Кто-нибудь видел мою девчонку? 100 писем к Сереже

в этих детях есть кусочек тебя. Мне там больно бывать.

Родители превратили Правду в какую-то мемориаль-

ную квартиру, а там давно уже пора сделать ремонт.

В том, с каким азартом ты тогда занялся жильем, была вера в наше будущее, в долгую счастливую жизнь.

Я недавно пересмотрела этот фильм Шпаликова

и поняла, почему он (по слухам) потряс Антониони —

это едва ли не самая отчаянная и безнадежная картина

о том, как дневной свет убивает ночную любовную

217

магию, как страх убивает любовь, как жизнь убивает

любовь, и о том, как любовь убивает сама себя.

(Вот и этим теперь не с кем поделиться.) Ты вил семейное гнездо. Мы вили гнездо.

Эпизод с возвращением из Америки и ограблением

квартиры на Васильевском мы замуровали в дальних

углах памяти.

Мебель закупили в комиссионке на Марата. Не

антикварную, конечно, а советскую или югославскую, самую дешевую. Шкаф и стол сами выкрасили черной

краской. Книжные полки — белой. Получилось неплохо.

Гостиная была одновременно и спальней, и столовой, и моим кабинетом. У тебя была своя комната — крошеч-

ная, но своя! Там стояли стол с пишущей машинкой (чуть

позже — с компьютером), телевизор с видиком, книжные

полки и — кровать. Всё чаще мы спали отдельно. Я плохо

реагировала на тебя, спящего рядом, просыпалась даже от

твоего дыхания. Не выносила намека на храп, заворачи-

валась в отдельное одеяло, отодвигалась к самому краю

дивана и обозначала водораздел. Когда появилась

возможность отложить тебя в отдельную комнату, я ею быстро воспользовалась. Поначалу тебя это обижало, но потом ты привык и перестал спорить. Секса стало

меньше, но запас черных чулок с подвязками и кружевного

белья регулярно пополнялся.

С моим Сережей и нашей попыткой спать вместе

произошла похожая история, только на ускоренной

перемотке. Мне нравилось просыпаться рядом с ним, целовать его, слышать его сонное: “М-м-м”. Но сплю

я с ним плохо, тревожно, просыпаюсь рано. Он тоже

не спит, боится пошевелиться и меня потревожить, встает, бродит по квартире. В конце концов мы стали

спать в разных комнатах. Сережу это задело, он считает, что между близкими людьми возникает доверие, кото-

рое позволяет расслабляться и спокойно засыпать

в объятиях друг друга. Ох, не знаю ничего про доверие.

Зато знаю, что, когда есть возможность спать отдельно, удобнее спать отдельно. По крайней мере есть шанс

выспаться. А может быть, я просто нервная эгоистка.

Какое счастье было жить в квартире с телефоном!

Невероятно! Можно кому угодно позвонить, обо всем

договориться заранее. Никаких неожиданных визитов, никаких сюрпризов. Свобода или зависимость? Какая

разница. Удобно.

Жизнь потекла спокойно и предсказуемо. Мы оба

читали лекции, писали статьи — тебе их заказывали всё

чаще и чаще, ты становился знаменитым критиком. Ты

работал для “Коммерсанта”, я тоже понемногу начала для

него писать — о питерских театрах. Почти каждый вечер

к нам приходили гости — то Трофим, то Мурзенко, то

Макс Пежемский. Он, называвший тебя “Николаевич”

и делавший стремительную карьеру, подпитывался твои-

ми идеями и твоей энергией. Ты не пил. Мне казалось, ты не страдал от этого и не искал вазу, чтобы в нее

пописать. Мы превращались в нормальную семью.

Но я больше не могла забеременеть.

А ты в глубине души не выносил ничего нор-

мального.

61.

19

219

сентября 2013

Сначала мы всё делали вместе, всё. Не бывало такого, чтобы кто-то приходил в гости ко мне, а ты ретиро-

вался бы в свою комнату. Или наоборот. Даже

в магазин мы часто ходили вместе.

