Смейся, паяц!

Когда я её увидел, то сразу поверил в наше родство: у неё было явное сходство с папиными сёстрами. Она же обрадовано воскликнула, что у меня глаза её бабушки. Весь вечер мы искали дополнительные доказательства: каждый рассказывал подробности о своей семье, сравнивали ступни, пальцы, косточки на руках… Но, когда она повезла нас покататься по Кейсарии, а потом, возвращаясь, стала искать дорогу домой, Майя уверенно воскликнула: «Всё! Можете больше не сомневаться, вы – родственники: вы одинаково кошмарно ориентируетесь!». Мы засмеялись, обнялись, и Аня стала частым гостем на наших семейных торжествах, а мы на её.

Здесь мы подружились с Женей Голынкером и его обаятельной женой Тамарой. Женя, высокий, сильный, энергичный – смесь бизнесмена с артистом, доктор юридических наук, обладатель густого красивого голоса, любитель попить и попеть.

Прагматик и мечтатель одновременно. Приехав из Самары, купил особняк рядом с морем и, сидя в саду, в удобном кресле, предаётся маниловским мечтам: то об отдельном острове в океане, где будут жить он с семьёй и все его друзья (аванс за такой остров он уже кому-то когда-то даже заплатил), то о строительстве отдельного дома в Тель-Авиве, опять же для себя и друзей. Щедрый, приветливый, гостеприимный – постоянно приглашает на жареную баранину, которую он великолепно готовил… руками своей жены Тамары. Два года назад он её потерял – это выбило его из седла, руки опустились, «попеть» стало реже, «попить» – чаще. Но он крепко сколочен, и я верю – найдёт в себе силы подняться и, может быть, даже осуществит свою мечту: построит вожделенный дом для себя и друзей.

Когда я приехал, Эфраим Баух был председателем Союза русскоязычных писателей. (Сейчас он председатель федерации всех союзов писателей: ивритского, русского, грузинского, бухарского, немецкого и прочее и прочее. Федерация большая. Причём, количество писателей всё время растёт: только наших, русскоязычных – сегодня более двухсот пятидесяти человек. А сколько ещё стоят в очереди на приём!.. И это прекрасно: скоро весь Израиль превратится в большой союз писателей и тогда Баух автоматически станет президентом страны!)

Я поступил в Союз, меня выбрали в правление, и мы стали часто встречаться. С каждым разом Эфраим становился мне всё более симпатичным и интересным: он потрясающе знал историю Ближнего Востока, каждого города, каждой синагоги, мечети, каждой часовни… Влюблённый в Израиль, он увлекательно рассказывал о нём, украшая свои рассказы интереснейшими фактами из прошлого и такими подробностями, что возникало подозрение, будто он сам жил во времена царей Давида и Соломона, но пока ещё почему-то в этом не сознаётся. Я знал, что им написано много книг, что он лауреат всяких премий. Он подарил мне свой роман «Лестница Якова», надписал добрые слова, но, признаюсь, я его не прочитал, а только перелистал и поставил на полку рядом с другими книжками, подаренными мне моими коллегами. Честно говоря, я всегда подозрительно относился к творчеству функционеров-писателей (кроме тех, кто пришли к должностям, уже будучи признанными и популярными, такими как Сергей Михалков или Анатолий Алексин), но когда он прислал мне в редакцию «Балагана» главу из книжки воспоминаний о Москве, о Союзе писателей, о ЦДЛ (центральный Дом литераторов), я поразился его меткому глазу, ироничности, а главное, высокому литературному уровню. Я немедленно прочитал подаренную мне книгу и понял, что Эфраим Баух – настоящий, большой писатель (Недавно он получил ещё одну премию – президента Израиля). С годами мы стали видеться чаще, и с ним, и с его женой Аллой, они бывают на моих днях рождения, я был на его юбилее, читал якобы присланные ему поздравительные телеграммы из разных стран. В том числе, и из Америки, от обоих Бушей: «Приехать не можем, болеем: Ирак в печени. Пожалуйста, подпишите договор с палестинцами – спасите наши Буши!»…

