Смейся, паяц!

– Не слушай их, Шимон: они – евреи, поэтому жалуются. (Прошу не обвинять меня в фамильярности с главой правительства – в Израиле все на «ты», так принято.) Мы все пробивались сквозь асфальт, поэтому мы – сильные. Мы всего сами добьёмся. Но если хочешь ускорить этот процесс, придержи своих лилипутов.

– Кого, кого? – переспросил Перес. (Он неплохо понимал по-русски, хотя говорил с переводчиком).

– Лилипутов, – повторил я, и разъяснил, – В Израиле есть много лилипутов, которые когда-то устроились Гуливерами и работают ими по сей день. И все считали их Гуливерами. Но когда приехали мы, стало ясно, что они – лилипуты. И им стало ясно, что нам стало ясно – они испугались и теперь пытаются нас хватать за ноги. Но мы всё равно идём вперёд, просто они тормозят. Поэтому, если можешь, придержи их, чтобы мы двигались быстрей!

Перес рассмеялся и сказал:

– Очень образно! После такого выступления уже трудно будет что-то добавить, поэтому переходим к фотографированию.

Защёлкали фотоаппараты, зажужжали телекамеры – журналисты готовили репортажи о дружбе правительства с деятелями культуры. Назавтра, во многих газетах цитировалось моё высказывание о Гуливерах и лилипутах, но от этого, увы, количество лилипутов не уменьшилось!

Из журнала «БАЛАГАН»

СЛОВО РЕДАКТОРА:

«НАША РАКЕТА ЕЩЁ НЕ ВЗЛЕТЕЛА»

«В первые годы нашего пребывания здесь я часто слышал: «Мы приехали нищими, мы ничего не смогли провезти сквозь таможню»… Неправда! Мы приехали очень богатыми. Мы привезли с собой душевную щедрость и широту характеров, умение поделиться последним. Мы вывезли свой безумный и прекрасный российский образ жизни, когда к другу с бутылкой водки и с банкой солёных огурцов можно ввалиться поздним вечером без всякого предупреждения, и друг не удивится – он тоже из России. Тель-авивские кухни уже превратились в московские, где до поздней ночи кипят страсти и решаются судьбы мира.

Мы привезли с собой наивную доверчивость, верим газетам, верим обещаниям правителей и растерянно по-детски удивляемся, когда нас обманывают. И постепенно начинаем понимать, зачем в Израиле такое количество адвокатов и врачей: чтобы судиться, потом лечиться и снова судиться.

Да, мы вывезли немало дорогого и прекрасного, сохранённого среди диктата, антисемитизма и государственного лицемерия, среди мусора надувных лозунгов и развалин рухнувшего правопорядка… Но вместе с этим мы не смогли избавиться от хронических болезней того общества, той жизни, из которой приехали. И это, увы, очевидно. Уже можно видеть, как на бульварных скамейках распивают «на троих». Уже на улицах победно звучит российский мат, уже в подъездах и на заборах можно прочитать знакомое и родное слово из трёх букв, похожее на порядковый номер ХVII съезда КПСС. Уже были попытки сунуть взятки полицейским, выписывающим штрафные квитанции за нарушения на дороге, что вызывало их искреннее удивление: «В России платят аванс за штрафы?»…

Есть такая притча:

Жил человек, имел дом, жену, детей. Надоело ему на Земле, захотелось в Космос. Он построил за домом ракету, поджёг пороховой заряд – ракета взлетела и упала. Человек потерял сознание.

Очнувшись, он решил, что это уже другая планета. Встал, огляделся, увидел дом, очень похожий на тот, что он оставил на Земле. Из дома вышла женщина, очень похожая на его жену, выбежали дети, похожие на его детей. Ему предложили войти, перевязали ушибы. Он остался в этой семье, в этом доме и прожил до старости. Всё было бы хорошо, но до конца своих дней он тосковал по тому дому, который оставил на Земле.

Мы прилетели сюда решительными и одержимыми, привезли идеи, мускулы, идеалы – прилетели строить свою маленькую Планету. Но мы уже были заражены нетерпимостью, категоричностью, озлоблённостью и завистью. Нас ведь с детства приучали к стадности, кто высовывал голову – её рубили: «Все равны, все одинаковы, все винтики… Чего ж он, пала, высовывается!? Ату его, ату! Тащи обратно в кучу!»…

