Самсон. О жизни, о себе, о воле

Но сегодня это уже меня не касалось. Теперь меня ждала жизнь на воле, где тоже было немало проблем и забот. Волна беспредела прокатилась по всей стране.

Мне оставались только формальности: получить справку об освобождении, деньги на проезд и послушать бесполезные слова напутствия начальника отряда. И, наконец, визит к «куму» – начальнику оперативной части майору Громову.

– Садись, Самсон, – кивком пригласил Громов, когда я вошел в кабинет. – Как насчет чайку?

– Не стоит, гражданин майор, – спокойно отказался я.

– Правильно. Из рук «кума» ничего брать нельзя. Так?

– Может, и так, – ответил я.

Мы сидели друг напротив друга. Мы были примерно одного возраста – немногим за сорок. Чем-то похожими друг на друга – оба плотного телосложения, физически сильные, волевые, уверенные в себе и своей правоте. Привыкшие, как боксеры, всю жизнь драться на ринге. Опер и вор в законе, мы не питали друг к другу добрых чувств, но ценили один другого как опасных и умных противников. Мы жили каждый своими идеями, своей правдой, и у обоих в последнее время эти идеи и права сильно потускнели, обветшали на ветрах неспокойных времен. Мы оба считали, что честны перед собой и другими. К рукам Громова не прилипла за всю жизнь ни одна неправедная копейка. Но и я не запятнал себя тем, что поступался воровскими законами в угоду администрации, выторговывая себе какие-то блага.

– Значит, на свободу, Самсон? – Громов сложил руки на груди и откинулся на спинку стула.

– Отмотал я свое, гражданин начальник, пора бы и за ворота.

– А не боишься на свободу? Времена нынче неспокойные. Здесь у тебя авторитет, уважение… А там еще неизвестно как может все сложиться, – майор прищурил глаза.

– Я же не Паленый, гражданин начальник, – вспомнил я недавнюю историю.

В прошлом году одного из сидельцев искали по всем углам, чтобы выдворить на свободу. А когда нашли, он стал умолять оставить его в зоне, поскольку не знал, что ему делать с этой свободой, на которой он не был без малого двадцать лет. Он боялся ее…

Он прибыл назад уже через два месяца. Пробыв на воле неделю, Паленый демонстративно, чуть ли не на глазах у всех залез в сумку какой-то тетке на остановке и за это получил новый срок.

– Да, свое ты отсидел, – задумчиво повторил майор. – От звонка до звонка.

– До часа.

– А как иначе? Законнику грех у властей снисхождения просить. Три правила: не верь, не бойся, не проси.

– Точно так.

– Как дальше жить собираешься, Самсон? – поинтересовался «кум».

– Сторожем устроюсь или воспитателем в детский сад…

– Понятно… – Громов понял, что задушевного разговора не получится.

– Поздно мне меняться, гражданин майор, да и желания особого нет.

– Остановись, Самсон. Достаточно зла. Крест ведь носишь на груди. Остановись. Начни жить как все люди.

– А зачем останавливаться, коли не останавливают? Вы власть – ловите. А мы воры, воровать должны, – отмахнулся я.

– Власть… – вздохнул Громов и сделал чуть погромче приглушенное радио. Диктор вещал что-то об очередной катастрофе, сотрясающей Россию.

– Не до нас нынче властям, – кивнул я. – Они вон друг другом заняты.

– Да-а, – протянул майор. – Если дальше так пойдет, вы к власти и придете, – вырвалось вдруг у него, и в голосе послышались нотки обреченности.

– А что, гражданин начальник? – улыбнулся я. – Чай, не хуже вас будем. Я на министра внутренних дел спокойно потяну. Вот так беспредельщиков держать буду. – Я сжал увесистый кулак, на котором синели наколки.

Это сегодня купивший за деньги корону вора в законе гангстер кривится при одном упоминании о наколках – где это видано портить холеные пальцы, подписывающие паркеровской ручкой договора и приказы?

– И тебя, гражданин начальник, не обидим. Ты – кум злой, но справедливый. Братва на тебя сердита, но правоту за тобой признает.

– Вот уж спасибо, Самсон, – развел руками Громов.

– Найдем местечко, не беспокойся, – продолжал я хохмить.

– А себе-то уже местечко присмотрел?

– Это уже как Господь начертит.

– С утра два быка дожидаются у ворот на «Вольво». Не за тобой? – перевел майор разговор на другую тему.

– Вряд ли. Какое там «Вольво»?

