Двенадцатая карта

Джакс улыбнулся:

— Я видел, где ты сейчас живешь. Очень приличное место.

— Уже нет. Это было временное пристанище.

— Нет? Где же тогда?

— Пока сама не знаю.

Она тут же пожалела, что проболталась. Поняла, что приоткрыла для него дверь. Чем он, разумеется, тут же не преминул воспользоваться.

— Я снова подам прошение, чтобы мне разрешили сюда вернуться. Теперь, когда у меня есть семья, о которой надо заботиться, мне вряд ли откажут.

— Нет у тебя здесь никакой семьи. Все кончено!

— Я понимаю, детка, как тебе сейчас скверно. Но я восполню все, что не сумел тебе дать. Я…

Она швырнула книгу на пол.

— Шесть долгих лет! Ни звонка, ни словечка, ни строчки!

Женева с раздражением почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Смахнула их трясущимися руками.

Джакс прошептал:

— А куда мне было писать? Куда звонить? За эти шесть лет я ни разу не оставлял попыток с тобой связаться. Я тебе пощажу, у меня целая гора писем, которые вернулись назад в тюрьму. Не меньше сотни, наверно. Что я только не перепробовал, чтобы найти тебя, но так и не смог.

— Спасибо за извинения, знаешь ли. Если, конечно, ты извиняешься. Но думаю, лучше тебе уйти.

— Нет, детка, позволь…

— Не надо больше ни «детка», ни «Жени», ни «дочка».

— Я все искуплю. — Джакс вытер слезящиеся глаза.

Глядя на его горе — искреннее или притворное, — Женева ничего не испытывала. Если не считать гнева.

— Уйди!

— Но, детка…

— Нет. Просто исчезни!

В очередной раз детектив из Северной Каролины, как специалист-телохранитель, четко и решительно исполнил свой долг. Он поднялся и без лишних слов твердой рукой вывел отца в коридор. Кивнул Женеве с порога, ободряюще улыбнулся и закрыл дверь, оставив девушку наедине с собой.

ГЛАВА 36

Пока девушка и отец разговаривали наверху, Райм и его помощники искали ниточки, которые вывели бы на вероятные ограбления ювелирных салонов. Безрезультатно.

Материалы Фреда Делрея ничего не дали. Отчетов по линии Интерпола и от местных следственных органов, которые бы имели отношение к делу, также не поступало.

Райм разочарованно качал головой, когда зазвонил телефон.

— Райм слушает.

— Линкольн, это Паркер.

Специалист по анализу документов, который занимался запиской, найденной на квартире у Бойда.

Кинкейд с Раймом обменялись вопросами о здоровье и семейных делах. Райм узнал, что подружка Паркера, специальный агент Маргарет Лукас, здорова, как и оба его ребенка, Робби и Стефи.

Сакс попросила Паркера передать от нее привет, после чего Кинкейд перешел к делу:

— Я занимался вашим письмом, с тех пор как получил сканированную копию. Характеристика на автора у меня готова.

Почерковедческая экспертиза не позволяет установить личность по начертанию букв. Такой анализ имеет смысл при сравнении двух разных документов, например, для выявления фальшивки. Но Райма сейчас интересовал другой аспект. Паркер Кинкейд вел речь о том, что вычленил характерные особенности личности автора, основываясь на его языковых навыках. Это могло значительно облегчить установление личности подозреваемого. К примеру, грамматико-синтаксический анализ записки с требованием выкупа в деле о похищении ребенка Линдбергов позволил получить точный психологический портрет похитителя — Бруно Хауптманна.

С присущим ему рабочим энтузиазмом Кинкейд продолжал:

— Есть кое-что интересное. Записка у вас там рядом?

— Прямо перед глазами.

— Начнем с того, — сказал Кинкейд, — что писал иностранец. Синтаксис и орфография явно хромают. В записи даты сначала стоит число, а потом месяц. И время он указал в двадцатичетырехчасовом формате. Американцы так не делают. А вот еще одна значимая деталь. Он…

— Или она, — перебил его Райм.

