Москва и москвичи

- Я-драматург Глазов. Вас я, конечно, знаю. - А какие ваши пьесы? - Мои? А вот... И он перечислил с десяток пьес, которые, судя по афишам, принадлежали перу одного известного режиссера, прославившегося обилием переделок иностранных пьес. Его я знал и считал, что он автор этих пьес. - Послушайте, да вы перечисляете пьесы, принадлежащие...-Я назвал фамилию. - Да, они принадлежали ему, а автор их-я. Семнадцать пьес в прошлом году ему сделал и получил за это триста тридцать четыре рубля. А он на каждой сотни наживает, да и писателем драматическим числится, хотя собаку через "ять" пишет. Прежде в парикмахерской за кулисами мастерам щипцы подавал, задаром нищих брил, постигая ремесло, а теперь вот и деньги, и почет, и талантом считают... В Обществе драматических писателей заседает... Больше ста пьес его числится по каталогу, переведенных с французского, английского, испанского, польского, венгерского, итальянского и пр. и пр. А все они переведены с "арапского"! - Как же это случилось? - Да так. Года два назад написал я комедию. Туда, сюда - не берут. Я - к нему в театр. Не застаю. Иду на дом. Он принимает меня в роскошном кабинете. Сидит важно, развалясь в кресле у письменного стола. - Написал я пьесу, а без имени не берут. Не откажите поставить свое имя рядом с моим, и гонорар пополам,предлагаю ему. [100] Он взял пьесу и начал читать, а мне дал сигару п газету. - И талант у вас есть, и сцену знаете, только мне свое имя вместе с другим ставить неудобно. К нашему театру пьеса тоже не подходит. - Жаль! - Вам, конечно, деньги нужны? Да? - Прямо жить нечем. - Ну так вот, переделайте мне эту пьесу. И подал мне французскую пьесу, переведенную одним небезызвестным переводчиком, жившим в Харькове. Я посмотрел новенькую, только что процензурованную трехактную пьесу. - Как переделать? Да ведь она переведена! - Да очень просто: сделать нужно так, чтобы пьеса осталась та же самая, но чтобы и автор и переводчик не узнали ее. Я бы это сам сделал, да времени нет... Как эту сделаете, я сейчас же другую дам. Я долго не понимал сначала, чего он, собственно, хочет, а он начал мне способы переделки объяснять, и так-то образно, что я сразу постиг, в чем дело. - Ну-с, так через неделю чтобы пьеса была у меня. Неделя - это только для начала, а там надо будет пьесы в два дня перешивать. Через неделю я принес. Похвалил, дал денег и еще пьесу. А там и пошло, и пошло: два дня-трехактный фарс и двадцать пять рублей. Пьеса его и подпись его, а работа целиком моя. Я заинтересовался, слушал и ровно ничего не понимал. Вагон остановился у Страстного, и, слезая с империала, Глазов предложил мне присесть на бульваре, у памятника Пушкину. Он рассказывал с увлечением. Я слушал со вниманием. - Как же вы переделывали и что? Откуда же режиссер брал столько пьес для переделки? - спросил я. - Да ведь он же режиссер. Ну, пришлют ему пьесу для постановки в театре, а он сейчас же за мной. Прихожу к нему тайком в кабинет. Двери позатворяет, слышу-в гостиной знакомые голоса, товарищи по сцене там, а