Кто-нибудь видел мою девчонку? 100 писем к Сереже

Любомудров, Полубояринова, Добротворская.

Так уж получилось, что мне удалось защититься

раньше Брашинского — его аспирантуру прервал его

роман с Америкой.

195

В институте мы с Мишкой общались мало, он был

для меня почти небожителем. Рядом с ним я комплек-

совала, а его статью из “Театральной жизни” про Грету

Гарбо знала наизусть.

Увидев Брашинского в аэропорту, я внутренне

сжалась, но в первое же мгновение поняла, что мы

с ним, как сейчас говорят, на одной волне. И что

он волнуется не меньше, чем я. И ты волнуешься, поладим ли мы. Ты знал, как я умею отстранять людей, которых не люблю. С Мишкой мы понимали друг

друга с полуслова, оказалось, что у нас сходная лексика, сходный темперамент, сходная скорость реакции.

И я совсем не ревновала тебя к нему. Напротив, радовалась, что он у тебя есть. У нас есть. Впрочем, иногда мы с ним яростно ссорились, а однажды

на Бродвее мы поругались из-за какой-то глупой

мелочи так яростно, что я даже ударила его

коленкой по яйцам — почти всерьез. Ты пытался

нас успокоить, разводил, хватал за руки. Всё кончилось

хохотом, потому что наши ссоры были, конечно, игрой.

На эскалаторе в JFK Мишка с пристрастием

оглядел меня:

— С длинными волосами было лучше.

Вы и здесь совпали во вкусах.

В Нью-Йорке мы с тобой жили в небольшой, но

очень симпатичной квартире на 75-й Западной улице.

Брашинскому с этой квартирой здорово повезло —

потрясающее место в двух шагах от Центрального

парка. Отличный старый дом — в таком жила Сара

Джессика Паркер в Sex in the City. Платил он за эту

студию сущие по тем временам копейки. Сам он

перебрался на этот месяц сначала к своей американ-

196

ской девушке Нэнси (сколько помню Мишку, он всегда

был влюблен — или в него кто-то влюблялся), а потом

к приятелю — монтажеру Эвану Лотману. В свое

время Лотмана выдвигали на “Оскара” за дерзкий

монтаж “Экзорциста” Фридкина. Бумажка-номинация

торжественно висела в рамочке на стене в прихожей.

Эван монтировал “Выбор Софи” с Мэрил Стрип

и “Презумпцию невиновности” с Харрисоном

Фордом. Его жена Айлин только что выпустила роман

под названием “Я и она”. Замысел мне нравился —

речь шла о сиамских сестрах-близнецах, одна из

которых мучительно завидует другой, живущей

радостной и полноценной жизнью — сексуальной

и профессиональной. Но, как это часто бывает, идея оказалась интереснее результата, книжку

я дочитать не смогла.

Лотманы жили в огромной по нашим понятиям

квартире на 72-й улице, рядом с Dakota House.

К Дакоте мы отправились в первый же день — Леннон

был одним из твоих героев, и ты долго не мог

поверить, что стоишь на том же месте, где стоял он

в момент выстрела. Мне Дакота даже внешне казалась

зловещим домом, но ты говорил, что это просто

психологический монтажный трюк — эффект

Кулешова.

Уезжая в отпуск, Эван и Айлин оставили кота, за которым Мишка обязался следить — совсем как

героиня “Москвы слезам не верит”, которую оставляют

в роскошной сталинской высотке. В результате за

котом следили мы втроем. В этой квартире с панорам-

ным балконом и видом на парк и на Манхэттен мы

провели много счастливых часов. Можно было

подняться на крышу, устроить там пивную вечеринку, 197

а можно было просто стоять и смотреть на город. Но

самым потрясающим в квартире Лотманов была не

огромная гостиная, не музыкальный центр, не шикар-

ный балкон и даже не крыша, а коллекция видеокассет.

