Сказ Про Иванушку-Дурачка. Закомурушка тридцать вторая (СИ)

Русавин Андрей Сергеевич

Сказ Про Иванушку-Дурачка. Закомурушка тридцать вторая

СКАЗ ПРО ИВАНУШКУ-ДУРАЧКА

Продолжение (начало – ищи по ссылке «Другие произведения»)

Закомурушка тридцать вторая

КАК МЛАД ИВАНУШКА-ДУРАЧЕК НА ДИЧЬ ОХОТИЛСЯ

Посвящается Е. П. Ушаковой

Ага! Так вот, после негаданного расставания с Сазошкой Корносым и Киришкой Ухатым еду я, еду себе на лошадке по зимнему лесу дальше. Славное оружжо́ – за спиною; чутко прислушиваюсь, как ветер, по выражению поэта (мабудь, и Веневитинова), «звоном однотонным // Гудит-поет в стволы ружья».

Ну, дальше еду я, еду и напеваю себе под нос:

– Еду, еду в субботу в лес по охоту!

Тут мой Внутренний Голос – а его сам сатана пестовал – нашептывает еле слышно:

– Едет, едет бездельник, без цели, без денег!

– Что ты там бормо́лишь*, Внуша-Голуша? – спрашиваю его. – Я чтой-то не расслышал!

– Я говорю, едет, едет младший брательник по дичь в понедельник!

– А-а-а, – соглашаюсь, – вот и цель поездки: будет дичь – будут и деньги! Вот что значит в субботу ехать в лес по охоту!

– Хм-хм! – прошептал Внуша-Голуша тихо-тихо. – Будет младший брательник в тот понедельник без дичи, без денег!

А я продолжаю напевать себе под нос:

– Ах, в какой хорошенькой епанче, ах, какой хорошенький паны́ч едет, едет бить дичь, бить дичь! Я еду, еду, не пылю, я еду, еду, не дремлю, я еду, еду, я сулю: вот увижу ворона – щас застрелю!

А мой Внутренний Голос – а он сатане в дядьки годится – нашептывает еле слышно:

– Кто в лесу поет и увидит ворона, тому наткнуться на волка!*

– Что ты там вотла́ешь*, Внуша-Голуша? – допытываюсь я у него. – Я чтой-то не расслышал!

– Я говорю – слышишь: за лесом, лесом жеребята ржут, а домой не идут?*

– А-а-а! – поддерживаю беседу. – Кажется, слышу! Ну ничего, поржут, поржут, да и в конюшню побегут! А хорошо бы медведя в лесу встретить!

– Тьфу ты! Типун тебе на язык! На кой тебе медведь?

– Медведь в лесу – шкура на продажу!

– Да-да! Верно! – поддакивает Внутренний Голос – а его сам сатана пестовал. – Медведь – охотник знатный! Охота – природа медведя. На кого он охотится, с того, понимаешь, шкуру сдерет да и продаст в охотном ряду, однозначно!

– Ох, люблю охоту! Охота – природа человека. Без охоты и человек болван!*

Тут мой Внутренний Голос – а он сатане в дядьки годится – на эвто нашептывает еле слышно:

– Шнырять в лесу – видеть смерть на носу: либо деревом убьет, либо медведь задерет!

– Что ты там баку́лишь*, Внуша-Голуша? – вопрошаю. – Я чтой-то не расслышал!

– Я говорю: где медведь, там и шкура, понимаешь!

– А-а-а! – стараюсь поддержать беседу. – Дичи набью из ружжа – видимо-невидимо: ажно целый воз! Нет, не воз, а обоз, однозначно!

А мой Внутренний Голос – а его сам сатана пестовал – бормочет еле слышно:

– Борьба да охота похвальбу любят!

– Что ты там ботви́шь*, Внуша-Голуша? – спроха́ю* его. – Я чтой-то не расслышал, Гоша!

– Я говорю, не довольство, а охота человека тешит!

– А-а-а, понимаешь!

– Бэ-э-э, однозначно!

Вот еду я, еду, не пылю, вот еду я, еду, не дремлю. Ехал, ехал да и заехал в самую трущобу. Гляжу: под поваленным деревом – вход в какую-то нору.

– Ну, – говорю своему Гоше, соскочив с лошади, – ты тут лошадку пока покарауль, а я в энту нору полезу посмотреть, что там.

– Умный бы ты был, Ивашка, человек, кабы не дурак! – отвечает мой Внутренний Голос – а он сатане в дядьки годится. – Давай лучше в засаде заляжем вон за тем сугробом и понаблюдаем, не появится ли кто-нибудь из норы или подле норы и не опасен ли он.

– А энто обязательно – лежать в засаде?

– Обязательно!

