Земные наши заботы

ли бредем, или на берегу сидим — он молчит, о чем-то думает. Я тоже молчу. И

вижу, обоим нам хорошо, и не скучно, и думать, смотреть никто не мешает».

— Останови, — вдруг прервал свой рассказ Дорофеев. На обочине стояла

старушка, весь вид которой говорил: ой, как мне худо, пешком не добраться, а

у вас вон сколько свободного места в машине. Мы остановились, проскочив ее

метров на сто.

— Ай, миленькие, подождите, сейчас я, в Клепики мне, — говорила она,

виноватя себя за неудавшуюся попытку перейти с шага на трусцу. Села,

вздохнула и сказала без зла:

— Два часика тут стою, все мимо да мимо, все поспешают. Сказать бы им про

болячку свою, которая тут, может, и прихватит бабку, тогда бы взяли. Уж и

говорила, да где ж им услышать меня, мчат мимо.

Оказалось, по малину на вырубку выбралась, да что-то сердце расшалилось.

Испугалась, что в лесу свалится, вот обратно к дороге и поворотила, не

добравшись до того малинника.

— А как клюква, будет нынче? — спросил Иван Иванович.

— Клюква! — воскликнула с сарказмом старушка.— Была клюква, ведрами,

кулями таскали, да, видно, оттаскались! — Она назвала болото, на котором в

прежние годы добывали ягоду все Клепики.

— Куда ж оно подевалось?

— Да осушили ж его!

Наша неосведомленность так поразила ее (едут в Клепики, а ничего не знают

про болото!), что она в деталях начала живописать, как пришла она на него

уже после осушения и как вскрикнула «мамочки», когда увидела голую черноту.

Потом поехала на другое болото, оно победнее ягодой было. Но и там сухо.

— Под суд бы не жалко отдать того мелиоратора, который сушить догадался.

Под суд да в тюрьму, — решительно закончила старушка свой горестный рассказ.

— Вот так, Иван Иванович, а утверждаем, что мы не осушаем ни верховые, ни

клюквенные болота, — напомнил я его слова...

Въехали в Клепики. Наша попутчица указала, где бы ей лучше выйти.

Поблагодарила щедро нас, насулив нам таких хороших дней и дел впереди,

такого светлого счастья, что и вправду хорошо на душе стало. Выйдя из

машины, она вдруг поразилась:

— Ой, а про сердце-то я и забыла?! Должно быть, выговорилась вся, вот оно

и отпустило.

Мы рассмеялись. А когда старушка зашагала прочь от машины, подумали: как

много теряет каждый из нас, едущий по дорогам и не замечающий человека у

обочины, его умоляющих глаз. Лишаем себя благодарного попутчика, который с

удовольствием, если мы только слушать готовы, расскажет то, чего от других

собеседников не услышать.

Однако приехали и мы. Иван Иванович предложил зайти в райком партии:

«Если первый не мотается по району». Шагая по безлюдному коридору — был

субботний день, — он вдруг сказал:

— Да, мы, мелиораторы, не осушаем ни верховые, ни клюквенные болота...

Вот так, клюквенные болота не трогают мелиораторы, а они оказываются

осушенными. Парадокс этот объяснил первый секретарь Клепиковского райкома

партии Николай Андреевич Баранов.

— Да, по клюкву теперь далеко надо ходить, — подтвердил он рассказ

старушки. И по голосу, каким сказал он эти слова, чувствовалось, что

собеседник не из тех, кто с легкостью, а порой и с гневом, отмахивается от

разговоров о красоте и пользе природы, если эта польза не выражается в

центнерах сельскохозяйственной продукции. Такие руководствуются лишь

утилитарными соображениями, поэтому тут же выставляют непреложный вывод:

мол, кормить-то население надо. Кто ж с этим спорит, надо. Однако нельзя же

всю землю превращать в одну сплошную пашню. Человечеству нужны и леса, и

реки, без которых не будет и хлеба. Нужна и та продукция, которую не

вырастить на пашне, а только в лесу, в воде, на болоте. Нужны и те ценности,

пусть и не материальные, без которых жизнь на планете немыслима.

