Смейся, паяц!

Но мы понимали, что без нормальной продажи журналов не продержимся. Поэтому решили срочно выходить на внешний рынок: в Россию, Украину и другие страны СНГ, а в Израиле, чтобы «не дразнить гусей», выдавать всего по две тысячи «Балаганов» и «Балагаш», и для продажи, и для подписчиков.

Я вылетел в Москву, связался с агентством «Роспечать» – им очень понравились оба журнала и они их взяли для распространения.

К концу года, где-то в декабре, оба моих спонсора были в Израиле и мы встретились.

– Подведём итог, – сказал Володя, когда я подробно поведал ему все перипетии нашей жизни, – бизнеса не получилось, но имидж журналам ты сделал: их взахлёб читают все наши друзья, а все русскоговорящие посольства: Украины, Грузии, Молдавии, Белоруссии – чуть ли не со скандалом требуют от нас очередные номера «Балагана» и «Балагаши». (Мы ежемесячно отправляли в Прагу по десять журналов каждого выпуска.)

– Как собираешься жить дальше? – спросил Миша.

– Это уже моя проблема – вы свои обязательства выполнили.

– Ну, что ж… Барахтайся дальше!

И я барахтался.

Через шесть месяцев агентство «Роспечать» продлила с нами договор, потом ещё и ещё. В общей сложности, они более трёх лет продавали наши журналы по всей территории бывшего СССР, причём, не дёшево – в среднем, по два доллара за каждый, и тираж журналов постепенно увеличивался. Воодушевлённые этим, мы стали издавать ещё и сатирическую газету «Неправда», которую «Роспечать» тоже взяла в распространение.

Всё это частично окупало наши расходы на издание, рекламу, гонорары авторам, но, увы, никакой прибыли не давало, потому что очень дорого стоила отправка журналов в Москву, растаможивание, разгрузка, погрузка, доставка из аэропорта в агентство.

Мои ребята получали зарплаты раз в два-три месяца, а я – не получал и по полгода.

(Когда спустя семь лет я закрывал журналы, в налоговом управлении спросили: «Фирма должна вам восемьдесят тысяч шекелей – это вы им одалживали?.. – Нет, – ответил я – это неполученная мной зарплата».)

Но всем нашим авторам, почти до последних дней существования журналов, мы платили аккуратно: каждого пятого следующего месяца за предыдущий.

Вспоминаю смешной эпизод: в Израиль прилетел эстрадный артист Лев Горелик, с которым мы часто встречались в той жизни и у нас были добрые дружеские отношения. Он пришёл ко мне в редакцию повидаться и, смеясь, рассказал: «В первый же день приезда я спросил, как дела у Каневского. Мне ответили, что пока – хорошо, но скоро журналы закроются. Я удивился: почему? И мне объяснили: он платит гонорары вовремя».

В каждом номере «Балагана» было моё вступление – «Слово редактора», иногда весёлое, иногда грустное, иногда ироничное, но всегда с зарядом оптимизма. В Израиле эти статьи очень нравились, я получал много откликов, меня просили издать их отдельной книжкой… Когда журналы разлетелись по странам СНГ, у меня возникло чувство тревоги: а как их воспримут там, на моей бывшей родине?.. Но пошли первые письма, и мои опасения развеялись: отклики приходили из Курска, Хабаровска, Свердловска, Харькова: «Вы думаете, что пишете для эмигрантов в Израиле?.. Нет! Вы пишете и для нас, живущих в России, в Украине, в Молдавии… Мы – эмигранты на своей земле, мы тоже вышиблены из привычной жизни, растеряны, почва уходит из-под ног… Спасибо за глоток надежды и оптимизма! Дай вам Бог силы продолжать!»…

Не стану скрывать: получать такие письма было очень приятно.

Конечно, журналы забирали у меня и время, и мысли, и нервы… Я прервал работу над продолжением повести «Тэза с нашего двора», я перестал обдумывать сюжеты новых пьес, рассказов, киносценариев… Единственно, куда я вырывался – это на встречи с читателями, на свои творческие вечера, которые давали мне заработок. Правда, половину его я отдавал в кассу редакции, потому что денег всегда не хватало.

Спустя годы, Маша рассказала мне, как нападала на Майю за то, что она не протестует и разрешает мне растрачивать все силы и нервы. Она цитировала свои призывы:

– «Мама! Ведь он же – писатель, а писать перестал, денег в этих журналах не зарабатывает, даже тратит на них свои гонорары!.. Ты должна его остановить и запретить!».

И знаешь, что она мне ответила: «Машенька, твой папа – большой ребёнок, ему нужны игрушки. В Киеве – это был бар, в Москве – театр «Гротеск», а здесь – журналы. Если мы лишим его этих игрушек, он будет страдать. Так что давай, дочка, потерпим».

...

Майка, Майенька, Майюха! Как же хорошо ты меня знала!

Как чувствовала! Как понимала!.. И как поздно до меня это дошло, как поздно я это понял, как поздно оценил!..

ЕЩЁ ОДИН «БАЛАГАН»

Яуже писал, что Израиль – очень политизированная страна. Здесь столько партий, что нашим профессиональным анонимщикам пришлось очень тяжко: куда писать, в какое ЦК?.. Но есть две самых больших конкурирующих партии: «Ликуд» (правая) и «Авода» (левая). На первых же общегосударственных выборах обе эти партии за очень приличные гонорары предложили мне выступить в их поддержку, но я, всю жизнь избегающий политики, конечно, и тут отказался. Потом одна из более мелких партий предложила мне баллотироваться в Кнессет. Я рассмеялся: «Я ведь не знаю иврита!». Но мои собеседники заверили, что на первых порах мне дадут переводчика, а потом накачают знанием языка.

– Зачем я вам нужен?

– У вас хорошее имя и чистая репутация.

– Как только я войду в ваш список, меня обольют грязью с ног до головы, и имя, и репутацию!

Были ещё и другие попытки втянуть меня в политику, но я каждый раз благополучно ускользал. Правда, некоторые деятели русской культуры клюнули на партийные посулы, например, Михаил Козаков стал рьяным пропагандистом партии «Авода».

Однажды, во время муниципальных выборов, ко мне позвонили из штаба Рони Мило, одного из претендентов на пост мэра Тель-Авива, и предложили встретиться для переговоров об участии в предвыборной компании. Я объяснил, что политикой не занимаюсь и повесил трубку.

Вечером того же дня позвонил Дани Миркин:

– Рони узнал, что мы с тобой друзья и просил повлиять на тебя. Я его давно знаю, мы вместе учились и сотрудничали. Он – хороший человек, любит искусство, он много сделает для русской культуры. Рони знает, что к твоему мнению прислушиваются, ты должен ему помочь, он заплатит любые деньги…

– Дани, – прервал я его, – если ты просишь, я это сделаю без всяких денег. Только пусть он даст объявление в газете, что в такой-то день в зале «Бейт-Цион Америка» (Это очень престижный зал в центре Тель-Авива.) состоится творческий вечер редакции журнала «Балаган» и что вести его буду я. Ты приведёшь его туда, я скажу о нём добрые слова, и он выступит перед зрителями.

Через полчаса позвонили из штаба Рони Мило, передали его благодарность и просили продиктовать текст объявления.

В назначенный день этот вечер состоялся. Претендент в мэры опоздал минут на двадцать и, как рассказывал потом Дани, был поражён, увидев толпу желающих проникнуть вовнутрь – но их не пускали, потому что зал уже был забит до отказа.

В Израиле были в шоке от того, что творческие вечера писателя или артиста могут собирать большие аудитории. Организация «Аманут Леам» («искусство – народу»), чтобы познакомить репатриантов с литературой на иврите, в первые годы устраивала вечера, в которых участвовали два-три израильских писателя и я, который выполнял роль червячка-приманки. Не потому что я был лучше – просто меня знали, а их нет.

Поначалу они снимали для этого залы вместимостью в сто – сто пятьдесят человек и были в ужасе, когда народа являлось в три-четыре раза больше: начинали менять залы, доставать микрофоны и так далее… До сих пор помню совершенно ошеломлённое лицо одного израильского импресарио, когда он увидел переполненный стадион во время первых гастролей Геннадия Хазанова.