Мы родились и жили на Урале–реке... (СИ)

многие из них (не только известные Горынычи, но и зажиточные

иногородние) поспешно бежали из войсковой столицы вместе с

отступавшими казачьими сотнями.

Торопливо покинули Уральск два брата (вместе с конями и оружием),

хотя им ничто не угрожало: ведь Степан и Илларион уже давно не

служили в полку. Но страх перед большевиками оказался настолько

сильным, что иного “средства спасения” они не видели и не находили, а

«береженого и Бог бережет».

Единственным защитником и хранителем дома оставался Иван,

человек мирной, рабочей профессии, который вряд ли мог привлечь

внимание новых властей и их защитников. Надеяться на отца было

бесполезно: теряющий зрение, заметно ослабевший, не разбирающийся в

происходящем, он не мог защитить семью, как и младшие братья.

Накануне вынужденного своего ухода из города братья решили

припрятать часть семейного «богатства». Сложили шубы, праздничные

костюмы, сарафаны, сапоги, посуду и несколько колец в большой сундук,

окованный «золотым» железом, и поставили его в большую навозную кучу

на заднем дворе.

Это странное, на первый взгляд, решение спасло дом и хозяйство от

полного разграбления.

Казачьи войска, руководимые атаманом В. Толстовым, в мае взяли

город в кольцо и несколько раз предпринимали попытку освободить его от

«чужой» власти. Но преодолеть оборону защитников «красного» Уральска

не удалось. Казаки отступили на юг.

В июле в город вошли части Чапаева. Их появление было встречено

местными старожилами с чувством тщательно скрываемых страха и

ненависти. Казаки не ждали справедливости и добра от борцов за новую

власть. Красные чувствовали себя хозяевами в покоренном Уральске,

бесстрашными победителями – завоевателями враждебного города. Но, на

самом деле, они были временщиками, которым безразлично будущее

«вражеского»

населенного

пункта,

жестокими

карателями,

организовавшими настоящую охоту на казаков (было арестовано свыше

600 человек, среди них – более 20 офицеров) и расстрелы пленных (даже

добровольно перешедших на сторону красных). В руки комиссаров попала

большая добыча (около 800 тысяч пудов зерна и 50 тысяч пудов мяса).

Неожиданное богатство через несколько недель было отправлено в

Москву и Петроград.

Чапаевцы побывали в каждом приличном доме, провели там обыски и

аресты, нередко, «случайно» уносили как военные трофеи хозяйские вещи

62

и продукты. Пришли «освободители» и в наш дом, где их встретили

пожилой отец, женщины и дети-подростки (Иван спрятался).

«Победители» искали ценное, но у нас ничего не нашли. Недовольные,

обиженные пустой тратой своего времени, они прихватили с собой

несколько кур и увели рабочую лошадь.

Грабежи и насилие, беспорядочная стрельба и незаконные аресты

местных жителей стали основной приметой советского Уральска в первые

недели после его «освобождения». Город, по мнению очевидца,

превратился в настоящий военный лагерь, которым управляли «вольные

крестьянские полки», жгуче ненавидевшие казаков. В митинговых

выступлениях «неистовых ревнителей новой власти» слово «казак»

понималось прямолинейно просто: «перед тобой классовый враг, которого

надо обязательно уничтожить».

Свидетель событий в «освобожденном» Уральске, Дм. Фурманов

вспоминал: «...кругом пальба неумолчная, ненужная, разгульная, чуть-чуть

притихающая к ночи, одни “прочищают дуло”, другие “стреляют дичь”, у

третьих “сорвался случайно”».

