Мы родились и жили на Урале–реке... (СИ)

Горючими слезами матерей и жен поливаны...

Где кость лежит – там шихан стоит,

Где кровь лилась – там вязель сплелась,

Где слеза пала - там озерце стало...

Любовался зеленеющими лесами на бухарской стороне. Печально

думал о далеких Камыш-Самарских озерах, вспоминал степные котлубани

(«малое глубокое озерцо»” – Вл. Даль), на которых бывал летом и осенью.

В поездках прадеда нередко сопровождал его единственный сын Семен.

Будущий переселенец болезненно (сердцем!) принимал будущий

поворот в своей жизни. Сомневался... Опасался... Рассчитывал... И все же

решил: «не надо дразнить судьбу». Следует поклониться строгому

Яикушке, поблагодарить быстротечного Горыныча, пока он еще сохранил

доброе расположение и щедрую милость к казаку... Может, придется

отказаться от любимых рыбацких привычек? Ведь придется перебираться

в Форштадт и строить там новый дом. Не по душе задуманное, но что же

делать? Иного решения прадед не видел. Да его, наверное, и не было.

Летом казак поднял на берег свою остроносую будару. .Многие годы

плавал на ней далеко вниз по Уралу. Но год спустя, заново просмоленная,

лодка будет храниться во дворе, под навесом, в ожидании очередной

36

плавни. Прадед осмотрел и подержал в руках давно знакомые весла,

крепкие багры ,тонкие подбагренники и острые пешни, еще раз просушил

на солнце сижи и режаки (сети с ячейками разных размеров ), зачем-то

посчитал балберки (поплавки) и грузила на сетях.

Нетерпеливый казак (многие в нашем роду не любили и не привыкли

ждать) надеялся закончить беспокойное дело быстро и бесповоротно. Но в

тот страшный год многое из задуманного он не успел выполнить. Как

часто бывает, вдруг возникли новые обязательные, срочные дела,

заставившие прадеда отложить на неопределенное время исполнение

главного своего плана. Спустил к реке будару, вновь взялся за весла, сети

и багры.. Он не хотел пропускать (хотя и опоздал к открытию) сначала –

весенней плавни, затем – сенокоса. Позже подступила осенняя плавня, за

ней багренье (« одно коровоженье», как говорили уральцы). Каждая новая

встреча с рекой тревожила: простит ли Яик-батюшка казаку измену. Но все

же, кажется, больше думалось о будущем рыбацкой удаче, чем о скором

расставании с любимой рекой: «Подыму двух-трех серьезных рыб, отдам

заезжему барыге, потом перееду и начну строиться».

Впрочем ( если говорить откровенно), прадеда как настоящего казака

не столько заботила «прибыль дому», сколько радовало участие в

традиционных войсковых «действах», когда можно было спокойно,

обстоятельно поговорить со старыми приятелями-односумами о

нынешней беспокойной жизни и пожарных бедах, поделиться

хозяйственными заботами. И, конечно, посидеть в хорошей, веселой

компании со стаканом в руке.

Хорошо наши пумали...

Епифан сидит в кругу,

Одну лошадь пропивает

И другая начеку...

Кошма была – кошмы нет,

Улетела на тот свет.

Пропил пешню, пропил сак,

А домой вернусь и так...

Лишь после того, как привычные, общие дела были выполнены,

следовало приниматься за дом, о котором вся душа совсем изболелась. Но

прадед еще не знал, что до начала строительных работ необходимо

получить «разрешительную бумагу» в Хозяйственном правлении. Она

позволяла казаку стать хозяином земельного участка, на котором он затем

поставит свой дом. И с этой бумагой еще придется побывать в разных

конторах, кассах и мастерских Как артельный и служивый уралец, прадед

любил порядок и дисциплину, но в казенных учреждениях он столкнулся с

ненавистной «бестолковщиной» (по его выражению), в которой чувствовал

37

себя беспомощным и беззащитным. Казаку казалось, что чиновник,

сидевший в кресле за большим столом, смотрит на него совершенно

равнодушно, как будто ничего и никого не видит: « И зачем, мол, ты здесь

со своей бумагой? Не в свое время пришел. Нечем что ли тебе заняться?.

Видно,. казачья дурость и глупость привели сюда». В конторах не спешили

с ответом на прошение прадеда. Чужие дела чиновники выполняли

неторопливо, руководствуясь своими правилами и привычками. Ведь Урал

не беспокоил их своим буйным норовом и весенними разливами. Видимо,

поэтому бумаги будущего строителя медленно, как бы нехотя,

передвигались из одной конторы в другую.

Незаметно пролетел год. В пустых встречах и бестолковых разговорах

с чиновниками. За ними будущий строитель пока еще не видел самой

важной и нужной ему бумаги . И поэтому не спешил разбирать свой дом

на крутом берегу. Может, прадеду вообще не следовало связываться с

непривычным, совсем не казачьим делом ?

3

Когда-то границей Уральска считался оборонительный вал,

возведенный казаками на Крестовой улице для защиты от степных

кочевников. Но город уже давно не нуждался в нем. Опасные времена

ушли в прошлое. Войсковая столица шагнула за пределы вала. Появился

новый район в городе. Его назвали Форштадтом. Там небогатые казаки

ставили небольшие деревянные и саманные избы. Но скоро появились

небольшие кирпичные особняки и двухэтажные дома. Дворцов здесь не

было, хотя несколько особняков (Ласановы, Рязановы, Егоровы, Фокины –

дальние родственники прадеда и др.) выделялось своей основательностью,

высокими шатровыми («на четыре ската») железными крышами, светлыми

окнами и изящными, веселыми крылечками .

К уральцам присоединились десятки иногородних купцов, российских

мужиков и прочий пестрый люд (мелкие чиновники, торговцы,

ремесленники). С каждым годом их число увеличивалось. « Бойкий,

нахальный народ, – говорили местные жители, – но у них деньги, а нынче

это – сила». Казаки, вынужденные признавать и принимать чужих и

выслушивать их бесполезные речи, в душе презирали и не признавали

пришлых равными себе.

Прадед не хотел ставить дом рядом с «посторонними». Рассчитывал

жить среди настоящих, потомственных уральцев. Но выполнить свое

желание он не смог: власти не нашли в старом городе земли для него. Ее

давно заняли войсковые управления, областные конторы и зажиточные

казаки. И пришлось прадеду согласиться на участок в Форштадте. Не ехать

же к Чагану. Или на Ямы.

38

Новый городской район произвел на прадеда безрадостное

впечатление: низкое место, бывшее когда-то болотом, весной и осенью –

прямо перед будущим домом – разливалась большая лужа, летом

поднималась темная пыль, на улице стоял «тяжелый» воздух, ее проезжая

часть была разбита колесами телег и копытами лошадей. Позже прадеду

пришлось привезти не одну телегу хорошей, «чистой» (как он говорил)

земли, чтобы «поднять двор»: каждый год, в дождливую погоду, его

заливала грязная вода.

Решение строиться и жить в Форштадте прадед принимал

самостоятельно и отказываться от него не хотел. Он ведь не какой-то

пустозвон, у которого «слов - на три воза, а дельного – на рыбью ногу».

Он .никогда не был и не будет болтуном – краснобаем. Свой замысел,

каким бы трудным и сложным он ни был, прадед должен обязательно

выполнить. Самостоятельно, полагаясь лишь на свои силы и терпение да

помощь сына. Конечно, из него пока не ахти какой строитель, но все же

сможет что-то сделать, принести, убрать и пр. Да мало ли дела на

стройке!

4

Сызранская (в советское время – Плясунковская) улица, на которой

прадеду предстояло ставить новый дом, – вторая к востоку от центральной