«Муромцы» в бою. Подвиги русских авиаторов
«Муромцы» в бою. Подвиги русских авиаторов читать книгу онлайн
В 1915 году над полями сражений Первой мировой войны появились самолеты, о которых не мечтали даже самые смелые фантасты начала XX века. Огромные четырехмоторные бомбардировщики «Илья Муромец», спроектированные гениальным русским авиаконструктором Игорем Сикорским, наводили ужас на врага. До конца Великой войны никто больше так и не смог создать ничего подобного. Революция уничтожила не только старую Россию, но и ее нарождавшуюся авиапромышленность. А Гражданская война навсегда разлучила двух родных братьев, воевавших на «Муромцах», — Сергея и Михаила Никольских: один эмигрировал, другой предпочел остаться в Советской России. Оба они, независимо друг от друга, написали ценнейшие воспоминания: Сергей Николаевич — в форме фронтового дневника, а Михаил Николаевич — в виде обзора боевой работы бомбардировщиков «Илья Муромец» в годы Первой мировой и Гражданской войн. Эти книги были изданы микроскопическими тиражами и известны только узкому кругу специалистов. Лишь теперь, опубликованные под одной обложкой, они становятся достоянием всех любителей военной истории.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Под крылом «Муромца» один из варшавских фортов
Распаковка бомб для боевых полетов
Эллинг дирижабля «Астра» в Лиде, служивший ангаром для кораблей Эскадры, июль 1915 г.
Переноска бомб к кораблю
Перед эллингом стоят Воздушные корабли и малые аппараты Сикорского
Полевое орудие, приспособленное для стрельбы по аэропланам. Яблонна, 1915 г
Стрельба из «Максима» по немецким аэропланам. Яблонна, 1915 г.
«Первые защитники Эскадры» - гласит подпись на оригинале снимка
освободится место, чтобы побросать в свою очередь. Воображаю состояние тех, кто в это время был в
Фридрихсгофе.
Алехнович отошел. Подходим мы; пристреливаемся одной пудовкой и бросаем две двухпудовки.
Делаем круг и подходим с 15-пудовкой. В этот момент я замечаю, что третий мотор выбрасывает из труб
красный огонь и что шум его что-то изменился. Смотрю — на счетчике 900 оборотов вместо 1200. Пытаюсь
прибавить газ. Но нет, обороты падают. Уже 700. Я говорю Панкратьеву: «Третий мотор!» Он смотрит, видит,
что обороты упали уже до 600 и хладнокровно выключает мотор. «Передай, чтобы сбрасы вали бомбу». Гляжу
— Фридрихсгоф уже под нами. Иду к люку и вижу, что все насторожились и сейчас бросят. Мелькает мысль:
сказать — бомбу бросят в поле, переждать несколько секунд — бомба попадет все-таки в станцию.
Возвращаюсь к Панкратьеву. В это время бомбу отцепляют. Передаю: «Сбросили!»
Панкратьев жалуется: «Не могу удержать, левую ногу ужасно давит!» Что делать? Бегу назад за
инструментами; в момент возникает решение помочь ноге, тянуть за трос
Возвращение с боевого полета. Осень 1915 г.
управления. По дороге вижу в люк облако дыма над станцией. Ура! Значит, попали. Не зря промедлил. Да и как жаль
было терять эдакую махину.
Беру плоскогубцы, кусок проволоки. Вижу амортизатор (резиновый шнур в оплетке из ниток). В
голове моментально создается план: тянуть им. Двигаюсь быстро, почти бегом. На ходу передаю публике у
люка: «Стал третий мотор». Выражение лиц сразу меняется. Горшков тотчас же идет вперед и становится за
стулом. Лицо серьезное, но великолепно спокойное. Как это красиво! Я говорю Панкратьеву: «Потерпи еще
секунду, сейчас сделаю». Обертываю крест-накрест проволокой оба левых троса. Мотор стал с правой
стороны, к счастью, не крайний, а ближайший к кабине. Поэтому аппарат заворачивает вправо, и, чтобы вести
его ровно, надо ворочать влево и левой ногой несосветимо давить. Закрепляю тросы «удавкой» и привя зываю
амортизатор. Пробую — крепко ли — и закидываю другой его конец за ножку стула. Вся операция эта заняла
не более полминуты.
—
Как, — спрашиваю, — легче?
—
Легче, но еще давит.
Подтягиваю до того, что перестает давить, и завязываю амортизатор. Панкрат отдает приказание:
«Смотри по анероиду! Павлову все время мерить скорость относительно земли». Передал.