Новые городские власти предъявили уральцам ряд жестких

требований. Главные – местные жители должны забыть слово «казак»,

отказаться от традиционной формы и сдать оружие (сабли, пики, винтовки,

пистолеты и пр.). Активные «строители справедливой жизни» уничтожили

учуг на Урале; закрыли церкви и соборы; частные магазины и городские

рынки, провели ряд «акций по экспроприации» скота и имущества;

выселили бывших эксплуататоров из особняков, отдав их рабочим,

активно поддерживающим новую власть. Несколько позднее в городе

появятся яркие приметы новой жизни: Советская (Большая Михайловская),

Коммунистическая (Крестовая), Комиссарская (Атаманская) улицы,

Красноармейская ( Туркестанская ) и Пугачевская ( Петропавловская)

площади. Процесс переименования улиц и переулков с годами превратится

в серьезную историко-идеологическую игру. В Уральске зазвучат новые

названия старых улиц: Дмитриевская (Хвалынская), Неусыповская

(Царицынская), Пролетарская (Канцелярская), Сакмарская (Чапаевская),

Суровская (Уфимская), Плясунковская ( Сызранская), Линдовская

(Штабная) и др.

Семья деда более года жила в состоянии постоянной тревоги. Никто

не знал, где находятся сыновья, когда они возвратятся (и возвратятся ли? )

домой. Лишь поздней весной 1920 г., когда воды рек и озер успокоились,

когда просохли степные лощины и яркое солнце засияло в чистом небе,

Степан и Илларион вернулись. Обходя посты красных, они незаметно

переправились на случайно найденной лодке через Чаган и ночью

оказались в городе, в районе Казенного сада.

63

После нескольких дней отдыха Илларион рассказал, что свое

«путешествие на юг» братья закончили в далеком, забытом людьми хуторе

Беленьком, в сотне (может, больше?) верст от Уральска. Беспомощные,

обмороженные, голодные, они случайно попали в теплую избу, где почти

сразу свалились в сильном жару: «Простыли, все время кашляли, хрипели,

голова болела... И какой-то тяжелой стала». Владелец хутора Касьян

побоялся оставлять в своем доме больных беглецов («вдруг красные

придут»), но через неделю, когда казаки пришли в себя («оклемались»),

согласился с их просьбой о помощи: братья «подарили» ему лошадь. Через

несколько месяцев пришлось отдать и вторую. Болели долго, почти

полгода. Решили не идти на юг, а возвращаться домой, но боялись

встретить в степи красных.. Ради куска хлеба и блюда “хлебова” работали

на хозяина хутора. Рубили, пилили, косили, строили, т. е. занимались

привычным для них делом до начала следующей весны.

Дед был явно недоволен «самовольством» сынов («вам бы только

разбазаривать дом»), хотя понимал, что другого выхода у них не могло

быть: «Да, испортился казак.. Испоганился...Раньше как? За друзей своих,

земляков то есть, все отдавал. А теперь? Не хочет просто помочь. О своей

шкуре и выгоде только и думает».

Служба братьев в казачьей армии и их бегство на юг остались

неизвестны новым властям, и поэтому они не преследовали своих бывших

«врагов» . Сами же уральцы предпочитали молчать, когда речь заходила о

гражданской войне. Они старались забыть то страшное время. Да и зачем

вспоминать безрадостное прошлое? Кто из детей и внуков мог бы понять

трагизм давней жизни с ее тяжелыми для души вопросами?

17

После «освобождения» Уральска некогда хорошо налаженное

хозяйство деда оказалось полностью разрушенным. Во дворе остался

пяток-другой кур и корова (но и ее скоро «уведут»). Лошадей не было, а

без них ничего серьезного и нужного не сделаешь.

Выходить и выезжать из города после его «освобождения» власти не

разрешали. Как и ходить по улицам в ночное время: везде дежурили

патрули, они требовали «предъявить документ» (но его имели лишь

некоторые жители). В домах по-прежнему проводились обыски, отдельных

горожан арестовывали. Жизнь стала окончательно запутанной,

непредсказуемой и – голодной.

В местной газете по-прежнему, как в дни обороны города печатались

грозные приказы ревкома. Новая власть не доверяла казакам. Даже тем, кто