— Думается, ошибку тут делают лесоводы, — добавил так же задумчиво

Баранов. — Нельзя сушить верховые болота, нельзя губить клюквенный огород,

который кормит человека, а ухода не требует.

Вот ведь как привыкли мы, что мелиорация — это улучшение

сельскохозяйственных угодий. И забыли, что ведется она и в лесном хозяйстве,

на территории так называемого государственного лесного фонда. Размах, темпы

и важные задачи сельскохозяйственной мелиорации затмили лесную мелиорацию, и

она словно бы выпала из поля зрения общества. Лишь изредка появится в печати

короткая заметка, вроде вот этой, опубликованной в «Правде» под рубрикой «С

любовью к природе». Приведу ее полностью.

«В Цуманских лесах немало непроходимых мест. А помехой всему вода. Чтобы

взять богатства рощ, местные специалисты разработали комплекс мелиоративных

мер. В короткий срок в урочищах Берестянского и Холоневицкого лесничеств

пролегла сеть магистральных водосборных каналов с регулирующими сток

сооружениями. Но вот беда: как только комиссия приняла новостройку, на

некоторых участках образовались заторы. Громадные охапки хвороста, густо

переплетенные травой и молодой корой, преградили сток, и уровень воды

поднялся до полуметровой отметки. Как появилась эта искусственная дамба?

Коллектив мелиораторов, возглавляемый В. Я. Таласом, добросовестно

расчистил канал, но через неделю людей снова подняли по тревоге. В том же

месте точно из таких же веток и жердей стояла новая перемычка. Замерили

скорость течения, определили объемы стока. Оказалось, строит дамбы не

стихия. Пришлось устанавливать дозор.

Как же удивились дозорные, когда увидели плывущих по воде бобров с

ветками в зубах. Вот, оказывается, кто «вредит» делу.

Однако на поверку выяснилось, что не бобры мешают мелиораторам, а люди

нарушили их покой. Обосновавшаяся вблизи колония зверьков, почувствовав

утечку воды, стала защищать свою обитель. Бобры по ночам дружно выходили на

работу и успешно справлялись с задачей.

Поняв свою ошибку, проектировщики внесли коррективы в план регулирования

водного режима на участке, заселенном бобрами. Новая нить канала пролегла в

другом месте Лесная история научила людей согласовывать свои действия не

только с руководителями служб и ведомств...»

— Вот и в наших лесах что-то подобное происходит, — проговорил Николай

Андреевич, прочитав заметку. — Проложат по болоту канал, к тому же без

всяких сооружений, регулирующих сток, сбросят по нему воду, а так как бобры

у нас почему-то в это дело не вмешиваются, выхухоли тоже бездействуют, то

болото постепенно высыхает.

— Лесоводы его распахивают?

— Нет, такие болота не годятся под распашку — лес на них не вырастет,

сельскохозяйственные культуры тоже. Осушают, как и в заметке говорится,

«чтобы взять богатство рощ».

Взять богатство рощ.

Смысл этой лирической фразы очень прозаичен: высушили болото, чтобы

вывезти заготовленную на дальних делянках древесину. Однако не хочу лукавить

и давать специалистам возможность позлословить по поводу такого утверждения.

Знаю, не только ради этого копались каналы. Главная цель все же в другом:

после осушения болот и заболоченных участков улучшается рост деревьев в

прилегающих лесах, что ведет к повышению продуктивности рощ, к повышению

качества древесины.

— Спору нет, лес после осушки действительно растет лучше, — продолжал

размышлять Николай Андреевич. — Но давайте положим на весы те сотни и даже

тысячи кубометров древесины, которые получим за счет повышения

продуктивности леса, и ту пользу, которую приносило болото людям, реке и

природе в целом. Думаю, кубометры эти окажутся невесомыми. Однако на

ведомственных весах все наоборот. — Помолчал, потом добавил: — А вообще я

бы, будь моя власть, перекрыл водосборные каналы, как это сделали бобры, и