«Муромцы» в бою. Подвиги русских авиаторов

Окопов — три линии. Бросаю в среднюю. Недолет: бомба попала прямо в первую линию. Значит, не пропала

даром. Можно бы переставить прицел, да не стоит. Просто можно перепустить цель через стрелку.

Приспособления у нас такие. Прицел стоит в люке, я — на коленях перед ним. Рядом, против

бомбового люка, висит уже кассета, и я, дернув рычажок, сбрасываю первую. Дальше я или толкаю кассету,

или командую: «Пошел!», и бомбы толпою спешат в люк и градом обрушиваются на обреченных. У меня на

шее висит рожок. Сигнал пилоту: один гудок — внимание! И смотри на стрелку. У пилота внизу линия, на

которую он «нанизывает» цель. О курсе, как подходить, мы уже условились заранее по метеорологическим

данным. Теперь, если надо взять немного правее или левее, я двигаю рычажок с передачей, и перед пилотом

дергается стрелка, показывая: право, право или лево, лево.

Так держать! Опять один гудок — замри! Я поверяю уровень на прицеле. Цель подходит: пли! Заряд

летит — два гудка. Пилот свободен в маневре. Поворачивает, делает круг и опять выходит на цель. Опять один

гудок — замер. Опять летит серия, два гудка — свободен. Еще круг, и довольно. Бомбы все, идем домой. Это

классическое бомбометание.

Павлик с пулеметом караулит немцев. Пулеметчик и фотограф помогают управляться с бомбами и

принимают порожние кассеты. После пристрелки выходим на Язловец. Местечко как местечко. Целей

никаких. Показалось что-то подозрительным одно место улицы, а на ней какие-то люди, запряжка, как будто

артиллерийская. На полу около люка лежала, загромождая дорогу, трехпудовая осколочная. Я ее и свернул

туда. Да наши выбросили две 20-фун- товки через дверь. Остановил их, так как целей нет. Смотрим вниз:

лопнула как раз на улице. Вот еще два дымка. Ну и красиво рвет трехпудовку! Взрыв, и точно вихри какие-то

идут волнами во все стороны. Видимо, осколки с пылью. С какого-то домишки сорвало крышу. Дальше, на

площади, обозы. Пустили в них серию, попали! Остальную мелочь разбросали во что попало. Одну побольше

дал пулеметчику — пустить в замок. Попал во двор. Но, в общем, результат неважный: целей никаких, хотя

попадания отличные. Взялся за пулемет и бью вниз. Обстреливали лениво, потом перестали. Пошли домой.

Уже много после оказалось, что трехпудовка и две 20-фун- товки попали прямо на батарею. Она

стояла в этом месте между домами и была замаскирована. Тяжелые орудия стояли в плетеных сарайчиках. О

потерях противника так ничего и не знаем. Штаб просит поберечь машину.

21 апреля летим опять. По сведениям штаба, на северном углу деревни Соколов в большом сарае и

дворе — склад снарядов. Они прикрыты блеклой зеленью. Есть еще что-то. Пристрелочную опять посадили в

окопы. Сделали два круга, разбили сарай и исковеркали весь двор. Видимых результатов никаких. Пошел к

Панкратьеву. Говорю:«Это все ерунда, тут ничего нет. «Блеклую зелень» всю раскидал, а толку никакого.

Пойдем дальше».

Видим впереди обозы, может быть, найдем что-то подходящее. Бомб еще несколько штук осталось.

Пошли. Обозов по шоссе масса. Треснули две или три 20-фунтовки. Разбили несколько повозок и залились

вместе с Павликом из пулеметов. Впереди большое село или городок Поток Злотый. Эге, на площади что-то

есть. Насторожился, приготовил бомбы. Так и есть. На площади какие-то войска, что-то делают. По площади

разбросаны маленькие кучки, но на одном краю стоит в строю роты две-три. Не то уче ние, не то смотр какой-

то. Хлопнул пудовкой в площадь и вывалил трехпудовую осколочную. Попал, точно руками положил. Разрыва

ггудовки я уже и не приметил. Тут произошел такой ужас, что даже холодно стало. Трехпудовка попала прямо

в строй, но ближе к одному из флангов. Разрыв, опять вихри — и все чисто. Сдуло, буквально сдуло, как

мошкару с ладони. Все чисто, точно ничего не было. Тьфу, сила чертова! Довольно, идем домой. Все уже

выкинуто. Опять треск по обозам. При проходе линий довольно живой обстрел. Хлопают довольно близко, но

больше сзади. Раза два слышен «горох» по фюзеляжу, и корабль вздрагивает. Сыпем вниз из пулеметов. Вот

уже над своими. Обстрел кончился. Пришли домой.

