Земные наши заботы

урожайность сельскохозяйственных культур. Но это еще и красота: голубые

каналы как реки, пруды, копани, водохранилища. Синеокий край. Помните, так

назвал Рязанщину Сергей Есенин. Вокруг водоемов, для аккумуляции и орошения

созданных, появляются хорошие условия для развития флоры и фауны, из них

пополняются запасы подземных вод.

— И все же на орошение забирается не только та вода, что накоплена в

каналах и копанях, но гоним на поля и из живого тока рек. Не уподобляемся ли

мы в этих случаях тому председателю колхоза, который, выступая по

телевидению, сказал так: «Течет Калаус мимо наших полей и теряется где-то в

степи. Вот мы и подумали, а почему бы не забрать нам его воду на орошение?»

И забрали, не подумав вовсе, что и дальше в степи есть деревни и села, есть

хозяйства, что если и теряется река, то лишь из виду председателя колхоза, а

в степи она течет, поит ее обитателей живительной влагой, пополняет водой

другую реку, которая без Калауса может и обмелеть.

В ответ Иван Иванович предложил мне подойти к карте области, назвать

любую речушку:

— И в течение пяти минут наши специалисты ответят вам, сколько воды в ней

протекает и какую допустимую норму можно взять из нее на орошение.

Он набрал по телефону номер, я назвал речку и засек время. Ответ на оба

вопроса последовал через минуту.

Дорофеев слушал ответы, и глаза его светились радостью, словно сообщали

ему об удачно завершившемся деле, которое уже давно не давало покоя.

Нарадовавшись, он с гордостью сказал:

— А еще два-три года назад, до паспортизации рек, этих данных вы бы и за

месяц не добились.

Паспорт реки. Это полная ее характеристика и того водораздела, по

которому струятся в ее русло ручьи, стремятся вешние и дождевые потоки. От

истока до устья. Сколько же километров надо было пройти, проплыть, проехать

гидрологам, чтобы охарактеризовать 226 рек, протекающих по области! Иван

Иванович назвал мне точную цифру, я не округляю ее: 6788 километров!

И пройти их надо было не один раз, чтобы и в паводок замерить и в межень,

чтобы точно знать, каким количеством воды располагает река, что ее питает и

что ей мешает быть полноводной, где и что надо сделать, чтобы не истощалась

она, и что ни в коем случае нельзя делать, если не хочешь ущерба реке и

природе причинить.

Так вот, получив эти данные, составив карту-схему использования водных

ресурсов области, специалисты института теперь знают, что из живого тока

местных рек можно взять воды на орошение не более 50 тысяч гектаров. Это в

целом по области. Есть расчеты, основанные на природоохранительных нормах, и

для каждой конкретной реки, даже малого притока ее.

Хозяйственников, разумеется, такая цифра не устраивает. Нужды

сельскохозяйственного производства требуют орошения не 50 тысяч, а по

меньшей мере 500 тысяч гектаров...

— Понимаю, — откликнулся на эти размышления Иван Иванович, — хотите

спросить, не поступим ли мы в этом случае по примеру того председателя

колхоза, который забрал на орошение Калаус? Нет. Из живого тока рек не

возьмем ни на один литр больше расчетной нормы. Однако изыскания показали,

что можно орошаемое поле в области расширить и до шестисот тысяч гектаров,

но для этого надо строить те же копани, пруды, водоемы, строить

преимущественно в оврагах и балках, где и будут накапливаться талые,

ливневые да грунтовые воды. Такие пруды и хозяйственную пользу принесут, и

местность украсят, и защитят землю от эрозии, и отдохнуть, порыбачить можно.

Если дорога связывает деревню с миром, то речка, пруд украшают ее. Так

ведь?..

