Сказ Про Иванушку-Дурачка. Закомуринка двадцать девятая (СИ)

– Не сметь! – закричал царь. – Потом подеретесь! Потерпевшему – новое пенсне! В золотой оправе! За счет казны! А пока пушть ошкарик шитает! Авошь шправитша!

– Не согласен! – закричал пенснястый. – Пусть он отдаст мне свои очки – и я всё прочитаю! Авось справлюсь!

– Не шоглашен! – закричал очкастый. – Пушть он ражобьет мои ошки – я тоже хощу новые ошки жа щет кажны! И щоб непременно – в жолотой оправе!

– Прекратить несогласие! – закричал царь-батюшка. – Кажному несогласному – виселица! За счет казны!

– Совершенно с вами со всеми согласен! Во всём! – с пафосом прошептал самый уважаемый и крякнул. – Авось и вы все согласны со мной во всём, кря-кря!

– Итак, начинай читать! – раздраженно приказал батюшка-царь очкастому.

– Хорощо! Шейшаш я вам жашитаю вшо-вшо-вшо-вшо шамое интерешное иж эфтой гажеты! Вот передовиша! Наживаетша: «Тринадшатилетку – за трие дни!» Анноташия: «По календарю неандертальшев до конша швета ошталось ровно трие дни! Шведения наитошнейшие: ушеные в прошлом веке открыли, а днещь до конша ижушили пещеру, ижришованную множештвом шертошек, иж которых тильки трие не перешеркнуты!» А вот обштоятельная штатья под нажванием «И попадали падуаншкие...» В ней говоритша, що лопнули гишпаншкие, шампаншкие, венешианшкие и прощие доокеаншкие и жаокеаншкие, понимаешь, банки. Що поделаешь, вшемирный экономишешкий крижиш! Да, вот еще одна такая же шерьежная аналитишешкая штатья – под жаголовком: «Жамедление рошта потребительшких шен шмерти подобно!» А вот тутощки в краткой жаметощке на трех али щетырех ражворотах напишано про налогообложение шаршких хором! Ну, эфто не важно, эфто мы пропуштим, пропуштим, пропуштим, пропуштим...

– Ух, шовершенно ш этим шоглашен, шоглашен, шоглашен, шоглашен! Во вшом! – ахнув, прощебетал с пафосом самый авторитетный. – Авошь и вы вше шоглашны шо мной во вшом, во вшом, во вшом, во вшом!

– Эх! Чьто, чьто, чьто, чьто там написано про налогообложение царских хоромышек, царских хоромышков, царских хоромочков, царских хороминок? – козлиным голосочком проблеял царь-батюшка, ахнув. – Так-перетак! Ох, всё-всё-всё-всё остальное пропустим, пропустим, пропустим, пропустим, а энто – действительно важно, важно, важно, важно! Що же ты раньше-то не доложил нам такую наиважнейшую новость, очкарик, очкарик, очкарик, очкарик?

– Я пыталша, пыталша, пыталша, пыталша...

– Плохо, плохо, плохо, плохо пытался, так-перетак! Наверно, в застенках плохо пытался, пытался, пытался, пытался, вот так! Строгий выговор палачу с занесением в личное дело! Ну-с, доложи поскорей энту архиважную новость про мои оч-чаровательные хоромушки, очкарик! Тольки как можно короче – и во всех подробностях, во всех подробностях, во всех подробностях, во всех подробностях!

– Вот шаршкий укаж – жа вашей подпищью, батюшка-шарь! Тут так и подпишано: шарь Горох! Режуме: поднят налог на имущештво! Налог на шаршкие хоромы увелищен на тринадшать прошентов! Авошь кто-нибудь да жаплатит!

– Ох, шовершенно ш этим шоглашен! Во вшом! – ахнув, проверещал с пафосом самый авторитетный. – Авошь и вы вше шоглашны шо мной во вшом! Авошь, авошь, авошь, авошь!

– Ох, где, где, где эфто напишано? – заорал батюшка-царь, ахнув.

– Тутовона!

– Ну-ка прошти! Ш выражениями!

И очкастый болярин громко, с тогдашними газетными выражениями, которые здесь, увы, увы, увы, увы, не приводятся в силу их непечатного характера (увы, увы, увы, увы, былое и думы нынешние не позволяют), прочел по складам царский указ про повышение налога на царские хоромы на тринадесять процентов.

– Кря-кря! Шовершенно ш этим шоглашен! Во вшом! – ш пафошом вожопил шамый авторитетный. – Авошь и вы вше шоглашны шо мной во вшом!

– Ах, всё пропало! Что ж делать? Что делать? – в отчаянии закричал царь.

– А чьто мочно сделать, ваше величество, когды всё пропало? – горячо спросила Екатерина.

– Не знаю, Катя!

– Но почему?

– Я сам не знаю!

– А если подумать?