«Илья Муромец II». Колодзиевка, 1916 г.

Разговоры, смех, радость. Осматриваем корабль, взапуски считаем пробоины. Попали-таки окаянные.

— А ты видал, как обоз драпал? Вот смех-то!

И действительно, обозники, очевидно, во всем мире одинаковы. Только раздастся треск пулемета, ясно видно, как

аккуратная линия идущего обоза становится прерывистой, начинает заметно двигаться. Значит, пошли рысью и частью

вскачь. Вот точки сбиваются в кучу. Очевидно, повозка или опрокинулась, или налетела на другую. На них налетают

задние. Куча увеличивается. От них отделяются несколько точек и быстро двигаются врассыпную в сторону к

ближайшему лесу: обрубили постромки и скачут, спасая свою драгоценную жизнь. Ну ясно, издеваемся и стараемся

поливать из пулемета сколько можно дольше.

Пишем в эскадру о необходимости замены корабля. Я составляю барограммы на одном листке. Переснимаем

барограмму первых полетов и нынешнюю. Корабль больше 2600 м никак не идет. Туда же пристегиваю барограмму

«Муромца» старого типа с «Сальмсонами». Она оказывается круче нашей нынешней. А это доказывает, что отлично

мы могли воевать на старом типе. Все дело было в новых моторах. Ну> да дело прошлое. Факт теперь в том, что этот

надо заменить. Штаб армии присылает благодарственную телеграмму.

Однажды, едучи на автомобиле и поднимаясь на гору, увидели внизу «блеклую зелень». Цвел фруктовый сад. Эге,

смотри, смотри! «Блеклая зелень»! Вот хохотали-то. Просто, значит, бомбами разворотили весь несчастный фруктовый

сад.

4 мая летим бомбардировать Раковец по линии Стры- пы, севернее Бурканова. Приготовились. Только подошли к

позициям, начинаю пристрелку, как на нас обрушился целый град разрывов. Пробовали считать — где уж тут! В

минуту выпускали более 500 снарядов. Дело в том, что в том месте параллельно Стрыпе шел овраг — речка Гудын- ка.

Там все оказалось буквально забито батареями. И все это бросилось на нас. Ну погодите же, я вас!

Три бомбы в Раковец. Целей нет. Деревня разбита. Лишь в лощине два домика и около них люди. В них и бросил. Идем

дальше. Двухпудовую бомбу пускаю в тяжелую батарею. Попал чуть за ней, шагов на сорок. Поворот направо, вдоль

батарей. «Павлик, бей их!» Павлик строчит. Выбрасываю одну за другой все бомбы. Заметил несколько хороших

попаданий, остальных не видал. Ну, да тут так тесно, что кому-нибудь попало. Дальше видны склады, но бомб уже нет.

Хватаю пулемет, показываю пулеметчику Воробьеву — «Бей!». И вот в три пулемета строчим, строчим...

Поворачиваем, опять бьем. Огонь почти прекратился. Тишина, только глушат пулеметы. И — «Стой, на своих

выходим!» Ну и поработали!

Оказывается, могла быть драма. Я посылал Воробьева к Панкратьеву с просьбой повернуть на Соснув и дальше на

Гудынку. В это время у самой кабины и перед ней хлопается шрапнель. Панкратьев и Воробьев около него оба оглу-

шены, не слышат друг друга, и так несколько минут. Есть и забавное. Когда выходили на Раковец, внизу масса розо- во-

белых разрывов. Пока что их не слышно, и они проплывают под кораблем. Воробьев смотрит в люк и спрашивает:

—

Ваше Высокоблагородие, что это?

—

А это, — говорю, — война. Нас обстреливают.

—

Ата, — говорит.

Особенно старалась по нас отличная батарея, стоявшая в Хатках около Соснува. Пришли домой. Панкратьева тошнит, и

шум в ушах. Воробьев жалуется на тяжесть в голове. Я лично ничего не испытал особенного, так как был в середине