В одной из поездок по области мы свернули на речку-невеличку, на одну из

тех неприметных речушек, при виде которой не возникает желания узнать ее

название. Не речушка — ручеек. Иван Иванович решил показать мне плотину и

насосную станцию на ней. Плотинка хоть и именовалась каменно-набросной, как,

например, и плотина Нурекской ГЭС, однако деревенские мальчишки называли ее

проще — запрудой. Думаю, это вернее, потому что стала она на пути речушки

вовсе не для того, чтобы водохранилище создать, пусть и крохотное. Она, как

порожек, лишь повышала уровень воды в речке, делала ее глубже,

беспрепятственно пропуская текучую воду речушки дальше. А чтобы трубы

насосной станции не перехватывали ее, их не в русло опустили, а в специально

прорытый от реки рукав. Прорыт он с таким расчетом, чтобы при понижении

уровня воды в речке и сюда, в рукав, поступало меньше. Так что если хочешь

иметь воду круглое лето, то за плотинкой присматривай получше, чтобы не

промыло ее где и не утекла вода, да и при орошении не лей без толку, а

поливай строго по графику, разработанному гидротехником института.

Мы подошли к поливальщику. Нет, он не в поле находился, не при

дождевальных установках, там ему делать нечего. Его рабочее место здесь, на

насосной станции, подающей воду по трубам к работающим вдали дождевалкам, за

два, а то и три километра отсюда. Он, поливальщик, лишь смотрит за

приборами, чтобы на каждую дождевалку вода подавалась с напором,

соответствующим графику полива данной культуры.

Я видел, что насосная станция электрифицированна, но внимания на это не

обратил. Однако Иван Иванович, оказалось, именно для того и свернул сюда,

чтобы показать и добавить с гордостью:

— Нет такого количества электрифицированных насосных станций ни в одной

другой области Нечерноземья!

Нет электрифицированных, есть дизельные, подумал я, «туземным» способом

никто ныне не качает ни в Московской, ни в Смоленской, ни в какой другой

области.

Тогда Иван Иванович спросил поливальщика: где работал он раньше, до

постройки насосной?

— А тоже на насосной, только на дизельной. Вон там она стояла, где

полянка лысая, — указал он.

— Это мазутом так земля пропиталась?

— И мазут там, и солярка. Придешь утром, бывало, а мальчишки залезут,

хоть и огорожена она была железной решеткой, откроют кран и, смотришь — вся

река в фиолетовых разводах. Да и без озорства утекало мазута немало.

— Вот вам и урон природе, — подхватил Иван Иванович, довольный таким

оборотом разговора.

— Это точно, — поддержал его поливальщик. — На электричестве работать

чище, никакого загрязнения.— Но вдруг прибавил к этому: — Однако в других

хозяйствах похуже дело — нагребут земляную плотину бульдозером, движок

поставят — и давай речку сосать.

Хочу заметить, мы не представлялись, поливальщик не знал ни Ивана

Ивановича, ни тем более меня, он, истосковавшись в одиночестве по

собеседникам, разговаривал с нами как с вольно болтающимися горожанами,

наезжающими сюда искупаться.

— Если кто по делу, то с нашим совхозным начальством приезжает. Оно и

растолковывает, что к чему,— резонно заметил поливальщик, когда мы

попытались откреститься от тех отдыхающих, что на берегу грелись. Ну и

ладно, будем и дальше ездить так, не привлекая к себе внимания.

Признаться, меня заинтересовало замечание поливальщика о земляных

плотинах. Существуют они одно лишь лето, потом смываются паводками, заиливая

русла рек, загрязняя их.

Меня заинтересовало, а Иван Иванович погрустнел.

— Недавно звонит мне директор совхоза, спрашивает, куда река подевалась,

вчера текла, а сегодня исчезла. Мелиораторы, отвечаю, не трогали ее. У

соседа ищи, перекрыли, должно быть.

— Чтобы «в степи не терялась»?..

Вскоре мне попала на глаза справка, в которой говорилось, что в ходе

паспортизации рек специалисты института Рязаньгипроводхоз выявили «огромное

количество временных земляных русловых плотин, насыпанных колхозами и