Воспоминания об Александре Грине

Ночь Александр Степанович спал хорошо, ни разу не курил. Я спала в этой же комнате на кушетке. Наутро он встретил меня таким хорошим светлым взглядом, что сердце дрогнуло от радости: неужели новое жилье будет для него спасением?

Александр Степанович не отрываясь смотрел в окно. Восходящее солнце заливало веселым светом скромную белую комнатку. Начало лета - все щебетало, цвело и благоухало.

Как стало пригревать, он снова попросился под любимый орех. Опять я его вела и не могу сказать, чтобы он спотыкался или от слабости висел на мне. Шли очень, очень медленно. Мать хотела помочь с другой стороны, он отказался. Позавтракал тоже хорошо - съел что-то горячее и выпил чаю. Оставив его под деревом, я занялась устройством жилья и, немного поработав, снова пошла к нему.

Сад был запущен, зарос густой травой и дикими маками. Этот яркий ковер подходил к самой кровати Александра Степановича. В траве, недалеко от него, сидела маленькая девочка с большими черными серьезными глазами. Ее красное платьице алело в траве, как маки, из которых она плела венок. Это была четырехлетняя Кле-рочка, племянница жены Бориса, брата Александра Степановича. Бледный, худой Александр Степанович спо-

PAGE 388

койно- ласково поглядывал на ребенка. Я невольно залюбовалась ими.

- Что так ласково смотришь? - спрашивает Александр Степанович. - Мне сейчас хорошо и спокойно, словно я в собственном доме. И этот клопик славно копошится тут. Как хорошо, что дети не сознают своей прелести…

В этот день он сказал мне:

- «Недотрога» окончательно выкристаллизовалась во мне. Некоторые сцены так хороши, что, вспоминая их, я сам улыбаюсь.

Видя такое доброе состояние Александра Степановича, я решила им воспользоваться и рассказать правду:

- Тебе нравится здесь?

- Очень, Давно я не чувствовал такого светлого мира. Здесь дико, но в этой дикости - покой. И хозяев нет.

- Хорошо бы такой домик нам… - говорю я.

- Конечно, хорошо, да разве можем мы об этом счастье теперь думать, - бедняки мы горькие.

- А может быть, тебе больше нравится дом Савина *, ведь он большой, настоящий?

- Нет. Тот дом на север, сад под уклон - неуютно. Этот же, хоть и хатка и садик, да к сердцу больше лежит.

- Так что, если бы у нас была возможность, ты купил бы его?

- Ну купил бы. Да что ты ко мне, как следователь, пристаешь!

Тогда, вынув из кармана фартука купчую, подаю ее Александру Степановичу:

- Читай и на меня не сердись…

День прошел в отличном настроении, в мечтах и разговорах о будущем, о цветах и деревьях, какие посадит Александр Степанович. Могу сказать - это был один из самых радостных дней нашей жизни.

В эти дни он хорошо ел и утром и вечером шел к постели сам.

На пятый день утром, после завтрака, он сказал, что сегодня не хочет в сад - полежит в домике, так как чувствует себя неважно. Вялость. И ноет в желудке. В

Нам весной предлагали его купить. - Прим. Н. Н. Грин. 389

предыдущие дни он ни на что, кроме слабости, не жаловался.

Под вечер пришел доктор Яковлев *. Он долго сидел у Александра Степановича, внимательно осматривал, ощупывал, расспрашивал его; обещал выписать лекарство, которое успокаивает боли в желудке, и, извинясь, что торопится в санаторий, попросил дать ему помыть руки.

В домике у нас еще не было умывальника, таз стоял в саду. Поливая ему на руки, спрашиваю:

- Почему у Александра Степановича рвота?

- У вашего мужа рак желудка. Я это увидел, как вошел в комнату. Года два работал в клинике профессора Оппеля, и у меня есть некоторый опыт в распознании раковых больных даже по внешнему виду.