Вся драма в том, что мы в 40 верстах в тылу, это расстояние до ближайших наших позиций. А в
первую минуту мы потеряли не меньше 100 м. Всего же у нас высоты было 2800. И весь вопрос в том, успеем
ли мы дойти до своих или придется сесть в плен. Смотрю на часы и на анероид. Вторая минута, третья,
четвертая. Замечаю, что теряем как будто меньше. Пятая, шестая — определенно меньше, уже 70 м в минуту.
Вспоминаю про барограф. Бегу к нему и вижу: о радость! — линия спуска сначала крутая, а дальше идет все
положе и положе. Вынимаю барограф из футляра, показываю Панкрату и Горшкову, а линия на глазах делается
все положе. Уф, как отлегло на сердце! Любовался, глядя на Горшкова и его спокойствие. У него только масса
ласки в голосе, когда обращается к Панкратьеву или ко мне. Панкратьев серьезен, но тверд, и очень красив
был его жест, когда, увидев на счетчике 600 и красный огонь из труб мотора, коротко и решительно поворотом
рукоятки отдельного контакта остановил «больной» мотор. Принцип у нас обдуман: жги мотор, но выходи. Но
ведь 600 оборотов, винт уже не тянет, а тормозит.
Сменяю Панкрата, но корабль виляет. Не могу наладиться и понять, что надо, и Панкратьев садится
опять. Проходим Митаву. Снизились до 1800 м и идем горизонтально. Понимаю свою ошибку. Надо было
неработающую сторону держать выше, идти с креном. Из Митавы какая- то батарея бьет по нас, но недолеты
почти в целую версту. Мы с Горшковым у дверей и при каждом разрыве хохочем. Вспоминаю про спрятанные
бомбы. Вытаскиваю их, но целей нет. Сбрасываю одну, целясь в перекресток дорог, — перелет. В это время
внизу речушка и мост через нее на трех баржах. Пристрелка, есть, — бросаю. Ура! Бомба — прямо в баржу,
ближе к носу, и в ту, что стояла у северного берега. Зовет Панкрат — бегу.
—
Потрещи из пулемета!
—
Есть!
Иду и сыплю в окопы. Делаю несколько выстрелов из своего «винчестера», и мы дома. Немного
уменьшаем газ и садимся на аэродроме. Садятся Нижевский, Лавров... Башко еще нет. Идем к дому,
обмениваемся впечатлениями. Вдали показался Башко. Ну, к счастью, все. Пишем донесения.
Мы исковыряли Фридрихсгоф, а складов не нашли. Лавров пощипал Туккум. У Башко замечательный
полет — за 100 верст в глубину от фронта. По дороге нашел штаб фон Белова в большом замке, во дворе
автомобили. Бросили туда пудовку. Попали в середину двора. В замке, очевидно, появился большой спрос на
оконные стекла, что по морозному времени штабу армии большое удовольствие. Но вот дальше-то: в Шавлях
несколько составов, видно движение поездов. Около вокзала войска. Бросали в два круга. Попадания
отличные. Молодчина Наумов!
Вообще, кому какое дело до наших полетов? Но припомните историю того времени. С 7 октября
отчаянный напор немцев на Двинск вдруг как-то ослабел и возобновился только неделю спустя. Но мы-то
прекрасно воспользовались этой неделей. Резервы подвезены, все оправилось и отдохнуло, и результат
налицо. Двинск немцам только улыбнулся, а могло быть плохо. Что же случилось? Да очень просто. Немцы
большие аккуратики, все рассчитано до точки. Вдруг неожиданность: на единственной железной дороге
пробка, да какая! Ведь едут поезд за поездом. Пока пробку уладили, результат — приостановка под Двинском.
Виновники: Иосиф Станиславович Башко и Александр Александрович Наумов. Хорошая вещь — «Муромец»
с хорошим командиром и артиллеристом. Красивое дело: цять кораблей, около 80 пудов бомб в одно утро.
Одна беда: у нас с Башко «Руссо-Балты» и «Аргусы», а у остальных «Санбимы». На них полет тяжел порою
до невыносимости. Мотористы лазят по крыльям и чистят свечи, ибо они стоят вверху цилиндров и вечно
замасливаются. Выяснилась причина поломки мотора: при пригонке буксов в одном цилиндре поршень
оказался с перекосом, и он в конце концов задрал цилиндр. Меняют два цилиндра,поршни и проверяют весь
мотор, а тут погода — прелесть. Наши летают взапуски.
Башко идет на Бауск, может быть, выйдет опять на железную дорогу. Проходит три часа. Башко нет.
Волнуемся, часы идут, нет и нет. Время, на которое он взял бензина, вышло. Нет «Киевского». Телеграфируем