Но постепенно наши жизни обретали отдель-

ность. Ты долго сидел на кухне — с друзьями или

учениками (в твоем случае это было почти всегда

одно и то же), а я уходила к себе — читать. Я шла

в театр — ты оставался дома, ссылаясь на то, что

театра выносить больше не можешь. На “Ленфильм”

или в “Сеанс” ты отправлялся почти всегда один, в театральной библиотеке или в Публичке я тоже, конечно, сидела одна. Я любила библиотеки, ты — нет.

В архивах ты быстро начинал задыхаться, тебе

необходимо было слышать живые голоса и видеть

жадные глаза.

Иногда я играла по ночам в преферанс. Ко мне

в квартиру на Васильевском приходили Трофим, Лёнька Попов и его приятель из “Коммерсанта” Миша

Каган. Ты пытался играть вместе с нами, но вполсилы, неохотно — карты тебя не увлекали. Я испытывала от

игры удовольствие, хотя никогда не была хорошим

игроком. Мне нравилась не столько игра ума, сколько

игра случая. К тому же мы играли на деньги, это было

опасно и азартно.

Мы сидели за “пулькой” на кухне иногда

до самого рассвета. Пили кофе, Трофим и Миша

курили. Под утро ты, заспанный, выходил к нам:

— Господи, вы всё еще играете?! Не надоело?

— Поиграешь с нами?

— Правда, Николаевич, присоединяйтесь!

220

— Ох уж нет, вы как-нибудь без меня, ладно?

Давай, Иванчик, не проиграй наш дом. Я пойду

попишу.

Ты не поверил бы, но несколько раз в году я играю

в казино. Играю всегда, когда оказываюсь там, где оно

есть. В Монте-Карло, в Ницце, в Венеции, в Довиле.

Играю не в рулетку. Рулетку ты понял бы — так много

мифов вокруг нее. А за миф и за стиль ты прощал всё.

Но нет, я играю в тупых одноруких бандитов, потому

что меня не интересует выигрыш, мне интересен —

по-прежнему — случай. Я жду улыбки судьбы. Жду

какого-то загадочного контакта с бездушным

автоматом. Уверена, что игроки понимают, о чем

я говорю.

Не так давно мы с Сережей ездили на машине

в Довиль и зашли там в казино Barriere. Это было

первое казино в его жизни. Он, конечно, сразу

рванулся к рулетке, но, увидев, как я брожу между

автоматами, отыскивая свой, покорно пошел за мной.

За годы игры я выработала свою систему. Я не жду

выигрыша. То есть жду, конечно, но изначально

смиряюсь с проигрышем, на который в уме отвожу

определенную сумму, например триста евро. Эти

триста евро я расцениваю как адекватную плату за

несколько часов острого удовольствия. Мы же платим

деньги за острые удовольствия? Так почему бы не

в казино? Таким образом, я никогда не считаю эти деньги

потерянными. А если еще и выигрываю — совсем здорово.

Сережа быстро понял, что такое связь с одно-

руким бандитом, нашел свой автомат и надолго за ним

устроился. Программист и компьютерщик, он пытался

найти какую-то системную закономерность, но вскоре, отключив мозги, отдался случаю. Как многие начинаю-

щие, он стремительно выиграл. Коварство казино

состоит в том, что выигрываешь, как правило, в первые

несколько минут, когда еще не успел насладиться

и когда смертельно жаль останавливаться. Так что

он продолжил, проиграл и всю обратную дорогу

мучительно жалел о потерянных деньгах.

— Ну почему ты меня не остановила?

— Но ты ведь пришел не выиграть, а испытать

драйв, получить удовольствие. Разве ты его не полу-

чил? Если бы я тебя остановила, у тебя кроме денег

ничего бы не осталось.

— Деньги в руках — для тебя это, может, и ерунда.

Он надулся и замолчал. Деньги — больная тема, которой лучше не касаться.

А ты ходил бы со мной в казино? Мне кажется, что ты никогда не стал бы игроком. Может быть, сыграл бы рядом со мной несколько раз, за компанию, не втягиваясь. Ты меня, безусловно, понял бы — ты

уважал чужие мании. Но игры у тебя были другие.

Однажды ты написал про Че Гевару: “Романтик гери-

льи, тусовщик именем революции, он играл только

в опасные игры — в пятнашки с пулями и в прятки