– Ну хорошо! – нехотя соглашаюсь. – Полежим тринадцать наноминуточек, понимаешь, и ежели всё в порядке, то я в энту нору полезу, однозначно!

Вот залегли мы втроем – я, Гоша и лошадь – за тем сугробом, головы высунули и наблюдаем обстановку вокруг норы. Проходит наноминута, две, три, десять, одиннадцать, двенадцать, двенадцать с половиной наноминут, двенадцать с двумя третями, двенадцать с тремя четвертями, двенадцать с четырьмя пятыми. Я уже собираюсь выходить из засады, как вдруг прямо перед норой появляются черт Кинстинктин и поп Абросим: черт черненький, в кучерявой шерсти, поп Абросим розовенький, в татуировках, и оба́два* голенькие, понимаешь. Черт дрожит и вопит истошно:

– Эй! Ай! Ой, боже мой! Уй, как мне плохо, о-ё-ё-ё-ёй! А-а-а!.. А-а-а!.. А-а-абро-о-оха!

– Шо?

– Ой, как я замерз!

А поп отвечает, хотя у него зуб на зуб не попадает:

– На всё воля Божья! Терпи, Костик, терпи!

– Не могу терпеть! Ах, ах!.. Ох, ох!.. А-а-а!.. А-а-а!.. А-а-абро-о-оха!

– Шо?

– Гляди: энто ж – нора!

– Вижу! Ну и шо?

– Ура! Полезли туда, дабы согреться!

– Фу! Умный бы ты был, Костяшка, черт, кабы не дурак! – отвечает поп Абросим. – Давай лучше в засаде заляжем вон за тем сугробом и понаблюдаем, не появится ли хозяин энтой норы и не опасен ли он.

– А энто обязательно – лежать в засаде?

– Обязательно!

– Ну нет! – закричал черт. – Я сильно замерз и не могу ждать!

И полез черт Кинстинктин в нору!

А через тринадцать наносекунд выскакивает оттуда, а за ним – медведь! И давай реветь! Обадва!

Медведь ревет:

– У-у-у!

Кинстинктин ревет:

– У-у-у-у-у! У-у-у-у-у! А-а-абро-о-оха!

– Шо, Костик?

– Ведмедь с меня шкуру сдирает!

– На всё воля Божья! Терпи, Костик, терпи!

– Не могу терпеть! А-а-а!.. А-а-а!.. Не надо! Не надо! Я сам!

И черт сам расстегнул молнию на своей съемной шкуре, однозначно, ибо эвтот черт, понимаешь, с которого уж не раз сдирали шкуру за всяческие прегрешения в аду и не в аду, вынужден был завести съемную шкуру – на молнии. Медведь шустро содрал с черта шкуру и побежал с ней куда-то, радостно подпрыгивая на бегу.

– Мишка! – закричал черт Кинстинктин.

– Шо? – крикнул мишка, оглядываясь на бегу.

– Ты куда?

– В город на рынок!

– У-у-у! Зачем?

– У-у-у! У-у-у! Ур-р-ра-а-а! Шкуру продавать в охотном ряду!

– Погодь!

– Отстань, некогда!

– А-а-а!.. А-а-а!.. А-а-абро-о-оха!

– Шо, Костик?

– Бежим за ним!

– Зачем?

– В охотном ряду шкуру выкупать!

– Хорошо, Костик!

И черт Кинстинктин и поп Абросим бросились за мишкой в пого́н*.

– Иван! – закричал тут мой Внутренний Голос – а он сатане в дядьки годится.

– Шо?

– Седай на лошадушку да и скачи!

– А куда скакать? За ведмедем, попом и чертом?

– В противоположную сторону!

– Почему – в противоположную?

– Щоб ведмедь и с нас шкуры не содрал, понимаешь!

– Аз хочу посмотреть, що будет с ведмедем, попом и чертом дальше, однозначно!

Аз вскочил на лошадушку, понимаешь, да и поскакал за убегающей троицей, не слушая протестующие вопли своего Внутреннего Голоса, однозначно!

Скачу себе и скачу, пою себе и пою. Вот догоняю аз убегающую троицу. Неожиданно увидел на дереве ворона. Сразу послышались какие-то посторонние завывания, и убегающая троица внезапно остановилась, опасливо прислушиваясь. Лошадка моя прислушалась и то́жде* встала как вкопанная.

– Гоша, а Гоша! – обращаюсь я за советом к своему Внутреннему Советчику.

– Шо?

– Шо, шо! Шо случилось? Почему все стали? Шо посоветуешь? И кто эвто там так противно непрерывно завывает?

– Шо, шо! Почему, почему! Кто, кто! Советую, Ваня, тебе и лошадке вместе со мною залечь вон за тем сугробом! – советует мне и лошадке мой Внутренний Антисоветчик. – Слышь, энто за лесом, лесом жеребята ржут, а домой не идут!