— Я склоняюсь к тому, что автор — мужчина, — возразил Кинкейд. — Поясню чуть позже. Решающей характерологической деталью можно считать особую притяжательно-генетивную конструкцию.

— Чего-чего? — переспросил Райм.

— Притяжательно-генетивная конструкция. Это такая форма для выражения принадлежности. В одном месте ваш объект пишет «мой грузавой фургон».

— Так, нашел, — пробежав глазами записку, сказал Райм.

— Но ниже есть и такая фраза: «о планах меня». Это наводит меня на мысль, что писал араб.

— Араб?

— Ну я бы сказал, с вероятностью девяносто процентов. В арабском есть такая притяжательная конструкция, называется «i.daafah». Образуется она, как правило, так: «машина-Джон», то есть «машина Джона». Или, в вашем случае, «планы меня». Но по правилам арабской грамматики предмет обладания должен обозначаться одним словом. «Грузовой фургон» с притяжательным значением для арабского невозможен, поскольку фраза состоит из двух слов и не может использоваться «i.daafah».

— Замечательно, Паркер, — сказала Сакс. — Не очень понятно, но замечательно.

Из громкоговорителя донесся приглушенный смех.

— Должен сказать, Амелия, что в последние годы все, кто занимается расследованием преступлений, усиленно налегли на арабский.

— Отсюда ты делаешь вывод, что это мужчина.

— А ты часто ловишь преступниц-арабок?

— Не так чтобы очень… Еще что-нибудь есть?

— Если нужно, присылайте еще образцы для сравнительного анализа.

— Ловлю на слове.

Райм поблагодарил Кинкейда и отключил звонок. Уставился на доску для записей, покачивая головой, затем саркастически усмехнулся.

— Что надумал, Райм?

— Вы же догадываетесь, что он замышляет, да? — зловеще произнес он.

Сакс кивнула:

— Он собирается не ограбить биржу, а взорвать ее.

— Точно.

— Ну разумеется, — спохватился Делрей. — Вот для чего нас засыпали сообщениями о терактах против местных израильтян.

Сакс сказала:

— Охранник из здания напротив музея рассказал, что им ежедневно доставляют бриллианты из Иерусалима… Так, я позвоню на биржу, чтобы срочно очистили здание.

Она вынула сотовый.

Райм посмотрел на доску для записей и обратился к Куперу и Селлитто:

— Фалафель с йогуртом… и грузовой фургончик. Выясните, есть ли поблизости от биржи рестораны, которые предлагают ближневосточную кухню. Если есть, то кто и в какое время развозит заказы. И на какой машине.

Делрей покачал головой:

— Половина ньюйоркцев это едят. Шаурму и фалафель продают на каждом углу. У них… — Агент замолчал, встретившись взглядом с Раймом.

— Уличные лотки!

— Да, вчера у музея я не меньше дюжины насчитал.

— Лучше плацдарма для наблюдения не придумаешь, — выпалил Райм. — А какое прикрытие! Он каждый день привозит туда продукты, так что на него почти не обращают внимания. Так, срочно узнайте мне, кто развозит продукты лоточникам. За дело!

По информации из департамента здравоохранения, разрешение торговать ближневосточной кухней в районе Ювелирной биржи имелось у двух компаний. По иронии судьбы владельцами той, что крупнее, были два брата-еврея. У обоих семьи в Израиле, оба ходят в местную синагогу. Подозревать их было бы глупо.

Вторая компания не имела собственных точек на улице, но поставляла шаурму, кебабы и фалафель с приправами и напитками (плюс неразрешенные мусульманам, но идущие нарасхват хот-доги со свиными сосисками) множеству лоточников, торгующих на Манхэттене. Товар развозился из ресторанчика на Брод-стрит нанятым для этой цели человеком.

В присутствии Делрея и еще не менее десятка полицейских и агентов ФБР владельцы предприятия проявили трогательную сговорчивость. Человека, который занимался развозом, звали Бани Аль-Дахаб. Это оказался саудовец, у которого давно истек срок действия визы. В США он некоторое время работал инженером. Став нелегалом, брался за любую работу: иногда готовил, развозил готовые продукты лоточникам и кафе в Бруклине и Манхэттене.