Жизнь Витторио Альфиери из Асти, рассказанная им самим

Это третье опьяненіе любовью было совершенно безобразно и продолжалось слишкомъ долго. Новый предметъ моей страсти была особа знатнаго происхожденія, но не обладавшая особенной репз'таціей въ свѣтскомъ обществѣ; она была з'же и не очень молода, вѣроятно, лѣтъ на 9— іо старше меня. Между нами еще раньше завязалась легкая

дружба, при первомъ моемъ выступленіи въ свѣтѣ, когда я былъ лишь въ первомъ отдѣленіи академіи. Шесть или семь лѣтъ спз’стя наши квартиры оказались визави; она приняла меня самымъ ласковымъ образомъ. Я бездѣльничалъ, а моя душа была, вѣроятно, одной изъ тѣхъ, о которыхъ Петрарка сказалъ съ такимъ 43’вствомъ и правдивостью:

5о сіі сйе росО сапаре зі аііассіа

Ш’апіша §епіі1, диашГеІІа ё зоіа,

Е поп ё сЬі рег Іеі сШеза (ассіа.

Наконецъ, быть можетъ, мой добрый отецъ Аполлонъ избралъ этотъ странный пз^-ть, чтобы призвать меня къ себѣ. Дѣйствительно, хотя я вначалѣ и не любилъ этз^г женщину, никогда и впослѣдствіи ее не з'важалъ, и даже невысоко цѣнилъ ея необычайнзчо красотз% тѣмъ не менѣе, какъ иоло-З'.мный вѣря въ ея безграничную любовь ко мнѣ,—я въ концѣ концовъ, серьезно полюбилъ ее и цѣликомъ погрз^зился въ это 43'вство. Съ тѣхъ поръ для меня исчезли и развлеченія и дрз'зья, я даже сталъ пренебрегать лошадьми, которыхъ такъ любилъ. Съ восьми з^гтра и до ползчючи я былъ съ ней, недовольный этимъ, но не бз^гдучи въ состояніи оторваться отъ нея: дикое и жестокое положеніе, въ которомъ я жилъ (или лучше сказать прозябалъ) приблизительно съ половины 1773 года до конца февраля ¹775 года. Хвостъ этой кометы, столь фатальной и столь благодѣтельной для меня, проходилъ черезъ меня еще дольше.

Глава XIV.

БОЛѢЗНЬ И ВЫЗДОРОВЛЕНІЕ.

Гакъ какъ я бѣсновался съз^-тра до вечера все время, пока продолжался этотъ романъ, мое здоровье скоро пошатнулось и въ концѣ 1773 года я дѣйствительно захворалъ ие затяжной, но такой страшной болѣзнью, что туринскіе-остряки—ихъ тамъ не мало—шзн'я говорили, что я изобрѣлъ ее только для себя. Она началась рвотой, продолжавшейся тридцать шесть часовъ подрядъ, а когда мой желудокъ совсѣмъ опустѣлъ, меня стала потрясать икота, похожая на рыданіе, со страшными корчами въ области діафрагмы, которыя не позволяли мнѣ выпить глотка воды. Доктора, боясь воспаленія, пустили мнѣ на ногѣ кровь, что сейчасъ же прекратило спазмы желудка, но вмѣсто нихъ появились конвз'льсіи всего тѣла и страшное нервное возбз’жденіе. Въ такомъ припадкѣ я то и дѣло зщарялся о кровать головой, если ее не держали, или рукой и особенно локтемъ. Я не могъ принимать никакой пищи и никакого питья; ибо едва только мнѣ подносили что-либо, мною овладѣвала такая нервная дрожь, что ее ничѣмъ нельзя было унять. Если же меня старались удержать силой, по • изучалось еще хуже; и больной, обезсиленный послѣ четы-рехдневной полной діэты, я сохранялъ еще столько мускульной энергіи, что дѣлалъ усилія, на которыя не былъ бы способенъ въ нормальномъ состоянія. Я провелъ такимъ образомъ пять дней, выпивъ не болѣе двадцатитридцати глотковъ воды, да и то неохотно. Нерѣдко спазмы тотчасъ удаляли ихъ. Наконецъ, на шестой день конвульсіи немного умѣрились благодаря тому, что я ежедневно проводилъ пять — шесть часовъ въ очень горячей ваннѣ, составленной наполовинз’- изъ воды, наполовину изъ масла. Какъ только открылась возможность глотать, я сталъ нить много сыворотки и очень быстро поправился. Но діэта продолжалась такъ долго, и я дѣлалъ такія зюилія во время рвоты, что подъ грудобрюшной преградой, между двз’мя косточками, которыми она кончается, образовалось пустое пространство величиной въ яйцо, которое никогда съ тѣхъ поръ не заполнялось. Ярость, стыдъ и отчаяніе, въ которое меня приводила моя недостойная любовь, были настоящей причиной этой странной болѣзни и, не видя выхода изъ этого мерзкаго лабиринта, я надѣялся на смерть и ждалъ ее. На пятый день болѣзни, когда доктора стали особенно опасаться за мою жизнь, ко мнѣ былъ допущенъ одинъ достойный мой дрз^тгъ, гораздо старше меня, съ цѣлью но-будить меня сдѣлать то, о чемъ я сразу догадался по его виду и по вступительнымъ словамъ, то есть исповѣдаться и продиктовать завѣщаніе. Я предупредилъ его, попросивъ и о томъ и о другомъ, и это не смз^тило меня. Два или три раза въ молодости приходилось мнѣ стоять со смертью лицомъ къ лидз^г, и кажется, я всегда встрѣчалъ ее одинаково. Кто знаетъ, езчмѣю ли я принять ее такъ же, когда она предстанетъ предо мной неотвратимо? Нз^гжно, дѣйствительно, чтобы человѣкъ замеръ, чтобы дать возможность другимъ, да и ему самому, оцѣнить себя по достоинству.