Хотелось кричать от боли - ведь это же полная безнадежность. А надо было молчать, чтобы он ничего не услышал в открытые окна. Я только тихо сказала врачу:

- Пошлите меня сразу же в аптеку. По дороге врач говорил мне:

- То, что я раньше нашел у вашего мужа остаточные явления туберкулеза легких и не увидел рака, - это бывает. Болезнь, в тот момент более активная, заслонила другую, менее активную. Оттого-то он и не выздоравливал от первой, мешала общая интоксикация. Ухудшила общее положение невозможность полного клинического обследования.

- А операция?

- Безнадежно. Далеко зашедший случай.

- Что же делать, чтобы облегчить его состояние?

- Теперь только морфий, - дать покой его нервам.

- Но может быть, все-таки это не рак? Я зимой однажды думала об этом и сказала лечащему врачу. Он отрицал, говоря, что это только катар желудка и атония кишечника из-за длительного лежания. Может быть, доктор, вы встретитесь с этим врачом, он на днях вернется из командировки, и я ему позвоню.

- Очень хорошо; мы обсудим и посоветуемся. Позвонила в Инфизмет, - наш доктор все еще был

в командировке. Просила передать ему просьбу о кон* Врач, прибывший в Старый Крым в 1931 году, работал в санатории. - Прим. Н. Н. Грин.

PAGE 390

силиуме. Доктор Яковлев стал посещать Александра Степановича через день.

30 июня встреча врачей состоялась. Присутствовал а харьковский терапевт профессор Струев.

Около часа они осматривали Александра Степановича, время от времени давая ему отдых. Потом попросили помещение, где можно было бы посовещаться. Я устроила им стол под орехом. Меня они, как и при осмотре, попросили уйти.

Я пошла к Александру Степановичу; он лежал бледный, утомленный.

- Ох как я устал! Всего меня наизнанку вывернули. И расспрашивали обо всем чуть ли не с Адама.

Попросил попить молока с коньяком, коньяку - побольше, на усталость, а попозже - морфий.

Неожиданно, пока врачи совещались, почтальон принес бандероли с двадцатью пятью авторскими экземплярами «Автобиографической повести» и перевод на пятьсот рублей. Подала Александру Степановичу несколько синих книжек. Он жадно схватил их, разложил вокруг себя, раскрыл одну на заглавной странице и вдруг заговорил каким-то необычайно глухим голосом:

- Нинуша, голубчик, что же это такое!… Я не вижу, не могу прочесть ни одной строчки. Только темные полоски вижу! Но ведь тебя-то я хорошо вижу! Что же это такое? Страшно…

Испугалась и я, но сразу же начала его успокаивать:

- Это ты очень утомился. Врачи тебя замучили. Это пройдет.

Спросил, есть ли у меня деньги заплатить врачам.

- Есть. Продали кое-что и взяли в долг пятьдесят рублей. А теперь получим перевод и отдадим долг.

- Да… это моя последняя рубашка. С кожей содранная… - грустно сказал Александр Степанович.

Мне никогда не забыть этой страшной картины: смертельно бледный Александр Степанович и на белом одеяле вокруг него разбросаны синие книжки «Автобиографической повести». Тяжелое начало жизни встретилось с не менее горьким и тяжелым концом писателя, так любившего свет и жизнь.

- Я хочу дать врачам по книжке. Как ты думаешь - это не будет назойливо? - говорит он, любовно перебирая страницы.

PAGE 391

Совещались врачи долго. Возвратясь к Александру Степановичу, профессор сказал, что находит у него застарелый бескислотный катар желудка и заболевание печени и что недели через две врачи снова соберутся около него. Постоянно же навещать его будет доктор Яковлев.

Александр Степанович поблагодарил их и подарил каждому по книжке.

- Это бесплатное приложение к гонорару, - пошутил он, - только вот автор не может прочесть заголовок книги - ослеп. Жена успокаивает, что это от усталости, слабости, что потом пройдет. А как вы находите?

Врачи посмотрели глаза Александра Степановича, расспросили его и утешили, что это действительно временное явление, от усталости.

Вечером пришел доктор Яковлев. Александр Степанович чувствовал себя неплохо, разговаривал с ним.