Так хочется построить за домом ностальгическую ракету и рвануть обратно, в своё детство и молодость. Мы вспоминаем старых учителей в перелицованных бостоновых пиджачках; вспоминаем залитый светом предновогодний каток и тех, тоненьких и пугливых, впервые поцелованных под ёлкой; вспоминаем друзей, оставшихся в аэропорту с распахнутыми от отчаянья глазами… Поэтому нас так тянет туда, хоть ненадолго, хоть на чуть-чуть. Нам кажется, что все крупицы прежней радости можно найти и подобрать, но увы… Старые учителя умерли, друзья разъехались, любовницы постарели. И сегодня, обострённо и нетерпимо, мы воспринимаем процветающее там всё то же вопиющее пренебрежение к человеческому достоинству и узаконенное беззаконие, от которого мы уже отвыкли. И тогда чётко и окончательно понимаем, что дом уже не там, а здесь, навсегда, до смерти. И радуемся этому, и с облегчением возвращаемся и… опять тащим за собой всё то, от чего бежали. И приходим в отчаянье, и снова строим новую ракету для отлёта и… так далее, читайте выше.

Что же делать?.. «Остановите Землю, я хочу сойти!». Не получится – у нас нет другой Земли. Можно без конца повторять, что евреям хорошо только в пути. Ну, а русским? Украинцам? Грузинам?… Увы, от себя не убежишь, ни здесь, ни там. Нигде!

Мы вырвались из прежней жизни, теперь надо каждому вырваться из прежнего себя. Это трудно, это очень трудно. Мы чистим шкуры, из которых вылезли, пересыпая каждую нафталином воспоминаний, чтобы их не сожрала моль забвения. Мы понимаем, что по-старому жить уже нельзя, а по-новому – ещё не умеем, вот и живём в несогласии с собой, всё время оглядываясь назад, а шагать спиной вперёд – ох, как нелегко… «Знаете, кем я был там? Главным инженером!.. Главным врачом!.. Главным дворником!»… Создаётся впечатление, что в той нашей жизни не было рядовых врачей, рядовых инженеров и рядовых дворников – все были главными.

Однажды в редакцию «Балагана» ворвался активный пенсионер с требованием немедленно написать о нём статью: «Меня в Израиле не ценят. А знаете, кем я был там!?»

– Кем же вы были и где именно? – поинтересовался я.

– Я был первый человек у себя в Белой Церкви!

– В чём же заключалась ваша «первость»?

И он гордо сообщил:

– Я левой ногой открывал все задние проходы продуктовых магазинов!

И тут у меня вырвалась фраза, за которую мне до сих пор немного стыдно: чувство юмора сработало быстрей, чем «чувство стопа»:

– Теперь я понимаю, почему вам трудно: в Израиле продуктовым педерастам делать нечего.

Именно тогда я подумал: хорошо бы типографским способом напечатать тысячи анкет о нашем прошлом, с обязательной графой: «Самый главный… Самый важный… Самый руководящий»… Мы их заполним, положим в стол и… поскорее забудем. И начнём всё с начала, перестав оплакивать самих себя. Давайте напряжём наши умные мозги и сильные мускулы. У поляков есть мудрая поговорка: «Делай что-нибудь, делай! А то заржавеешь, и рыжие дети будут!»

Сегодня – первый день нашей оставшейся жизни. Давайте проживём его по-новому!»

«ВСЕ ФЛАГИ В ГОСТИ…»

Первым послом России в Израиле был Александр Бовин, первым послом Украины – Юрий Щербак. О Бовине я уже писал, расскажу о Щербаке. Живя в Киеве, я дружил только с тремя украинскими писателями: Юрием Дольд-Михайликом, Владимиром Владко и Юрием Щербаком. Юра вышел из семьи украинских интеллигентов, окончил мединститут, стал эпидемиологом, доктором наук. Параллельно занимался литературной деятельностью: писал рассказы, повести, пьесы. Во время эпидемий холеры (которые в СССР случались довольно часто), немедленно вылетал в инфицированные районы, лечил, выхаживал, месяцами находился в карантине. И медициной, и литературой Юра занимался по призванию, поэтому и то, и другое делал хорошо. За ликвидацию очагов холеры был награждён орденом. Когда об этом узнали коллеги-писатели, произошло массовое возмущение: дело в том, что в Союзе писателей ордена распределялись по списку, где первыми в очереди стояли члены правления и партбюро, а тут вдруг – «проскочил вне очереди»!.. К нему вообще относились подозрительно: он был женат на элегантной полячке Марысе, которая работала в Польском посольстве и имела импортную машину. Когда Юра впервые подъехал на этой машине к зданию Союза писателей, по всем комнатам прокатилось цунами негодования: коллеги заподозрили, что он и машину получил «по блату». Даже когда всё выяснилось, ему, «везунчику», всё равно этого не простили.