^І774*

Оправившись отъ этой болѣзни, я снова поддался чарамъ любви. Но зато совершенно отказался отъ пріятныхъ обязанностей военной слзчкбы, которыя мнѣ были всегда въ высшей степени противны, особенно подъ властью деспотизма, который несовмѣстимъ съ возвышеннымъ по нятіемъ отечества. Но все-таки, долженъ сознаться, что Венера въ данномъ слз'чаѣ была для меня гораздо позорнѣе Марса. Какъ бы то ни было, я отправился къ пол-ковникз' и, разсказавъ о состояніи своего здоровья, просилъ его принять прошеніе объ увольненіи меня со слз'жбы, которзто я, по правдѣ сказать, никогда не исполнялъ; изъ тѣхъ восьми лѣтъ, когда я носилъ мз'ндиръ, пять я провелъ за границей, а въ теченіе трехъ остальныхъ при-сз'тствовалъ не болѣе .чѣмъ на пяти смотрахъ, которые происходили лишь дважды въ годъ въ провинціальной милиціи, гдѣ я служилъ.

Между тѣмъ, я продолжалъ влачить время въ томъ же рабствѣ, стыдясь самого себя, скучающій и скучный, избѣгая знакомыхъ и дрз^зей, въ лицахъ которыхъ слишкомъ ясно видѣлъ молчаливые з'преки моей постыдной слабости. Въ январѣ і774 года моя любовница захворала болѣзнью, причиной которой я легко могъ быть, хотя и не былъ въ этомъ вполнѣ завѣренъ; такъ какъ ея болѣзнь требовала абсолютнаго покоя и тишины, я преданно сидѣлъ у ея ногъ, чтобы во всемъ ей прислзокивать; я оставался при ней съ утра до вечера, избѣгая даже разговаривать изъ боязни повредить ея здоровью. Однажды, во время исполненія этихъ скучныхъ обязанностей, я взялъ нѣсколько листовъ бумаги, попавшихся подъ рз’кз^г, и нацарапалъ сцену изъ трагедіи или комедіи, слз'чайно-и безъ всякаго плана, самъ въ точности не зная, что это бз^гдетъ; предполагалось ли тутъ одно, пять или десять дѣйствій,—я затрзщняюсь сказать. Это былъ діалогъ въ стихотворной формѣ между лицомъ, которое я назвалъ Фотинъ, Дамой и Клеопатрой, появляющейся послѣ того, какъ два дрзъихъ персонажа обо всемъ переговорили.. Такъ какъ нз’жно было выдз'мать какое-нибудь имя для дамы, а оно не приходило мнѣ на З’мъ, я назвалъ ее Лахезисъ, забывъ, что такъ звали одну изъ Паркъ. И теперь, думая объ этомъ, я тѣмъ болѣе поражаюсь своей неожиданной мысли, что въ теченіе шести лѣтъ не написалъ ни одного итальянскаго слова и даже очень рѣдко читалъ что-либо на этомъ языкѣ. И вотъ, ни съ того-ни съ сего, самъ не зная почему, я вдрз'ГЪ рѣшилъ написать эти сцены по-итальянски и въ стихахъ. ¹)

