«Муромцы» в бою. Подвиги русских авиаторов

в штабы. Ответа нет. Пропал! Вечером телеграмма. Оказывается — живы и здоровы. Сидят в полуверсте от

окопов в болоте. Корабль цел, но надо разбирать и вывозить по частям. Просят выслать весь экипаж корабля.

Оказалось следующее. В полет с ними пошел Витков- ский. Пошли на Бауск, бросали бомбы в обозы. Еще подумали,

делать ли второй круг над Бауском. Но, не сделав, повернули домой. Высота 3200 м. Вдруг все моторы сразу зачихали,

затрыкали и стали. «Илья» планирует, а до наших окопов верст 25. Ну, пропали! Башко тянет на пределе. Корабль

начинает уже покачиваться. Ветер попутный, но слаб. Все кончено, значит — плен. Корабль все ниже и ниже, а до

наших еще далеко. И вот Наумов21 со слезами на глазах начинает выбрасывать за борт пулеметы, патроны,

фотографический аппарат, анероид и все, что можно выбросить. Наконец, на 200 м проходят над окопами немцев и

плюхаются в болото, но уже у нас. При прохождении окопов у немцев вылезает резерв и начинает окатывать корабль

непрерывным дождем пуль. Спасло только то, что все они целились прямо в корабль. В крыльях 5—6 пуль, каюта уже

серьезнее, а хвост избит вдребезги, прямо решето. В корабле звон стекол, течет бензин из пробитых баков. Стреляя по

кораблю, резерв противника обнаружил себя. Наша пехота передала на батареи, и их разделали под орех. По-

видимому, они даже не заметили, где сел корабль, потому что германская артиллерия не стреляла по этому району.

Причиной остановки моторов явилось замерзание осадочной воды в бензинопроводе.

Корабль разобрали, вывезли на вагонетках по частям и привезли в Зегевольд. Теперь его собирают. Алехнович

привез чудные снимки со снежком — ясные-ясные.

Мы все решили окончательно, что Витковский — «рыбий глаз». Помилуйте: в Лиде мы с ним попали в грозу и

блуждали, 5-го с ним же у нас стал мотор. А теперь Башко чуть не сел в плен. После всего этого при первом же поле те,

когда Витковский пришел на один из кораблей, тот начал разбег и тихонько выключил один мотор.

Перевозка «Киевского» в Зегевольд.

Разборка «Киевского» корабля после посадки в болото. Октябрь 1915 г.

—

У нас что-то с мотором, верно, не полетим. Идите лучше, вот тот корабль сейчас снимется.

Витковский спешит на другой корабль, но сигнализация уже налажена. На верхнюю площадку вылезает

артиллерист и машет рукой. Витковский еще только подходит. В это время — полный газ. Корабль бежит и взлетает.

Здесь же спешно заводят мотор, и когда Витковский, вернувшись, уже опять собирается лететь с первым, тот, не

дожидаясь его, тоже дает полный газ. Поскорее улетают подальше. После возвращения — разговор:

—

Что же вы меня не взяли?

—

А я думал, что вы улетели с Лавровым.

—

Да нет, он меня не дождался.

Выпал снег, погода плохая. Я поехал в Питер. В это время погода прояснилась, и я спешно вернулся.

Оказалось, что наши собрались в полет, но Алехнович задел концом крыла наш корабль и сломал себе элерон и нам

повредил крылышко. Пока меняли, стало поздно, и полет не вышел. Лавров бомбил Туккум. Нижевский тоже куда-то в

туман спихнул бомбы.

Погода опять испортилась. Снег выпал в аршин. Сидим дома. У нас на корабле меняют прежние

сальмсоновские радиаторы на радиаторы немецкого типа, плоские, по бокам мотора. Одна секция за другой. Делать

нечего. Занимаемся изобретениями. Лавров конструирует корабль с шестнадцатью моторами. Я — легкий разведчик-

моноплан с автомобильным мотором сзади. Тип близок к аппарату «Би» Кованько. Толкуем с Лавровым по поводу

больших кораблей. Я делаю предложение: в толще крыла сделать проход к моторным секциям. Предлагается

установка орудия. Я делаю проект сухопутного броненосца с двумя моторами и гусеничным ходом типа так

называемого «вездехода». Сильная бронировка, орудия и предназначение: атака проволочных заграждений и окопов.

