А. Блок. Его предшественники и современники

дверей», — совсем не тот человек, который существовал в устойчивом

социальном укладе, тогда, когда был еще «очаг». Для людей этой новой поры

характерны черты, кажущиеся на первый взгляд прямо противоположными, но

вытекающие из одного источника — социального распада старых форм жизни.

«Как бы циркулем они стали вычерчивать какой-то механический круг

собственной жизни, в котором разместились, теснясь и давя друг друга, все

чувства, наклонности, привязанности» (V, 68). Человек механизируется,

автоматизируется, превращается в своего рода «социальную марионетку». Тут

Блок говорит о том круге проблем, который в его творчестве определил темы

«балаганности», «арлекинады», трагической иронии. Важно то обстоятельство,

что для Блока эта издавна существовавшая в его поэзии тема, находящая себе

особенно острые выражения в переходную пору, представляет собой одну из

граней общего узла жизненно-социальных противоречий: речь идет об

«обломках миров», о «нецельности» человека; в предстоящих вскоре полемиках

Андрей Белый и С. Соловьев будут яростно обрушиваться на эти «обломки

миров» в творчестве Блока как на проявление «субъективизма».

Предельно ясно уже здесь, что для Блока «обломки миров» — объективный

факт современного сознания, сопряженный с общими законами социальной

жизни, и потому — никакими «синтезами», головными схемами непреодолимая

реальность. Гораздо больше развивает Блок в «Безвременье» другую сторону

общей проблемы, ту, которая особенно актуальна для него сейчас.

«Марионеточная» сторона современной личности так основательно разработана

в лирике и в драмах 1906 г., что остается только ее прояснить окончательно.

Теперь для Блока важнее всего выявить, обозначить более общий, новый и

широко распространившийся в современных условиях тип человека.

Формулируется у Блока эта сторона проблемы так: «Среди нас появляются

бродяги. Праздные и бездомные шатуны встречаются на городских площадях»

(V, 71). Полная связанность, механическая расчерченность личности

органически дополняется (такова внутренняя логика современного

общественного состояния) анархической бессвязностью, безбытностью,

превращением личности в пылинку, несомую социальными ветрами и личным

произволом. «Рассословленность», распад старых общественных отношений

объясняют и эту особенность современной личности, поэтому наиболее

наглядно здесь Блок встречается с называвшейся выше лесковско-чеховской

традицией. Проблема «бродяжества» — социального и духовного — отныне

становится одной из существеннейших творческих тем Блока. Поэтому так

много внимания ей уделяется в «Безвременье» — находятся слова,

определяющие, выводящие ее из подтекста тем городской, «болотно-весенней»

и «балаганной» лирики Блока, собирается, концентрируется в образном

выражении «бродяжества» социально-общественный и духовный смысл заново

открывающихся, заново находимых Блоком общих закономерностей

современной жизни: «В бегстве из дому утрачено чувство собственного очага,

своей души, отдельной и колючей. В бегстве из города утрачена сложная мера

этой когда-то гордой души, которой она мерила окружающее. И взор,

утративший память о прямых линиях города, расточился в пространстве.

Существа, вышедшие из города, — бродяги, нищие духом» (V, 73). В образе

«бродяжества» для Блока обобщается в данный момент все. Выведенный из

подтекста «Нечаянной Радости» и лирических драм, образ «бродяжества»

оказывается итоговым — и одновременно он же становится исходным пунктом

для дальнейшего движения.

И здесь надо сказать, что сам этот образ «бродяжества» содержит два тесно

между собой переплетающихся смысла, значения в творчестве Блока. С одной

стороны, «бродяжество» противостоит схемам, надуманным обобщениям, и, как

бы назло этим схемам, Блок в связанных с ним образах особо выделяет

«болотность», ущербность, своеобразный нигилизм, бездумную стихийность

субъективистского плана. Это во многом временные, преходящие явления,

подлежащие преодолению, и в дальнейшем Блок преодолевает их, притом, так

как все это переплетается друг с другом и органично для Блока, преодолевает

часто с трудом, мученьем, разного рода издержками. С другой стороны, более

глубокий смысл «бродяжества» состоит для Блока в том, что со все большей и

большей ясностью в нем открываются черты времени, объективные,

неслучайные особенности общественной жизни, — в отъединенности

личности, в ее противоречивости выражается, по Блоку, « та действительно

великая, действительно мучительная, действительно переходная эпоха, в

которую мы живем…» («О театре», 1908, V, 257, подчеркнуто Блоком). Распад

старых общественных связей — объективная особенность времени; и внутри

самой же этой переходной эпохи органически рождаются тенденции к

преодолению того «разрушения личности», которое порождается временем: «Не

только между отдельными людьми, но и в каждой отдельной душе выросли

преграды, которые нужно рушить во имя цельности и единства» (V, 260). Те

«цельность и единство», о которых говорит тут Блок, относятся и к отдельному

человеку, и к общественной жизни; ясно, что преодоление разъединения в таком

контексте немыслимо на путях создания умозрительных схем, надуманных

головных конструкций. В это время уже существуют яростные полемики Белого

с Блоком — именно против Белого, призывавшего к созданию таких схем,

направлены тут же следующие слова Блока: «Нас приглашают к

гносеологическому обоснованию наших суждений. Я не думаю, чтобы это было

воистину хлебом для нас. Теория познания может оказаться самым тяжким

камнем для того, в ком заражены сердце, кровь и воля — заражены горестными

восторгами современности» (V, 261). В совокупности этих суждений выступает

основная творческая линия развития Блока; она вырастает из переходного —

уже не для времени в целом, но для поэта и мыслителя Блока — образного

сплава, комплекса «бродяжества».

В свете этой основной линии движения Блока такие категории

своеобразной эстетики поэта, как категории «лирики» и «иронии», становятся

ясными, взаимосвязанными и тоже имеющими сложный смысл. Как и все

другие категории блоковского художественного сознания, в завершающем,

сложном виде они рождаются из осмысления Блоком общественно-духовного

опыта первой русской революции. Лиризм для Блока — понятие

противоречивое; лирика, в особом блоковском смысле слова, — это характерная

особенность не просто искусства, но и человеческого сознания «действительно

великой, действительно мучительной, действительно переходной эпохи». «Быть

лириком — жутко и весело», — пишет Блок в письме к Андрею Белому от 15 –

17 августа 1907 г. (VIII, 199). Жутко потому, что в «лиризме», по Блоку, таится

возможность субъективистской игры серьезными жизненными отношениями,

потому что «лирика», в широком смысле слова, выражает отъединенность

человека от общих связей и может замыкать его в этой отъединенности. Однако

быть «лириком» в то же время и «весело», потому что, по Блоку, «… в странном

родстве находятся отрава лирики и ее зиждущая сила. Чудесных дел ее боятся

мещане — те, кто не знают свойств ее, те, кто не мудрецы и не дети, те, кто не

прост и не искушен» (статья «О лирике», 1907 г., V, 132). «Лирика» у Блока —

«отрава», потому что такого типа сознание в законченном, одностороннем виде

может выражать субъективистскую замкнутость в себе, может привести к

опустошенности, к нигилизму и бесплодному отчаянию. Но «лирика»

соединяется у Блока и с «детскостью», «простотой», «весенне-болотной»