Сказ Про Иванушку-Дурачка. Закомуринка двадцать девятая (СИ)

– Ну па... па... пожалуйста, дорогой фундамент, па... па... потерпите еще один только разочек! Во имя науки! А также культуры! – весело так кричит граниту Таня, перезаряжая рогатку цильпебсом. – И еще разок! И еще! И еще! Умоляю вас!

– Ах, она Учтивица! До чего же, ах, до чего же она учтивая! – с воодушевлением прошептал дедушка. – Жениться на ней, что ли, ради спасения души?

– Хм! – с неописуемым опасением произнес Ивась.

– Ты что, Ваня, не одобряешь?

– Ага!

– Ну ни фигам!

– Вот дурбе́нь! Но почему?

– Я опасаюсь!

– Вот дурбень! Чего же ты опасаешься?

– А что, ежели она и тебя, як эвтого фу... фу... фундаменталиста, из рогатищи – цильпебсом? Еже...

– Еже?

– Еже...

– Еже?

– Да-да, еже... ежедневно!

– Ну ни фига-а-ам, ёшкинам кошт!

– А я ей скажу: «Замуж вышла – забудь о своих удовольствиях! Заботься об удовольствиях мужа! Еже...»

– «Ежедневно?»

– «Ежечасно! Ежеминутно! Ежесекундно!»

– Ах, дедушка! Не для одного тилько удовольствия мужа выходят девушки замуж!

– А для чего же еще, дуранда́й?

– А еще и для собственного удовольствия! Еже...

– Ежедневного? Ежечасного? Ежеминутного? Ежесекундного?

– Ежевсякого! Так что, ежели не будешь служить для нее мишенью еже...

– Ежедневно? Ежечасно? Ежеминутно? Ежесекундно?

– Ежевсяко! То она...

– Шо она?

– Она, она...

– Шо, шо она, она?

– Она тогдась...

– Ну шо, шо же она тогдась?

– Наиучтивейше с тобою распрощается!

– Ну ни фига-а-ась, ёшкинам кошт!

– Вот именно, ну ни фига-а-ась! Ах она, такая-сякая Учтивица! Стало быть, прощай спасение души! Мда-а-а, Иоанн, спасибо за предостережение! Впредь мне фу... фу... фундаментальная современная наука! А ты, Иоанн, не такой уж, оказывается, и дурбень, па... па... па... па... понимаешь! Однозначно! Однако аз па... па... по-прежнему не па... пойму: к чему, ну к чему в современной семейной жизни рогатка, а, дурандай? – в глубокой задумчивости произнес дедушка и вдруг радостно воскликнул: – Ага! Я знаю, на ком я женюсь: всё-таки на Кате, ёшкин кот! Будешь моим свидетелем, Иоанн! Чем же она, интересно, тенчас занимается, наша Огняночка?

– Да ни фигам, ёшкинам кошт!

Глянул Иванушка-дурачек в свое телеблюдце и замечает: Катя тенчас, понимаешь, с царем-батюшкой венчаются, однозначно! В колонном зале царских хором! Царь-батюшка – в праздничных домашних тапочках горохового цвета, в парадном, того же колера, мундире с гороховыми аксельбантами, но без погон, Катерина – в огненно-красном подвенечном платье, тожде с аксельбантами и со шлевками на плечах. Платье, естественно, с грандиознейшим декольте. Прямо над головами царя и Екатерины – хрустальная люстра, с которой свисает и тихо качается огнетушманчик. И венчаются Катя с Горохом долго-предолго, потому чьто перед лицом многочисленных думных боляр декламируют друг дружке длинные-предлинные торжественные речи, всё больше почему-то о международном положении и перевыборах в Думу.

– Ну, Катя, – торжественно говорит царь Горох, – а таперча... таперча... таперча... – так и быть! – таперичи можешь обращаться ко мне на ты! Ты довольна, Катенька?

– Очень! – Катерина кисло улыбнулась. – Хи-хи! А ты?

– И я очень доволен! – сияя, воскликнул монарх, глубоко задумался, что бы еще такого изречь, и вдруг решительно заявил: – А тепере... теперя... теперетька... – так и быть! – теперича, Катенька, изглаголь, чего хочешь! Я всё для тебя сделаю, тильки б ты была счастлива! Аж целых три желания твоих исполню – в течение нашего долгого-долгого царствования, любимая! Хочь самых чудны́х!

– Ах, как эвто хорошо, любимый! – запрыгала от счастья Катя – аж до висящего на люстре огнетушманчика. – Чу́дно! Ну-с, во-перьвых, хочу, чьтобы ты облегчил жизнь простого народа: дедушек там всяких да Иванушек!

По колонному залу пополз, полз, полз и дополз до жениха и невесты ропот невесть как задумавшихся думных боляр.