Эван Лотман был членом Киноакадемии, ему присыла-

ли все фильмы, выдвигаемые на “Оскара” — для голо-

сования. Мы могли смотреть их все — до того, как они

вышли на экраны. Это были те самые копии, которые

до сих пор попадают к пиратам с надписью For Academy Members only. Мы поглощали фильм за фильмом, развалившись втроем на супружеской постели, поставив

на животы плошки с едой и напитки. Голодный кот

с ненавистью сверкал на нас зелеными глазами.

Моментами наша жизнь в этой квартире напоминала

“Мечтателей” Бертолуччи, только без секса втроем.

Мне так жаль, что я не могу показать тебе “Мечтателей”, я знаю, что тебе бы понравилось. Я показывала их

Сереже в один из наших первых совместных вечеров, но тогда ни он, ни я не могли сосредоточиться и то

и дело отвлекались — друг на друга. На его лицо и на

его губы мне хотелось смотреть больше, чем на экран.

С тобой мы никогда не смотрели кино обнявшись.

Кино — это таинство, соитие с экраном. Ты и поцелуи

во время просмотра не выносил (мы, по-моему, только

один раз с тобой целовались в кино, на идиотской

раннеперестроечной комедии “Шашни старого козла”, но там сам бог велел!). Кино — это серьезно, это

требует полной отдачи. А с Сережей мы смотрим кино, обхватив друг друга. Или — взявшись за руки.

Брашинский подрабатывал официантом

в респектабельном итальянском ресторане с красно-

полосатыми скатертями. Для Штатов это было

в порядке вещей, для нас — нечто экстраординарное.

198

Официантом? Как не стыдно? Сервильная работа, цепь

унижений. Однажды днем я зашла к нему в ресторан.

Есть там я не могла — дорого. Брашинский принес

мне капучино, но рядом не присел — не положено. Он

держался артистично и с достоинством. Именно тогда

я поняла, почему многие начинающие актеры работают

в Америке официантами.

Нью-Йорк очаровал и одновременно разочаровал

нас. Небоскребы меньше, чем на картинках, и вообще

всё какое-то камерное, почти домашнее, без

футуристического размаха. Но от этого города било

электричеством. Эти разряды мы оба почувствовали

мгновенно. Как и то, что оказались в эпицентре

главных мировых процессов.

В Нью-Йорке мы облазили и обошли всё. Было

такое чувство, что наше пребывание в этом городе —

чудо, игра случая и мы не окажемся здесь больше

никогда. В каком-то смысле так и вышло — вдвоем мы

в Нью-Йорк больше не попали, и в каждый мой

следующий приезд я испытывала боль, оттого, что без

тебя здесь всё для меня поблекло (или прошла радость

открытия Америки?).

Мы поднимались на Эмпайр-Стейт-Билдинг,

исследовали башни-близнецы. Каждую неделю ходили

в кино. Один раз купили ведро попкорна (в русских

кинотеатрах его еще не было), но ты быстро отставил

его в сторону — ну как можно смотреть и хрумкать!

Мы посмотрели первый “Юрский парк”, который

только что вышел, и на него стояли очереди, Guilty as Sin с Доном Джонсоном и Ребеккой де Морней, смонтированный Эваном. Тогда я впервые увидела, как

киношники ждут утренних рецензий после премьеры, как бегут за газетами, как подробно их изучают и как

199

расстраиваются из-за “плохой” критики. Сходили

в New York City Ballet на Баланчина — на самый

верхний ярус, куда билет стоил всего 10 долларов.

Тогда я толком не знала, кто такой Баланчин, — теперь, бывая в Нью-Йорке, туда немедленно отправляюсь.

Ходили на джазовые и классические концерты, на бродвейские мюзиклы, на авангардные спектакли.

Несколько раз ходили в Метрополитен и в MOMA.

Влюбились в маленький музей Frik collection. Тебе

нравилось название, ты называл меня маленьким

фриком, сравнивал с одной из героинь “Уродов” Теда

Броунинга, часто просил меня танцевать, как эта лысая

уродка в детском цветастом платьице, и неизменно

умилялся. Мы гуляли по China Town, по маленькой

Италии. Доехали даже до Гарлема, до легендарного

“Коттон Клуба”. Но внутрь не зашли, а гулять по

улицам там было неуютно, я заныла и запросилась