За пятнадцать лет жизни в Израиле я общался и продолжаю общаться с ещё очень многими яркими и интересными людьми, которые выплыли, выстояли и состоялись. Эмиграция – суровая школа, даже если она позолочена названием репатриация: она проверяет каждого на истинность, на «кто есть кто». Если была червоточинка, то она развивается и доминирует, если человек был личностью, то он закаляется и крепнет. И вообще, я понял, что каждый привёз сюда не деньги, мебель, брильянты (хотя и это многие привезли), а свой образ жизни: кто пил, тот продолжает пить, кто гулял, тот продолжает загулы, кто умел работать, тот вкалывает, а кто хитрил и сачковал, тот и здесь ходит по инстанциям с требованием «Дай, дай, дай!». Как радовался я и гордился близкими мне людьми, которые сохранили и укрепили тут свои высокие человеческие качества, и как грустно было разочаровываться в тех, кто не выдержали испытаний, не только трудностями, но и благополучием… Об одном из таких «уроков» расскажу.

Я был постоянным членов жюри всесоюзных конкурсов артистов Эстрады, поэтому был одним из тех, кто голосовал за премию молодому артисту Геннадию Хазанову. Он был ярок, талантлив и очень быстро завоевал признание. Но он тогда ограничивал свой репертуар только пародиями, и, как я считал, этим обкрадывал себя. Однажды я сказал ему об этом, приведя высказывание Аркадия Райкина, что пародист напоминает пустую комнату без мебели, где есть только одно зеркало. Геннадий стал доказывать, что я не прав, что и в пародиях можно многое выразить, нужное и поучительное… Мы остались каждый при своём мнении, но, прощаясь, я сказал: уверен, что рано или поздно тебе станет тесно в пародиях и ты перейдёшь к другим жанрам.

Прошло несколько лет. Мы с Робертом приехали в Москву сдавать какой-то сценарий, весь день общались с редакторами, спорили, нервничали, страшно устали и, вернувшись в гостиницу, приняли душ и завалились на кроватях. И тут раздался звонок от Хазанова: «Саша, я узнал, что вы здесь. Я очень хочу вас видеть». Я объяснил, что чертовски устал, но он настаивал: «Я приеду. Я вас часто вспоминал. Мне очень нужно поговорить». Он приехал к нам в «Националь», я оделся, и мы долго бродили вокруг Манежа – он рассказывал о своей жизни, о том, что признал мою правоту, перешёл от пародий к монологам в образах (помните знаменитого «студента Кулинарного техникума»?), а сейчас готовит целое обозрение по сценарию Аркадия Хайта. Я порадовался за него, пожелал удачи, и с тех пор наши отношения как-то потеплели, мы часто встречались на семинарах, вместе плавали на теплоходах по Чёрному морю, он всегда приглашал меня на премьеры своих спектаклей.

В 1989 году, в Ленинграде, на Фестивале Смеха «ОЧЕНЬ-89» я сообщил ему о своём решении ехать в Израиль. Он был в шоке.

– Какой ты смелый! А я ночи не сплю – не могу решиться. И оставаться страшно, ведь у меня дочь растёт – как здесь жить?!.

– Спи, Гена, не мучайся, – остудил его я, – ты никуда не уедешь, ты прикован к этой стране золотой цепью и тебе её не разорвать.

– Но тебе же это удалось!

– Потому что моя цепь тоньше.

Он проводил меня до моего номера, и мы тепло попрощались. До сих пор помню его печальные и тревожные глаза.

Я уже год жил в Израиле, когда на гастроли приехал Геннадий Хазанов. Это было событие для всех репатриантов из СССР, он выступал на переполненном стадионе, его горячо принимали, но главный эмоциональный удар он припас на финал:

– Сегодня произошло великое событие в моей жизни, – провозгласил он в микрофон, – я стал гражданином Израиля! – и высоко поднял свой новый паспорт.

Такой овации, думаю, он никогда не имел и больше иметь не будет: стадион встал и долго восторженно кричал и аплодировал. Через какое-то время я узнал, что Хазанов купил дом в Раанане и периодически живёт в нём, приезжая из Москвы.

Когда я задумал провести в Израиле международный фестиваль смеха (расскажу об этом чуть позже), первым, кому я позвонил, был он. Я радостно перечислил, сколько делегаций приедет, из каких стран, где будут проходить фестивальные концерты и, естественно, предложил ему участвовать в этом фестивале и быть председателем жюри. В ответ услышал спокойный, холодный голос: