Самсон. О жизни, о себе, о воле

– Что же мне теперь, до старости, что ли, ждать?! – не сдержался я в тот момент.

– Терпение, мой друг, тоже очень многому учит. В этом случае Восток – самый подходящий пример. Народ немногословный, более созерцающий, чем демонстрирующий, – сказал мне напоследок Платон. – Чтобы стать вором в законе, мало сидеть на зоне и в колонии, нужно иметь характер и недюжинный организаторский талант. Авторитетов много, а коронованных воров – единицы. И здесь помимо личных достоинств и беззаветного служения воровским традициям и законам должно быть что-то такое, чего ты сам в себе не видишь, но что непременно видят окружающие. И вот это «что-то» и дает тебе полную власть над остальными. Если у царя это – скипетр и державное яблоко, предначертанные ему с рождения, то у воров – тончайшее чутье на лагерные заповеди: без крика, методом убеждения отстаивать свою правоту. Да так, чтобы, когда заговорил, все вокруг поумолкли. Все это, вместе взятое, и будет называться вором в законе. Теперь вот подумай, Самсон, стал бы ты слушать школьника, который бы начал о понятиях рассказывать и по фене чесать? Конечно, нет. Вот поэтому, кроме понятий, нужно иметь и жизненный опыт. Поверь, Самсон, много раз тебе еще придется столкнуться с тем, что в нашей жизни не всегда все решается только понятиями…

После того разговора мне пришлось еще два года ждать своей коронации. Но впоследствии я нисколько об этом не пожалел. Живя рядом с Платоном, я научился понимать суть многих вещей, которые до этого мне виделись совершенно в другом свете.

Не дожил Платон до моего коронования всего несколько месяцев, умер, как и большинство, от известной лагерной болезни – «тубика». Но, как я потом узнал, перед самой своей смертью он отослал все же маляву ворам с предложением окрестить меня в законники, и даже заранее подписался за сказанное. А это значит, поверил он мне как самому себе. И вот однажды зимой, почти перед самой отсидкой, приходит мне малява, в которой поручалось в месячный срок явиться на больничку, где со мной хотят потолковать серьезные люди. Я, естественно, был готов к этой поездке, поэтому приплатил кому надо из санчасти и отправился через полстраны туда, где меня ждало либо признание, либо разочарование. Иногда – не часто, конечно, – но бывало и так, что кого-нибудь из кандидатов в воры в законе «отодвигали» на неопределенное время, и следующее коронование могло случиться только лет эдак через десять, а то и вообще не случиться. У воров могли появиться какие-нибудь сомнения насчет этого человека. А вором мог стать только кристально чистый человек – по понятиям, естественно. Поэтому, признаюсь, я тогда сильно переживал и тысячу раз «прогонял» всю свою жизнь, стараясь найти в ней хоть какой-нибудь «косяк». Но, на мой взгляд, все было «чисто».

Сама коронация прошла по-обыденному просто. Да и как могла пройти сходка в тюрьме, тем более на больничке? Собралось несколько воров, пригласили меня. Предложили рассказать «всю подноготную», потом каждый задал несколько вопросов – и все. Решение вынесли тут же. Никаких сомнений по поводу моей кандидатуры ни у кого не возникло. Даже по поводу моего возраста. К тому времени мне должно было исполниться сорок лет, а это уже нормальный возраст для посвящения в воры.

Нелегок был путь к вершинам. Да, меня объявили вором в законе, но по-настоящему я мог им стать, только дав клятву на могиле того, чье место мне предстояло занять. Так было всегда. Этим человеком был Платон. Именно его место я и должен был занять в воровском мире. Платона за неимением близких и родственников втайне от всех похоронила местная администрация. Долго могилу скрывали, так как знали, что она породит нового законника, а тогда за этим тщательно следили менты. К тому же другие воры в таких случаях всегда старались перезахоронить «своего». Но когда наконец правда открылась, у свежего холмика с простым деревянным крестом выставили усиленный караул.

Начальнику лагеря сверху пришел приказ: охранять могилу так, как если бы это был военный объект. «Стрелять во всякого, кто, невзирая на предупреждение, захочет подойти к могиле!»

Впервые я возвращался в места, где сидел не один год, не под конвоем, а по собственной воле. На плечах огромный рюкзак, а в кармане разрешение на въезд в пограничную зону. Я и мои «помощники» представились геологическим отрядом, маршрут которого должен был пройти поблизости от могилы Платона. Солдаты заметили наше приближение и, сжав в руках автоматы, стали истошно орать, что пристрелят каждого, кто посмеет приблизиться.

– Не подходить! Стреляем на поражение! У нас приказ начальства! Стоять, а то будем стрелять!

Разве мог предположить Платон, что и после своей смерти его будут охранять автоматчики, и у его могилы будут стоять не верные друзья, а солдаты?

Мы решили не лезть на рожон, а, закинув рюкзаки за плечи, пошли своей дорогой. Когда же наконец за горизонтом скрылся одиноко стоящий деревянный крест, я дал команду остальным остановиться. Я не мог уйти отсюда, не дав клятву. Как на меня тогда посмотрит сход, не сделай я этого?

Закурили. Я огляделся вокруг. Высокие ели, сопки. Я привык видеть эти места через колючую проволоку, и вот теперь куда ни посмотри – свобода! Она была везде: в заросшей кустами речке, в холмах, она наполняла воздух и уходила дальше за горизонт. Свобода и вечный покой…

– У тебя все готово? – спросил я у мужика лет сорока, строгие глаза которого смотрели на окружающих так, как будто от любого человека он ожидал подвоха.

Это был Росомаха. По своему характеру он бы и сам мог подняться далеко наверх, но был мясником, а они не очень-то почитались в преступном мире.

– Да, – сухо ответил он.

– Чтобы никакой суеты. Заберешься вон на тот холм и решишь дело с солдатами. После этого махнешь нам рукой.

– Хорошо, Самсон.

– А теперь ступай.

Тогда я был готов к любому исходу. В километре от могилы нас ждала моторная лодка. Нам предстояло проплыть по реке километров тридцать, а потом машина должна была отвезти нас к самому аэропорту, где уже были куплены билеты на ближайший рейс. Риск был, но мы постарались свести его к минимуму.

Когда с солдатами все было договорено, я подошел к могиле и опустился перед крестом. Я вспомнил, каким был человек, лежавший сейчас в могиле. Платон покорял своей мудростью, густо замешанной на своде воровских традиций. Он брался распутывать самые сложные воровские конфликты, умел убеждать, и, что самое главное, потом практически никогда не оставалось недовольных его решениями. Платон был примером для любого вора в законе. Ему подражали. Но он оставался недосягаемым. Разве мог я подумать, что именно мне выпадет честь стать его преемником и что я буду давать клятву на его могиле?

– Прости, Платон, – были мои первые слова. – Ты заслуживаешь большего. Почестей и роскошных похорон, водки и хорошей закуски. Тебя не хоронили так, как следовало бы: тебя просто бросили и присыпали землей. Спасибо хоть на том, что поставили на твоей могиле крест. Не очень ты почитал Бога, но твоя душа теперь с ним на небесах. Ты всегда был справедливым в воровских спорах, и вряд ли еще скоро найдется такой судья, как ты. Я клянусь, Платон, продолжить твое дело, хотя бы своими поступками приблизиться к тебе, потому что превзойти тебя невозможно. Клянусь соблюдать наши воровские законы. Не нами они выдуманы, и не нам их отменять. Лучше жизнь свою положу, чем отступлюсь от них.

Я помолчал несколько минут.

– Ты извини меня, Платон. Больше я сюда не вернусь. Не будет для этого у меня времени. А тебе вот от меня подарок.

Я достал бутылку водки, распечатал и сбрызнул горьким напитком могилу.

– Пей, Платон! Крепка водка, а тебе она вдвойне крепче покажется.

То, что осталось, я поставил на могилу у самого креста. Бутылка накренилась, но не пролилась. Словно и она охмелела, но осталась на ногах.

– А ты, Господи, прости раба своего грешного и не будь к нему слишком строг. Поверь, он не самый худший из людей, как это может кому-нибудь показаться, – были мои последние слова.