражение в прозрачной воде. Он был выше отца, тоньше и волосы у него были длиннее. И если Финарфин о Финголфине запретил себя думать, потому что тот был его родным братом, потому что он возненавидел бы его, если бы узнал о его чувствах, то Тургон выглядел так, словно бы никто даже не имел права думать о нём — его серые глаза словно бы и не глядели на тебя. Смотря ему в лицо, Финарфин видел как будто бы лучистое, прекрасное — но непрозрачное стекло; он мог лишь пытаться заглядывать в это стекло, но никогда ничего не мог увидеть за ним, как будто бы это был прекрасный дом, куда его никогда не пустят.

Финарфин пытался оставаться с племянником наедине, удерживать его разговорами, придумывать какие-то совместные дела, но всё время видел, что тому невыносимо скучно общаться с ним, что он для Тургона не существует. Он видел, что эту непроницаемую преграду Тургон раскрывает только, когда рядом родители или старший брат, иногда — для его сына, Финдарато. Финарфин завидовал сыну, но не слишком: на самом деле Финарфин хотел, чтобы Тургон до боли сжал его в объятиях, повалил на песок в саду, раздвинул ноги, как женщине; может быть, даже, чтобы ударил по лицу; хотел полностью оказаться в его власти, что бы ни было.

Но он прекрасно знал, что соблазнить Тургона на такое нельзя ничем.

Однажды летом они с семьёй Финголфина жили в доме на Тол Эрессеа. Было очень жарко, и Финарфин заметил, что Тургон уходит куда-то далеко по берегу. Он незаметно последовал за племянником, спрятался за камнями — и увидел, как Тургон сбрасывает с себя одежду, увидел очертания его бёдер, ягодиц, увидел всю его наготу, как его волосы стелются по блестящим тёмным волнам; как он выходит на берег. Он не смел подойти ближе, зная, что его следы будут видны на пляже, но он видел, как спящий Тургон свернулся калачиком, видел белые искринки песка на его щеках, животе и коленях. Со стыдом и ужасом он почувствовал невыносимый жар в своём теле, понял, что у него мокрые штаны — наверно, это был первый раз, когда это случилось, когда он не трогал себя руками.

Финарфин приходил сюда ещё несколько раз. Каждый раз было всё стыднее и стыднее; мечты были всё жарче и жарче.

И однажды, отойдя уже далеко от моря, он зашёл в цветущую рощу глициний; розовые лепестки падали ему на влажный лоб и прилипали к щекам. Там, на тропинке, на фоне розового неба, он увидел черные очертания высокой фигуры. Да, он знал, что это не Тургон; он понял даже, что это не эльда. Но он позволил незнакомцу прикоснуться к себе, позволил снять с себя одежду и позволил всё время, пока серебряный свет Тельпериона заставлял словно парить в воздухе лиловые соцветия, давать себе уроки. Он узнал, как удовлетворить, насытить своё тело, используя при этом тела других.