– Я сам не думаю!

– Ну можно же всё-таки как-то эвту проблему решить!

– Я сам не решаю!

– Но почему?

– Для энтого у меня есть думные, понимаешь, боляре! Авось они что-нибудь решат! Боляре, а боляре!

– Шо? Чьто? Що?

– Узнавайте! Думайте! Решайте! Авось що-нибудь и получится!

– Так точно! Так тощно! Так тошно! Авось чьто-нибудь, що-нибудь, шо-нибудь и получится!

– Даю вам одну минуту, знатоки! Авось справитесь!

– Хорошо! Хорочё! Хорощо! Авось справимся! – уверенно закричали, понимаешь, боляре и энергично подтянули осте́гны*.

Тутоцки царь-батюшка со слезами умиления на глазах поглядал на Катю и прочувствованно сказал:

– Спасибо тебе, Катя, за участливость: авось поможет! Ну, проси от нас що хочешь! Хочешь в постельничьи?

– Ах, я не знаю! – тенчас же зарделась от застенчивости Екатерина. – Я не решаюсь... Мне надось подумать...

– Думай, Катя, думай! Авось и надумаешь! А щобы тебе было легче думать, жалую тебя думной болярыней!

– Кря... Кря! Совершенно с эвтим согласен! Во всём! – крякнув, с пафосом вскричал самый авторитетный. – Авось и вы все согласны со мной во всём!

Туточки дедочка Ващще Премудрый, внимательно наблюдавший всю эту сцену в блюдечко, страшно заерзыха́л* на табурете, как слон на кларнете, а засим крякнул и воскликнул с пафосом:

– Совершенно с энтим согласен! Во всём! Авось и вы все согласны со мной во всём, кря-кря! Ах, нет, не то! Аз хотел сказать: всё пропало! Вах, естли не принять срочные меры, то мы потеряем Катю! Тенчас она – думная, понимаешь, болярыня, ночью – постельничья, а утром – царица! Сапожки! Чичас же влеките Екатерину назад! Авось ощо́* не поздно! – и дедочка яростно защелкал пальцами.

– Совершенно с вами со всеми согласен! Во всём! – крякнув, изговорил с пафосом самый уважаемый и самый авторитетный. – Авось и вы все согласны со мной во всём!

– Нет! Совершенно с вами не согласны, кря-кря! Ни в чём! – с пафосом заорали дедушка с Иванушкой и страшно заерзыхали на табуретах, как слоны, понимаешь, на кларнетах.

Ту́тоди перед дедушку и Иванушку невесть как – ведь дверь и окно были закрыты, тольки форточка открыта – появилась взбудораженная Катя в сапогах, разместилась посреди избы и затопала громко-прегромко, не в силах остановиться. Остро запахло ваксой. Иван в изумлении раскрыл рот, и туда залетел одиночный комарик, а дедуган в восхищении хлопнул себя по колену и прибил комарика номер два.

– Ну ни фига-а-ам! – вскрипнула евродверь. – Вах, ёшкинам кошт!

– Левой! Левой! Левой! – командовал сам себе левый сапог. – Раз-два! Раз-два! Раз-два!

– Правой! Правой! Правой! – командовал сам себе правый сапог. – Раз-два! Раз-два! Раз-два!

– Стойте, стойте, сапожки! Ик! Ик! – пищала Екатерина, да сапожищи не слушались: самозабвенно маршировали.

– Ик! Сапоги! – в возмущении закричал дедушка.

– Ик! Шо? – гаркнули сапоги и Екатерина.

– Ик, ик! Стой, раз-два! – скомандовал сапогам дедушка, и марширующие враз-вдва остановились, хотя и едва-едва, ик, ик. – Равняйсь! Смирно!

Сапоги выровнялись и присмирели, а Катя вытянулась, завертела головой, высунула язык и принялась корчить рожи.

Дедуган глянул на вытянувшуюся перед ним прелестнейшую деушку в боевых сапогах – пятки вместе, носки врозь – и завопил, вскакивая с табурета, как корнет с фальконета:

– Пр-р-релестная мадьмуазель! Обольстительная фройляйн! – и изо ртищи у него потекли слюнищи. – Поз... поц... ваш... ще... чар... дец!..

– Ну ты, дедушка, ващще! – возмутилась обольстительная фройляйн, она же – прелестная мадьмуазель. – Какой такой поз... поц? Що такое чар... дец?

– Я сказал: позвольте поцеловать вашу ще...

– Ще?..

– Ще!..

– Щечку? – предположила Екатерина в крайнем возмущении.

– Ще!.. Ще!..

– Щ-щ-що-о-о?!

– Ще-е-е... ще-е-е... щепо-о-оть, ёшкин кот!

– А-а-а! – с облегчением протянула Огняночка. – Этто совсем другое дело!

– Ась? – спрохал дедушка.