Панкрат чертит бронированный аэроплан типа «Альбатроса» с четырьмя пулеметами, двухместный, для содействия

атаке. Он должен ходить на 50—100 метрах и бить по резервам, окопам и артиллерии противника. Составляем

докладную записку об этих двух вещах и вручаем ее А.И. Гучкову, прося передать в военную комиссию. Увы, записка

канула в вечность. А ведь это было предложение тех самых танков, которые впоследствии сыграли такую роль на

Западном фронте. И это было предложено еще зимою 1915-го. Снег лежит больше аршина. Нам шлют из Эскадры лы -

жи. В парке замка устроили катание на бобслее. Душой всего предприятия — княжна Крапоткина. На «бобах» —

штурвальное управление. Скатившись один раз, сажусь за штурвал и скатываюсь благополучно. Раскат около полу-

версты длиною. Назад «бобы» тащит ослик.Раз прояснело. У нас возня с радиаторами. Собрался Алехнович. Но на

взлете на ровном месте у него рассыпалось шасси, а за ним поломался и весь корабль. Причин никаких, за

исключением ветхости самой машины. Корабль увезли. Уехал и экипаж 5-го.Замело нас окончательно. Изредка только

высовываем нос. Мороз загоняет обратно в тепло. Я обморозил лицо, пробуя радиаторы, с которыми что-то не ладится.

Лицо опухло, и образовались нарывы. Чувствую себя неважно: дают себя знать легкие, и вообще — зима и работа

утомили.

ГАЛИЦИЯ, 1916 г.

В декабре 1915 г. приходит телеграмма: «2-му» и «Киевскому» погрузить корабли на железную дорогу и ехать

на Галицийский фронт. Разбираем, грузим и едем. Нас провожает вся семья отряда. В Зегевольде начальство

принимает Лавров.

Берем с собою Павлика. Он сильно бедокурил в Пскове, так как его не пускали в отряд. Еще в октябре

приехал- таки к нам «Сикорский-16». Пошехонов (летчик Эскадры. — Прим. А. С. Никольского.) тоже просился в

отряд, и его не пускали. Тогда он уселся на «Фарман-16» и стал выделывать на нем разные штуки, проносясь над

самой крышей дома, где жил начальник Эскадры. Нырял в пространство между домами и, делая «горку»,

перескакивал через крышу. Делал отчаянные виражи и прочее. При первом его появлении генерал с женой и Игорь

Иванович Сикорский вышли на балкон, да так и обомлели. Игорь Иванович не вытерпел и ушел в комнату. А

Пошехонов продолжал носиться, чуть не цепляя крылом за балкон. Когда он сел, то прямо с аэродрома был отвезен

адъютантом на гауптвахту. Просидев два дня под арестом, был отправлен в отряд. Но здесь заболел и уехал в отпуск.

Переезд «Муромцев» из Зегевольда в Колодзиевку, на Юго-Западный фронт, январь 1916 г. С

забинтованным лицом стоит С.Н. Никольской.

Эшелон готов и уже тронулся. Мы с Панкратьевым поехали вперед и явились к генералу. Встречены

были очень мило. Генерал сказал мне, чтобы я тотчас же ехал в отпуск, предварительно съездив к профессору

Сиротинину, который меня осмотрит, и дал к нему письмо. Я сказал, что прошу, пока корабль не наладится,

задержаться с отпуском. «Ну, это пусть решит профессор», — сказал генерал.

Мы получаем пятый мотор в запас. Я решил лично привезти его в Волочиск, куда направляются

корабли. Еду в Питер, отправляюсь на завод. Там уже все готово. Вечером иду к профессору. Угрожающего

ничего нет. А ехать в отпуск надо, но сейчас или погодя — все равно. Говорю, что хочу наладить корабль и

тогда уехать. Прошу написать об этом генералу. Гружу мотор багажом в скорый поезд, причем

железнодорожное начальство никак не хотело этого делать. Я настоял и сам присутствовал при погрузке.

И вот 23 декабря тронулись. Где-то в Полесье встречали Рождество. Я решил устроить елку. На

станции купил деревцо и свечей. Привязал деревцо к стенке купе и, разрезав веточки вдоль, укрепил свечи.