Москва и москвичи

лазов.- Сейчас заказ принесли срочный. - Так в чем же дело? - Персидской ромашкой я пересыпаю... А без этого их нельзя... Извините меня... Я сейчас оденусь. Он накинул пиджак. - Эллен! Ко мне мой друг пришел... Писатель... Приготовь нам закусить... Да иди сюда. - Mille pardon... Я не одета еще. Из спальни вышла молодая особа с папильотками в волосах и следами грима и пудры на усталом лице. - Моя жена... Стасова-Сарайская... Инженивая драмати. - Ах, Жорж! Не может он без глупых шуток! улыбнулась она мне.- Простите, у нас беспорядок. Жорж возится с этой рванью, с переписчиками... Сидят и чешутся... На сорок копеек в день персидской ромашки выходит... А то без нее такой зоологический сад из квартиры сделают, что сбежишь... Они из "Собачьего зала". Глазов перебивает: - Да. Великое дело-персидская ромашка. Сам я это изобрел. Сейчас их осыплешь - ив бороду, и в го ------------------------------1 Теперь на улице Красина. [103] лову, и в белье, у которых есть... Потом полчасика подержишь в сенях, и все в порядке: пишут, не чешутся, и в комнате чисто... - Так, говорите, без персидской ромашки и пьес не было бы? - Не было бы. Ведь их в квартиру пускать нельзя без нее... А народ они грамотный и сцену знают. Некоторыебывшие артисты... В два дня пьесу стряпаем: я-явление, другой-явление, третий-явление, и кипит дело... Эллен, ты угощай завтраком гостя, а я займусь пьесой... Уж извините меня... Завтра утром сдавать надо... Посидите с женой. Мы вошли в комнату рядом со спальней, где на столе стояла бутылка водки, а на керосинке жарилось мясо. В декабре стояла сырая, пронизывающая погода: снег растаял, стояли лужи; по отвратительным московским мостовым проехать невозможно было ни на санях, ни на колесах. То же самое было и на Живодерке, где помещался "Собачий зал Жана де Габриель". Населенная мастеровым людом, извозчиками, цыганами и официантами, улица эта была весьма шумной и днем и ночью. Когда уже все "заведения с напитками" закрывались и охочему человеку негде было достать живительной влаги, тогда он шел на эту самую улицу и удовлетворял свое желание в "Таверне Питера Питта". Так называлась винная лавка Ивана Гаврилова на языке обитателей "Собачьего зала", состоявшего при "Таверне Питера Питта". По словам самого Жана Габриеля, он торговал напитками по двум уставам: с семи утра до одиннадцати вечера - по питейному, а с одиннадцати вечера до семи утра - по похмельному. Вечером, в одиннадцать часов, лавка запиралась, но зато отпиралась каморка в сенях, где стояли два громадных сундука-один с бутылками, другой с полубутылками. Торговала ими "бабушка" на вынос и распивочно в "Собачьем зале". На вынос торговали через форточку. Покупатель постучит с заднего двора, сунет деньги молча и молча получит бутылку. Форточка эта называлась "шланбой". Таких "шланбоев" в Москве было много: на Грачевке, на Хитровке и на окраинах. Если ночью надо [104] достать водки, подходи прямо к городовому, спроси, где достать, и он укажет дом: - Войдешь в ворота, там шланбой, занавеска красная.