Моя любовница выздоровѣла и я скоро позабылъ о своемъ курьезномъ сценическомъ отрывкѣ, засз^тнувъ его подъ сидѣнье ея маленькаго кресла, гдѣ онъ пролежалъ цѣлый годъ; такимъ образомъ, мои первыя драматическія попытки были, такъ сказать, высижены моей любовницей, которая большую часть времени проводила на этомъ креслицѣ, а такъ же и многими другими лицами, сидѣвшими на немъ. Но въ маѣ того же 74 года, почзъствовавъ скзжу и раздраженіе противъ этой рабской жизни, я внезапно рѣшилъ ѣхать въ Римъ, въ надеждѣ, что пз¹те-шествіе излечитъ меня отъ болѣзненной страсти. Восполь-

Прим. ред.

зовавшись ссорой, происшедшей между нами, и не говоря ни слова въ тотъ вечеръ, я на другой день сдѣлалъ всѣ нужныя распоряженія и, не побывавъ у нея, рано З'Тромъ слѣдующаго дня выѣхалъ въ Миланъ. Она з'знала объ этомъ наканунѣ вечеромъ (ей, вѣроятно, сказалъ кто-нибудь изъ моего дома) и тотчасъ же поздно ночью¹ вернула мнѣ, слѣдуя обычаю, мои письма и портретъ. Эта посылка меня смутила и я даже сталъ колебаться въ принятомъ рѣшеніи. Тѣмъ не менѣе, вознамѣрившись взять себя въ рзжи и не падать дз^хомъ, я отправился въ Миланъ. Вечеромъ я пріѣхалъ въ Наварру; цѣлый день меня мучила грубая страсть, преслѣдовало раскаяніе, тоска и стыдъ за свою подлость, я дошелъ до того, что, не внимая болѣе голосз^ разз’ма, перемѣнилъ рѣшеніе, отправивъ въ Миланъ францз’зскаго аббата-котораго взялъ себѣ въ спутники, съ моими слз^тгами; я велѣлъ имъ ждать меня тамъ. А самъ верхомъ, взявши проводникомъ почтальона и проскакавъ всю ночь, рано зггромъ очутился опять въ Тз^гринѣ. Но, чтобы меня не зъидали и изъ боязни стать притчей во языцѣхъ, я не въѣхалъ въ городъ. Остановившись въ плохонькой остеріи въ пригородѣ, я написалъ з’моляющее письмо своей разсерженной дамѣ, прося ее извинить меня за это бѣгство и назначить мнѣ свиданіе. Отвѣтъ пришелъ немедленно. Илья, оставшійся въ Тзфинѣ, чтобы наблюдать за домомъ во время моего путешествія, которое должно было продолжаться цѣлый годъ, Илья, всегда залечивав-шій мои раны,—привезъ мнѣ этотъ отвѣтъ. Мнѣ было даровано свиданіе и, какъ бѣглецъ, прикрываясь ночной темнотой, я въѣхалъ въ городъ. Получивъ полное прощеніе, я на зарѣ вновь направился въ Миланъ. Мы рѣшили, что черезъ 6-7 недѣль я вернусь въ Туринъ подъ предлогомъ поправленія здоровья. И вотъ, едва заключенъ былъ миръ, какъ очз^тившись опять на большой дорогѣ, одинъ со своими мыслями, я вновь былъ охваченъ стыдомъ за свою слабость. Снѣдаемый угрызеніями совѣсти, жалкій и смѣшной, я прибылъ въ Миланъ. Тогда я поз»