Но, к моему удивлению, эта парочка дожидалась именно меня…

У зеленой иномарки стояли Пират и Великан. Пират – невысокий, подвижный, с худым, красивым и злым лицом, с небольшой сумасшедшинкой в глазах навыкате. Великан – огромный детина, чем-то напоминавший сказочный персонаж. Они были одеты в одинаковые красные шерстяные пальто. У Пирата пальто было распахнуто, под ним виднелась черная рубашка и толстая золотая цепь. Татуированные руки тоже были все в золотых кольцах. «Как петрушка», – подумал я, посмотрев на своего кореша.

Чуть поодаль ждал «жигуль» еще с двумя коротко стриженными тупомордыми быками.

Пират расчувствовался и едва не прослезился, увидев меня.

– Тысячу километров отмахали, – оценил я заботу своих корешей.

– Хоть десять, – отмахнулся Пират. – На тебя вся надежда, Самсон.

– Чего это?

– Везде гадский промысел. Жизни люду не стало, Самсон. Беспредел одолел. – Пират распахнул передо мной дверь «Вольво» и жестом пригласил садиться.

– Излагай, – предложил я, но Пират отказался.

– Потом. Дома… Сегодня наш праздник.

– Это что? – озадаченно осведомился я, когда мы, отмахав почти тысячу километров, остановились у спрятавшегося в зелени деревьев за высоким забором двухэтажного кирпичного дома, украшенного бойницами, башенками и колоннами

– Это твоя хата, – пояснил Пират.

– На какие такие деньги?

– Добрые люди дают, – ухмыльнулся Пират. – Уважают тебя, Самсон, вот и делятся. Добрые, значит. Добрые… – повторил Пират и распахнул передо мной металлическую калитку.

– Дорого встало? – поинтересовался я, вступая на гравийную дорожку и оглядываясь по сторонам. Бассейн, беседка, скамейка. Фонари, кажется, сворованы с какой-то городской улицы.

– Не дороже денег, Самсон.

Я осмотрел все восемь просторных комнат, обставленных безвкусно, но дорого. Резная мебель. Аляповатые картины в массивных рамах, две неизвестно откуда стянутые статуи, в каждом углу по иконе, как в церкви. После обхода я устроился напротив камина, украшенного затейливыми узорами.

– Ну как? – Пират явно напрашивался на комплимент.

– Ты, небось, обставлял? – усмехнулся я краешками губ.

– Ага.

– Заметно.

– Душевно получилось, Самсон. Тут ханурики, дизайнеры эти, сперва возникали – это не то. Но я им гонор-то сбил. Сделали, как сказал. А то посмотри – забыли, кто баксы платит.

В тот момент у меня было смешанное чувство. Тут было, конечно, неплохо. Этот дом – мой дом. В нем была какая-то магнетическая притягательность, бороться с которой невозможно. И вместе с тем давало о себе знать многолетнее тюремное воспитание. Я был вором в законе, а это звание подразумевало определенный аскетизм, презрение к житейским благам и суете.

Раньше законник не имел права обзаводиться каким-либо имуществом. Считалось, что на воле он лишь гость, а его настоящий дом – тюрьма. Но зараза роскоши проползла в наш воровской мир еще в начале семидесятых, с Кавказа. Тогда как раз в гору пошла теневая экономика. Воры включились в дележ пирога, в бизнесе закрутились огромные деньги. А зачем они, если их не расходовать на красивую жизнь, посчитали тогда воры. «Мерседесы», огромные дома, роскошная одежда, деликатесы, бесконечные рестораны, загулы – это быстро стало нормой для воров на Кавказе и в конце концов пришло и в Россию.

Когда-то я был на похоронах вора в Грузии. Уважаемого человека провожали в последний путь сотни людей. Не оставляло впечатление, что вблизи кладбища проходит первомайская демонстрация. Кортеж машин, море цветов, венки от родственников, от товарищей по ремеслу и без надписей – от местных властей предержащих, которые не могли присутствовать на похоронах по понятным причинам. Играл оркестр. Мальчики в строгих костюмах поддерживали под руки плачущих, одетых в черное вдову и дочерей безвременно ушедшего вора. Почтил своим присутствием церемонию прощания и главный вор России. Он приехал из нашей Ростовской области, где скромно проживал между отсидками в обычном частном доме. Пожилой, угрюмый, с изъеденным язвами желудком, синими от наколок руками, он, покачивая головой, неторопливо обошел дом грузинского вора. Осмотрел внимательно комнаты, лестницы из резного камня, старинную позолоченную мебель, заваленные дорогим фарфором горки. Посмотрел на рыбок, плескавшихся в фонтанчике во дворе. И презрительно процедил: