Григорий Шелихов

объявился бостонских поселений китобоец Бенсон, в Кенаи он за китами

заплывал. Ну, ворон ворону глаз не выклюнет...

- А выклюнет, так не вынесет. Говори, говори, я это так, к слову,

припомнил, - поторопился Баранов восстановить прерванное повествование

Демида.

- Они и снюхались, и начали полютовцы воронам залетным рухлядь,

добытую и награбленную у индейцев, сбывать за порох, свинец, за ром.

Мне при этих делах довелось толмачом быть, язык я перенял мало-мало у

демидовских пленных шведов. Но только когда они начали продавать

Бенсону американских девок, поспорил я об такой торговле с

передовщиком полютовским Михеем Кобылиным... Разняли нас. Я в стороне

от них начал жить, со своими ездовыми собаками, которых развел от тех,

что с нами к берегу прибились. Псы, окроме меня, никого не слухали. До

поры, окроме псов, и я нужный был.

Куликалов брезговал жизнью товарищей. В душе созревало решение -

при первом же удобном случае уйти, оторваться от хищного обличья всех

доселе ему известных людей - и чтобы навсегда. Вскоре Демид убедился,

что расхождение с товарищами зашло слишком далеко.

- Отдай мою шавот! - придя однажды к передовщику полютовцев

страхолюдному Михею Кобылину, сказал индеец-охотник с материка. У

этого индейца укрывшиеся под его кровлей от зимней метели промышленные

увели жену.

Индеец принес как выкуп связку бобровых шкур. Когда его поставили

перед Кобылиным и обыскали, нашли за пазухой меховой рубашки нож.

- Меха - в амбар, а этого... - выразительно мигнул подручным

людям Кобылий и налил себе кружку рому. Ненавистный Куликалову Евдоким

Демидов так же издевался в Невьянске над попадавшими в его руки

беззащитными людьми.

- Не дам убить! - неожиданно поднялся и заслонил собой индейца

обычно молчаливый Демид.- Человек-ить, как и мы с тобой, он правды

ищет...

- Пр-равды? В собачье мясо искрошу! - захрипел безносый и

гугнивый Кобылий и схватился за нож.

Промышленные кинулись их разнимать и вытолкали потом за двери

Демида и индейца. Куликалова они не любили, но уважали за навык в

поковках, меткость в стрельбе и уменье натаскивать ездовых собак.

Куликалов знал, что Кобылий и ближайшие к нему люди, вроде зверобоя

Хлюпки, ненавидят в нем молчаливого свидетеля их "подвигов" среди

запуганных кенайцев и угалахмютов.

Когда Демид входил в свою избу, в которой второй год жил

одиночкой в окружении своры только у него удержавшихся крупных

волкоподобных ездовых псов белоглазого колымского помета, индеец

остановился перед дверями, беспокойно оглядываясь по сторонам.

- Входи... Кусыысаге? Кутысеве? Как зовут тебя? Куда пойдешь?

Входи, обогрейся, - пригласил его Демид, усвоивший несколько десятков

обиходных слов индейского языка.

В избе они говорили всю ночь, говорили долго и трудно: у обоих не

хватало слов, но все же индеец и русский поняли друг друга, человек

поверил человеку. На рассвете Куликалов застегнул постромки на собаках

под двумя нартами - по семь на каждую, привязал к нартам мешки с

продовольствием, порохом, свинцом для пуль и запасное ружье в меховом

одеяле. Оглядел нарты, прощупал на груди огниво с кремнями, забросил

за спину нарезную заряженную флинту,* подтянул кушак с заложенным за

него топором и, легко присвистнув, поднял собак под первыми нартами.

Индеец бежал на Демидовых лыжах около вторых нарт. (* Длинноствольное

ружье.)

Подавшись на матерую землю, верст за триста на северо-восток от

русского поселения, к озеру Кнутубян вблизи огнедышащей горы Логен,

где никогда еще не ступала нога белого человека, Куликалов навсегда,

как он тогда думал, прощался с Россией, с родиной, с русскими людьми,

а может быть, кто знает, и с жизнью.

Об индейцах рассказывали многие и многое. Говорили об их

враждебном вероломстве, неискоренимой ненависти к белым, звероподобной

жестокости, о непреодолимом влечении к кровопролитию и убийству. В

отношении индейцев, вошедших в соприкосновение с белыми, обрушившими

на них огонь и железо европейской цивилизации, все эти страшные

рассказы в известной мере были достоверны. Однако даже знаменитое

скальпирование не было чисто индейским изобретением. К индейцам

северо-запада Америки оно проникло следом за факториями Гудзоновой

компании и бостонскими купцами, установившими в поощрение

самоистребления красных людей таксу на индейские скальпы, не гнушаясь

ни детскими, ни женскими. Скальпы также находили сбыт среди снобов и

любителей экзотики в метрополии и в больших городах Новой Англии.

Александр Андреевич каждый раз с большим интересом слушал

рассказы Куликалова об истории его жизни. От этого русского траппера

он немало почерпнул полезных сведений. Сведения эти в известной

степени помогли первому правителю русской Америки осуществить с

ничтожно малыми средствами дело гигантского масштаба, начатое

Григорием Шелиховым, - дело не понятое и не оцененное никем из

современников в своем значении для будущего родины.

Куликалов, которому не нужны были земли, где охотились индейцы и

где стояли их бедные жила, нашел среди них мир и дружбу. Не уводя к

себе индейских женщин и девушек в наложницы, но взяв одну из них и

соединившись с нею по обычаю племени, заботясь о ней и прижитых детях,

как подобает мужчине, Демид заслужил их любовь и доверие.

- Кускехан кикаотуют тлинкит! Русский - добрый человек, - сказали

индейцы.

Позже, когда Демид сумел показать диким и бедным охотникам умение

и навыки русского мужика и мастерового человека уральских заводов -

срубить избу, завести при ней малинник и огород с диким луком и

чесноком, сработать булатные ножи и индейские топорики-томагавки, - а

руда в этом крае выпирала из земли прямо под ноги, - его имя туземцы

окружили суеверным почетом, каким окружают лишь великих анкау -

начальников и иаргижей - колдунов.

Ездовые колымские псы, на которых Демид появился среди индейцев,

- они называли этих псов "куч" - волки, в отличие от бродивших около

их жилищ и частенько шедших на мясо полуприрученных мелких собак

"кетль", - очеловечили, если так можно говорить о собаках, безлюдные

просторы внутренней Аляски и стали признаком силы и достатка

индейского жилья. Такие же белые люди, но другого норова, сменившие на

Аляске затерявшихся в глубине времен русских, мало способствовали

дальнейшему процветанию и увеличению числа индейских хижин. Около

золота, обогащавшего белых, красные люди неудержимо вымирали и

вымирают...

Имя Демида докатилось до передовых факторий Гудзоновой компании

на Востоке. Компания прислала к анкау Куликало лазутчика, французского

метиса, с предложением перейти к ней на службу. Ответ Куликалова о

том, что "русские красные люди - Демид уже считал индейцев русскими -

не хотят торговать с вами", не дошел до Гудзоновой компании: на

обратном пути метис безвестно исчез. Кто бы ни убил его, но Гудзонова

компания, готовая, по обыкновению, во всем обвинять русских, в своем

отчете английскому парламенту убийство ее траппера приписала "русским

разбойникам", появившимся на далеком Западе.

За годы, протекшие со дня ухода Куликалова в глубь материка,

буйная полютовская ватага исчезла с лица земли. В Охотске и Иркутске

никто толком не знал, что с ними произошло, и только высадка Шелихова

в 1785 году в Кенайском заливе пролила некоторый свет на загадочные

обстоятельства гибели "Предтечи" и его людей. Шелихов тогда еще

старался найти объяснение, почему его и алеута Василия с таким