– Чудно́! Это тру-у-удно! – задумчиво произнес Горох. – Это невозможно и в сказке без подсказки!

– Я тебе, понимаешь, буду подсказывать!

– Я даже не знаю, с чего начать!

– Хи-хи! Я знаю: всё просто! Подсказываю: просто надо снизить налоги на простой народ: дедушек там всяких да Иванушек!

По колонному залу шибко взошел, пошел, пошел и шибко быстро не прошел ропот невесть что подумавших думных боляр.

– Хорошо-о-о, любимая, чу́дно, хочь и чудно́! Будет сделано в течение нашего долгого-предолгого царствования, хорощо? А ешто якие у тебя чудны́е желания?

– Хорочё! Второе мое желание: зело хочу, чьтобы ты начал борьбу с курпурцией! Не на словах, а на деле!

По колонному залу взбежал, побежал, побежал, пробежал и добежал до жениха с невестой нецензурный ропот крепко задумавшихся думных боляр.

– Чудно́-о-о! Это тру-у-дно, о-о-очень тру-у-дно! – крепко задумавшись, произнес Горох. – Это невозможно, совершенно невозможно и в сказке без помощи и подсказки!

– Хи-хи! Я, я тебе, понимаешь, буду во всём помогать и всё-всё подсказывать, любимый! Хи-хи!

– Хорошо-о-о, любимая! Чу́дно! Будет сделано в течение нашего длинного-предлинного царствования, хочь и чудно́, хорочё? А третье чудно́е желание?

– Хорощо! Зело хощу, наконец, чьтобы ты передал мне оговоренное ранее приданое: пачку газет!

По колонному залу взлетел, полетел, полетел, пролетел раз, другой, третий и принялся швыдко летать кругами шквал крепкой ругани думных боляр, которые уже совершенно обо всем подумали.

– Чудно́, чрезвычайно чудно́! Хорошо, хорощо, хорочё, любимая! Как только возложим друг дружке на плечи погоны! Поторопись же, моя любимая!

– Хорошо, хорощо, хорочё, мой любимый! Чу́дно! Хи-хи!

И тутовона Екатерина с энтузиазизмом возложила на плечи Гороха полковничьи погоны навечно, а Горох на плечи Кати – подполковничьи навечно. И вот, егда́* Катя с Горохом были тем самым, наконец, повенчаны, монарх достал из-за пазухи мундира пачку газет и торжественно передал молодой жене. Молода жена борзо спрятала бесценное приданое в декольте. После энтого молодожены поцеловались. И ещежды поцеловались, и ешто, и ешто – прямо-таки прилипли друг к дружке.

Боляре, потрясенные происходящим и уже совершенно не способные ни о чем думать, подтянули остегны и вдруг громко-прегромко затопали ногами.

– Вах, шо это там ишшо за ши... шо... ша... шум? – вскричал дедушка Ващще Премудрый и спрыгнул с табурета, аки фельдмаршал с лорнета.

Шум, понимаешь, всё нарастал.

– Ой, мама! Чьто энто наша Катя с монархом друг с дружкой распаленно целуются на глазах у всех думных боляр, полных законного возмущения? – в задумчивости спрохал дедоха, зехнув в блюдце чрез плеко Иванушки.

– Чьто, чьто! – отвечает Иван. – Поженились наша Катя с монархом, вот и увлеченно целуются друг с дружкой на глазах у всех думных боляр, полных напрасного возмущения!

– Тьфу! Всё пропало! – дедишка так и сел на табурет, аки фельдмаршал на лорнет. – И о чем токмо энти думные, понимаешь, боляре думают!

– Ни о чем не думают: передумали обо всем!

– Вах, Иоганн!

– Вах, дедуган!

– М-да-а-а, Иоганн!

– М-да-а-а, дедуган!

– Шо скажешь, Иогаха?

– Да ни фигам, ёшкинам кошт!

– Скажу: не знаю, шо сказать! А ты шо скажешь, дедунь?

– И аз скажу: не знаю, шо сказать, Иоганн!

– И не говори!

– Одно токмо могу сказать!

– Що?

– Що Катю мы, Иоганн, потеряли! Однозначно!

– Однозначно?

– Однозначно! Двождызначно! Трождызначно! Пятидесятизначно!

– Да, дедушка?

– Да! Ах, какую деушку потеряли! Но цезарь Горох – какой фрукт, фрр, фрр! Ах нет, какой овощ! Ващще! Одним словом, какой прыткий, какой ловкий, какой несносный молодой ловелас! А представлялся совсем зеленым! Такую деушку из-под носа увел, ёшкин кот! Ах, чьтоб его за энто... за эвто... за этто...

– Чьто – за этто?

– Ах, чьтоб его за этто его же думные, понимаешь, боляре подвергли... подвергли... Тсс... тсс... Ка... ка...